В ноябре 1841 года Артур Конолли добрался до Бухары, где не только вел переговоры об освобождении товарища, но и пытался склонить эмира к британскому протекторату. Эмир, как человек хитрый, выслушал разведчика-дипломата, но ответ сразу не дал. Потому что знал, что в Афганистане англичан уже начали бить всерьез, и он хотел посмотреть, чем все это закончится. Кроме того, он узнал, что побывавшие раньше в Хиве Эббот и Шекспир пытались подтолкнуть хивинского хана Аллакулу к походу на Бухару. Понимал эмир еще и вот что: если англичане хотят создать какую-то антирусскую коалицию из государств Средней Азии, то очевидно, что кто-то будет назначен на роль, так сказать, «главного по Азии». А это может означать, что его самого англичане и не станут рассматривать на эту позицию. И кто знает, может, в планах у англичан соединить все три государства Азии в одно? Или в планах у них натравить Бухару и Хиву на Россию? Эмир жил не в вакууме и отлично видел, как Британская империя занимается «слиянием и поглощением» разных государств и как использует одних против других. Ему такая судьба совсем не улыбалась.

В итоге Артур Конолли оказался в одном зиндане с Стоддартом. В подземной тюрьме они провели несколько месяцев, ожидая, что решит эмир. И когда до Бухары дошли сведения о разгроме англичан в Хурд-Кабульском ущелье, он приказал казнить разведчиков. Новость о зверском убийстве англичан шокировала и возмутила. Но напуганные поражением в Афганистане политики не рискнули втягиваться в новую войну в Центральной Азии. И эту неприятную историю решили оставить без внимания.

А через месяц после казни англичан, 1 августа 1842 года, в Хиву прибыло новое русское посольство во главе с подполковником Г. И. Данилевским. Точнее, дело было так. Хан был обеспокоен тем, что он так и не договорился ни о чем с Никифоровым, и «опасаясь однакожь явного разрыва с Россиею, последствия которого Хива еще так недавно успела испытать, хан решился отправить вместе с Никифоровым к нашему двору новых посланцев, для окончательных переговоров с самим правительством, с каковою целию и был назначен почетный сановник Хивы Ваисвай Набиев, со свитою из 16 человек.

12-го декабря 1841 года посольство это прибыло в Оренбург, и казна приняла его, по обыкновению, на свое содержание, отпуская, кроме квартиры и прислуги, кормовые: послу и товарищу его по рублю, четырем почетным хивинцам по 50 к., а остальным по 25 к. сер. в сутки.

Прибыв в Оренбург, посланцы тотчас же предъявили местному начальству, что они имеют от своего владельца поручение заключить акт на тех условиях, какие предложены были капитаном Никифоровым в Хиве, кроме вопроса о границе хивинских владений»[157].

То есть посольство Никифорова было неким проверочным мероприятием, когда дипломат, возможно, и не ставил себе цель добиться чего-либо, а просто должен был показать «восточному партнеру» общий жесткий настрой российских властей. Во всяком случае, очевидно, что хан из этого визита сделал выводы. Письмо, которое хивинские власти отправили графу Нессельроде, вполне ясно демонстрирует, кого в Азии на самом деле (а не как уверяют английские историки) считали серьезным соседом и к кому прислушивались.

«Убежище министров, председатель всеуправляющего главного петербургского суда, главнейший из министров Его Императорского Величества, добродетельный и доброжелательный граф Нессельроде! После того, как превознесется благороднейшая глава твоя нашею царскою милостью и высокою благорасположительностию, да будет ведомо, что препровожденное с почтенным муллою Мухаммед-Шарифом и высокостепенным капитаном Никифоровым письмо твое здесь получено. Из содержания его мы узнали, что ты очень заботился о водворении между двумя державами прежней дружбы и приязни. Если два государства будут по-прежнему согласны между собою, то действительно это будет причиною спокойного и мирного жития их подданных. Из взаимного согласия и мира произойдет благополучие обеих держав. Итак, я совершенно изгнал из сердца своего всю бывшую между нами вражду и злобу. Когда вышеупомянутые лица исполнили посольств обряды и пожелали возвратиться в свое отечество, тогда мы, разрешив их на обратное следование, присоединили к ним высокостепенных: Ваис-Нияз-Бая и Ишбая, которые все то, что сказано им изустно, объяснят при личном свидании. Это высокое письмо (да дастся ему вера) написано в благословленном месяце рамадзане 1257 г. (в октябре месяце 1841 года)»[158].

Для заключения нового договора с Хивой туда и был отправлен подполковник Данилевский — прекрасный офицер, успел повоевать и сделать карьеру адъютанта.

«Во время поездки в Хиву Данилевскому было 40 лет. Воспитание он получил домашнее и в 1818 году поступил на службу юнкером в Ахтырский гусарский полк. Дальнейшая служба его, пройденная с замечательным отличием в кампании 1828 и 1829 годов, в Турции, и в 1831 году, в Польше, продолжалась тоже в кавалерии; в 1837 году, уже в чине подполковника он был назначен для особых поручений к командиру отдельного оренбургского корпуса, генерал-адъютанту Перовскому. Служа здесь, он совершил несколько экспедиций в Киргизскую степь и между прочим участвовал в походе на Хиву в 1839 году. Данилевский обладал достаточным запасом сведений о Хиве и о степи, и по своей натуре представлял личность совершенно противоположную Никифорову. Долго быв адъютантом, а потом состоя в блестящей свите Перовского, Данилевский был человек светски-образованный, уклончивый, служил весьма видным украшением гостиных и, при замечательном даре слова и ловкости обращения, годился бы в агенты при европейской державе»[159].

Данилевскому дали следующие инструкции от российского МИД и от Перовского лично:

«Переговоры по инструкции Данилевского должны были иметь главною целию укрепление хана в доверии к бескорыстным видам России и в утверждении в Хиве нашего нравственного влияния; поэтому агенту предписывалось озаботиться преимущественно объяснениями по установлению постоянной пошлины на русские товары в Хиве не свыше 5 % и отложить, впредь до усмотрения, разрешение вопроса об определении пределов влияния хивинцев в киргизской степи — статья, как известно, послужившая Никифорову камнем преткновения при переговорах с Аллакулом. Но если бы обстоятельства были таковы, что Данилевский нашел бы удобным высказаться и по последнему вопросу, то инструкция разрешала ему определить нашу южную границу по реке Сырдарье, северному берегу Арала и северному свесу Усть-Урта. В заключение предлагалось согласить хана на принятие в Хиве нашего постоянного агента, с тем, чтобы на первое время он приезжал в Хиву хотя временно с караванами.

Вторая инструкция касалась освобождения из плена персидских невольников, столь многочисленных в Хиве.

Несмотря на все старания персидского правительства, оно ничего не могло сделать для своих несчастных подданных, томившихся в рабстве, и потому, как только открылись сношения России с Хивою, шах немедленно обратился с просьбою к нашему правительству: похлопотать чрез наших агентов в Хиве об освобождении пленных персиян»[160].

Прибыв в Хиву, Данилевский успешно начал переговоры с ханом Аллакулем, однако тут случилось непредвиденное. Он вскоре умер, и переговоры пришлось прервать. Преемник хана, Рахимкули, некоторое время думал, стоит ли ему общаться с русским посланником. Но в итоге решил не обострять ситуацию, переговоры продолжил, и 27 декабря был подписан «Обязательный акт», скрепленный ханскою печатью. Выглядел он так:

«Во имя Всемогущего и милосердного Бога.

От владетельного харезмского шаха, высокостепенного Рахим-кули-хана, дан настоящий акт в том, что, имея искреннее желание пребывать в постоянном мире и тесной дружбе с пресветлою и могущественною Российскою империею, упрочивать приязненные с нею связи и соблюдать во всей строгости правила миролюбивых и добрых соседей, мы обязуемся за себя самих, за наших преемников и потомков и за все подвластные нам племена: