— Мама… — она остановилась на пороге кухни, бессильно ухватившись одной рукой за дверной косяк и протягивая перед собой бездумно улыбающегося зверька. — А почему именно медведи?
Изабелла, продолжая что-то помешивать на сковородке, повернула голову, на секунду застыла, вздрогнула, но тут же взяла себя в руки и посмотрела на дочь с обычной непреклонностью.
— Сядь, Валерия.
— Мам, почему медведи?! — она с трудом удержала рвущийся наружу необъяснимый смех.
— Я думала о тебе, — с уверенностью сказала Изабелла Яковлевна, усаживаясь за стол и пристально глядя на дочь. — С тобой же бесполезно разговаривать, ты никогда ничего не слышишь. Ты должна была понять, что натворила со своей жизнью. Ты должна была его найти! Своего сына. Осознать, задуматься… Ты бы ни на что не решилась сама, тебе необходимо было помочь, напомнить о долге, об ответственности! Ты же не совсем пропащий человек, Лера, раз у тебя так и не хватило духу избавиться от всех улик…
— Он нашелся, — незнакомым, слишком глухим и неслышным голосом напомнила Валерия, не сомневаясь, что матери это уже известно. — И что?
— Ты должна была понять, — упрямо повторила Изабелла. — Конечно, теперь ничего не вернешь, но ты не можешь жить, как раньше! Еще не поздно все исправить, только забудь, наконец, про эти свои сомнительные связи, я же понимаю, что ты сама никогда бы так не сделала. У нас еще все будет хорошо! Ты сможешь усыновить ребеночка…
— Мам, почему медведи? — настойчиво повторила Валерия, чувствуя, что, если не остановить немедленно этот поток нелепостей, она заорет, или захохочет и уже никогда не сможет остановиться, или разнесет здесь все, чтобы осталась одна только пыль…
— Валерия, ты всегда цепляешься к ерунде! — повысила голос мать, стараясь вернуть ее внимание. — Дело не в этом! Ты опять не хочешь понять главное…
— А я знаю почему, — не слушая, задумчиво кивнула Валерия. — Потому что плюшевые медвежата — это уже не просто игрушка. Это символ. Символ детства… Идеального, глянцевого, безукоризненного, где девочки всегда носят пышные выглаженные платьица и банты на полголовы, занимаются танцами и иностранными языками, больше всего на свете любят помогать в работе по дому и с пеленок готовятся стать женой и матерью. Ты всегда хотела, чтобы я была такой, да? И чтобы такой оставалась до сих пор? Ты хотела игрушку… Вот такую вот, — она с усмешкой кивнула на медвежонка. — С вечной улыбкой, без своих желаний и настроений, всегда под рукой… Я должна была исполнять желания, а думала о себе… В этом все дело, правда? Я должна была всегда оставаться в этой квартире и после рабочего дня развлекать тебя разговорами о своих проблемах, должна была представлять тебе своих любовников и слушать, что они нам не годятся, сидеть на кухне с твоими приятельницами и делать вид, что меня не раздражают разговоры обо мне же в третьем лице, будто я… коллекционный экспонат? И Паша… мой ребенок здесь ни при чем, так? Просто ты решила, что, зная о нем, наконец-то сможешь мной управлять…
— Ты неблагодарная, Валерия, — уже без напора, с каким-то недоумением заметила мать. — Я всю жизнь думала только о тебе. Я жила с алкоголиком, пока тебе нужен был отец, я тебя выучила, я платила за твою квартиру! А теперь ты притащила меня сюда, заходишь иногда на пять минут, будто одолжение делаешь, и думаешь, что я должна радоваться твоим еженедельным подачкам?! Ты любишь только себя и…
— Да, — согласилась Валерия, выпустив из рук медвежонка и неуверенно пятясь в прихожую, к двери. — В этом и беда — тут мы с тобой одинаковые…
— Лера!..
Валерия выскочила из квартиры, резко захлопнула дверь, обрезая неумолкающий, настойчивый голос. Так, теперь идти… Как же хочется присесть куда-нибудь, пусть даже на затоптанные грязные ступеньки, и хотя бы пять минут не шевелиться и не думать. Но нельзя… Нельзя! Мать может выскочить вдогонку, и все начнется сначала…
Валерия медленно опустила ногу на ступеньку, перенесла вес… Так, теперь вторую… И еще, и дальше. Сколько же тут ступенек?.. Восемь, девять… Это совершенно невыносимо… Шестнадцать, семнадцать… А ведь, выйдя, тоже надо куда-то идти!.. Двадцать две, двадцать три… Надо было ехать с водителем… Двадцать семь… Или попросить Игната подождать… Тридцать… Нет, с Игнатом пришлось бы разговаривать… Вот и дверь!
Она зажмурилась, попятилась от набросившейся со всех сторон ослепляющей белизны, прислонилась к стене, отдыхая. Снег беспощадно сиял на солнце, и Валерия вздохнула с ужасом, представив, что ей сейчас придется брести куда-то под этим невыносимым светом.
— Лера! — Игнат выскочил из машины, метнулся через площадку — бегом, будто за ней можно было разглядеть что-то ужасное…
«Только молчи, прошу тебя, только молчи», — мысленно попросила Валерия. Хоть недолго, хоть пару минуточек, больше не надо. Она не может сейчас разговаривать.
Игнат глубоко вдохнул, собираясь что-то спросить, но в последний момент передумал, только торопливо не то обнял, не то подхватил под руки, помогая удержать равновесие.
* * *
— Валерия Павловна, я вас не понимаю, — следователь поднял голову и смотрел на нее с искренним недоумением.
— И не надо! — Валерия нервно передернулась. — Просто помогите, и все.
— Валерия Павловна, — раздельно, будто объясняя самому бестолковому ученику элементарную задачу, проговорил Свиридов. — Вы хотите, чтобы я вот просто так, по вашему желанию закрыл дело, в котором еще многое совершенно не ясно! Как такое возможно?!
— Это была… — Меркулова задумалась. — Шутка. Больше ничего такого не повторится, а дальнейшее расследование может распугать моих покупателей.
— Шутка… Вы хотите сказать, что пять разбитых витрин — это шутка?!
— Да, — Валерия пожала плечами — а что, мол, каждый развлекается, как может.
— Ну знаете, — раздраженно вздохнул следователь. — За такие шутки статья есть! И когда снова что-то случится, вы же первая меня обвините в бездействии!
— Ничего больше не случится, — уверенно пообещала Валерия. — Я… знаю.
Свиридов вопросительно поднял брови, явно не собираясь уступать.
— Мне обещали… этот человек, — с запинкой пробормотала она.
— Каким образом? — занудливо протянул следователь. — Вам позвонили?
— Да… Нет! Мне прислали письмо. Я его уже выкинула, — торопливо добавила Валерия, предчувствуя следующий вопрос. — Там было сказано, что если вы больше не станете никого искать, меня оставят в покое.
Следователь с недоверием покачал головой.
— Вам не кажется, Валерия Павловна, что как-то это все… странно?
— Я понимаю, — нетерпеливо перебила Меркулова, ненавязчиво выкладывая на край стола плотный конверт. — Вы столько работали… Я могу предложить вам и вашему… сотруднику, который вел дело, небольшую компенсацию?
— Взятку?! — с изумлением уточнил Свиридов. — Ну Валерия Павловна! Первый раз на моей практике потерпевшая…
— Да какая взятка?! — вскинулась Валерия. — За что? Маленькая компенсация в знак уважения и благодарности.
Следователь слегка наклонился к ней, конверт плавно скользнул по столешнице и исчез в ящике стола.
— Кого вы покрываете, Валерия Павловна?
Она недоумевающе вскинула брови.
— Что?
— Должен вас предупредить, что если вы поверили в чье-то раскаяние…
— Спасибо, — серьезно кивнула Валерия, поднимаясь.
Следователь неодобрительно покачал головой, задумчиво посмотрел на стол.
— Я предупредил.
— До свидания, — улыбнулась Меркулова, поспешно выскальзывая из кабинета.
ЭПИЛОГ
— Великолепнейшая! — Павел с картинным восхищением покачал головой. — Ты сегодня просто богиня.
— Интересно, — улыбнулась Валерия. — Это комплимент мне или твоему платью?
Липатов довольно расхохотался, решительно обхватил ее за плечи, расцеловал.
— Поздравляю!
— А что там с вашим взломщиком? — поинтересовалась, подходя, Полина Дольникова — главный редактор успешно развивающегося дамского журнала. — Нашли?
