«Я постоянно ощущал себя объектом пристального внимания и подозрений со стороны бухарцев. Мало-помалу мне удалось рассеять подозрения, вызванные своим появлением, благодаря моему мусульманскому костюму, той старательности, с какой я молился и выполнял малейшие предписания мусульманской религии, серьезным дискуссиям с муллами, муфтиями и самим кушбеги о теологии, коране, традициях, об арабском, турецком, персидском языках. Я не узнал бы многого, если бы меня не считали мусульманином. После многих месяцев скованности я был рад, завоевав доверие кушбеги, который стал теплее относиться ко мне и согласился на несколько свиданий со мной, чего раньше я не был удостоен. Кончилось тем, что наши встречи стали довольно частыми. Его обращение стало более дружественным, его разговор — более откровенным. День ото дня отношение ко мне улучшалось. За несколько дней до отъезда я удостоился чести быть представленным хану»[88].
Мулла Джафар посещал мечети и медресе, где участвовал в религиозных диспутах. Он, без всякого сомнения, был уникальным, просто невероятным разведчиком. А перед отъездом губернатор Перовский составил для него инструкцию, которая называлась «Записка о предметах, долженствующих обратить на себя внимание господина де Мезона при проезде его в Бухарию» и отдельный пункт которой был посвящен Муркрофту.
«В 1825-м году был в Бухарии англичанин Муркрофт, прибывший туда из Индии и убитый на обратном пути в Хульме. Пожитки его и товарищей сделались добычею местного начальника и продавались публично. Бумаги его, не имеющие никакой цены для тамошних жителей, могли сохраниться, и вероятно даже, что можно достать оные за современные подарки и обещание будущих наград. Правительство вероятно не откажется пожертвовать несколькими тысячами рублей, если представлены все записки сего путешественника»[89].
Интересно — из записки следует, что русские были уверены, что английских разведчиков именно убили. Особый пункт был посвящен русским рабам.
«Находящиеся в Хиве русские пленные единственным способом избавления себя от неволи находят крайне трудное бегство чрез Киргизскую степь в Россию, между тем как в Бухарию им бежать гораздо ближе, а оттуда они могли бы довольно удобно выходить в Россию с караванами. По какой причине не употребляют они сего средства? Не найдутся ли в Бухарии люди, которые бы согласились покупать пленных в Хиве, вывозить их в Бухарию, а оттуда отправлять в Россию? Хивинцы продают пленных единоверцам, и потому предположение сие кажется весьма удобоисполнительным»[90].
Нет, вероятно, смысла приводить здесь все 25 пунктов секретного документа, но Демезон постарался выполнить все, ему порученное. В своих «Записках о Бухарском ханстве» он писал:
«Муркрофт и два его спутника, приехавшие из Индии в Бухару в 1825 г., на обратном пути были отравлены. Первый в Андхое и двое других в Мазаре, в двадцати пяти верстах от Балха. Часть их имущества и их бумаги до сих пор находятся в руках правителей Мазара. Англичанам пока не удалось заполучить бумаги своих, погибших в Бухаре, посланцев. Попытки, предпринятые доктором Хонигбергером во время его поездки в Балх, также были безуспешны»[91].
И переводчик экспедиции Негри в Бухару в 1820 году Шапошников, и Петр Демезон, и те разведчики, что посещали Среднюю Азию позднее, действовали под контролем одного и того же органа разведки и контрразведки, который носил название Оренбургская пограничная комиссия, или сокращенно ОПК. И эта структура заслуживает того, чтобы рассказать о ней отдельно. С того самого момента, как был образован Оренбургский край, как был построен Оренбург, он стал центром азиатской торговли в России. Однако поскольку никаких постоянных каналов для получения информации из Азии у русского правительства не было, а оно, как Министерство иностранных дел России, в любых данных о состоянии дел в Азии крайне нуждалось, то задача по сбору и анализу информации была возложена на канцелярию губернатора Оренбургского края.
Но никакого специального ведомства, которое могло бы выполнять такие функции, ни в губернском аппарате, ни в России вообще тогда еще не существовало. И тогда в декабре 1774 года по инициативе графа Петра Ивановича Панина была образована Оренбургская экспедиция иноверческих и пограничных дел при Оренбургской губернской канцелярии, потом в январе 1782 года она стала Оренбургской пограничной экспедицией, а с марта 1799 превратилась в ОПК. Первоначально Комиссия разрешала земельные споры между киргизами, башкирами, оренбургскими и яицкими казаками. Занималась она также освобождением угнанных в рабство русских людей, а после крестьянской войны Пугачева ОПК поручили вести следствие по делам участников бунта и розыском бежавших преступников. И вот как раз тогда она стала превращаться в орган оперативной и разведывательной деятельности.
Но вообще сбором секретных сведений и экономической информации в начале 19 века занимались сразу три структуры. Оренбургская пограничная комиссия, Специальное отделение штаба Отдельного Оренбургского корпуса — оно, понятное дело, подчинялось военному министерству и Генштабу, и Оренбургская таможня, которую курировало Министерство финансов. Все три структуры на месте оперативно подчинялись лично генерал-губернатору, именно он, в зависимости от обстановки, ставил им задачи, давал указания, заслушивал отчеты и координировал разведывательные мероприятия.
Оренбургская линия
Вся развединформация, собранная в ОПК, штабе корпуса и таможне, поступала в канцелярию генерал-губернатора, обобщалась и потом как рапорт за его подписью направлялась военному министру и главе МИД. Впрочем, канцелярия все же формировала отчеты с учетом специфики ведомств. В МИД отправляли данные о внутренней политике азиатских государств, об их отношениях, о сведениях, полученных из Индии и Афганистана; в Генштаб адресовали сведения о состоянии армий стран региона, о войнах, которые ведет в Южной Азии Ост-Индская компания.
И с 1830-х годов одной из основных задач всех трех структур, а ОПК в особенности, становится противодействие британской разведке в регионе. При этом штат Комиссии был достаточно невелик — от 30 до 40 человек. Хотя небольшим его можно считать по нашим нынешним меркам. Для России того времени это был приличный штат для спецслужбы. Для сравнения: в Третьем отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии, главном органе политического сыска Российской империи (по сути, это как сейчас объединенные ГУПЭ МВД и службы по противодействию экстремизму и терроризму ФСБ), трудились в 1826 году всего 16 человек, в 1829 году — 20 человек, в 1841 году штат расширили до 28. Это на всю огромную страну. Так что ОПК была органом более чем внушительным.
Председатель Комиссии по чину соответствовал генерал-майору, назначался МИД, а утверждался лично императором. Что показывает, какое значение придавали власти империи этой спецслужбе. На должность председателя назначались или военные, или ученые-востоковеды. Причем кроме русских чиновников и офицеров в состав Комиссии входили и несколько высших представителей крупных казахских родов. Сделано это было потому, что ОПК была, помимо прочего, органом, который управлял оренбургскими «киргизами», то есть перешедшими под покровительство России казахами Малой и Средней Орды. Комиссия решала административные проблемы на подконтрольных территориях. Часто чиновники генерал-губернатора находились при казахских султанах как полномочные представители русских властей, и, как правило, ехали они с силовым сопровождением. На это выделялись одна-две казачьи сотни. ОПК занималась справедливым распределением кочевок, разбирала взаимные претензии, возникавшие между казахами.
