Можно также предположить, что если о письме русских к владыке Пенджаба и правда знали «многие», то поездка Муркрофта по такому странному маршруту состоялась не случайно. А именно — поначалу англичанин поехал в Лахор, чтобы получить у агентуры подтверждение того, что здесь ждут русских посланников. В Петербурге английская агентура также имелась, и возможно, что в Калькутте не просто так решили позволить Муркрофту отправиться в экспедицию. А из Лахора английские разведчики отправились в Лех, чтобы дожидаться донесений от шпионов в Восточном Туркестане, которые следили за Рафаиловым. И дальше, купца мог отравить любой завербованный человек — проводник, погонщик, даже хозяин придорожной гостиницы.

Эта версия не кажется такой уж дикой и фантастической, если предположить, что в штаб-квартире Ост-Индской компании действительно узнали о планах русских установить официальные отношения с Пенджабом и планах Сингха получить покровительство русских. Это разрушало, прежде всего, планы англичан по покорению богатого Пенджаба и создавало опасную вероятность того, что завтра-послезавтра в Лахоре появятся русские военные инструкторы, русское оружие. В таком случае там даже не понадобилась бы русская армия. Тут, правда, надо заметить, что в руководстве российского МИД и в военной разведке тоже не питали иллюзий по поводу того, кто такой Муркрофт. В документах МИД и он сам, и его спутник Джордж Требек прямо назывались «фискалами», то есть шпионами, также там сообщалось, что они подкупами добивались расположения чиновников и вельмож в Кашмире и Тибете. А это объясняет, как к Муркрофту попали вещи и документы Рафаилова. Русская разведка попыталась предпринять ответные шаги: была перехвачена переписка Муркрофта.

«Находящиеся в Тибете англичане, узнав сии обстоятельства (то есть узнав о смерти Рафаилова. — Прим. авт.), послали письма к агентам своим в Яркенд. Один из товарищей Рафаилова, татарин Фейзулла Сейфуллин, нашел случай перехватить сии письма и доставил оные по возвращении своем на Сибирскую линию г. генерал-лейтенанту Капцевичу. Из числа сих писем три писаны на тибетском языке»[82].

А в Петербург полетело донесение генерал-губернатора Западной Сибири Петра Михайловича Капцевича министру иностранных дел Нессельроде.

«Посланный в июне месяце сего года для прикрытия отправленного из крепости Семиполатинской в Кашкарию купеческого каравана здешнего линейного казачьего войска отряд в числе 146 человек под командою одного казачьего офицера, сопроводив караван тот… возвратился прошлого ноября 27 числа в крепость… Командир сего отряда по прибытии своем донес мне, что повстречавшийся с ним за границею… бухарец Ахун объявил ему, что отправленный по высочайшему соизволению прошлого 1820 года в последних числах апреля по особым поручениям в Тибет надворный советник Мехти Рафаилов на пути своем… не доходя до города Яркенда, помер»[83].

А Муркрофт тем временем писал доклады своим начальникам о том, что влияние русских в Восточном Туркестане столь велико, что русская поддержка любого восстания сможет избавить регион от власти Китая. Он писал, что Рафаилов наверняка имел дополнительную задачу провести в пути политическую и географическую разведку территорий. Поскольку такую же задачу имел он сам, то рассуждал Муркрофт логично, а из информации о том, что Рафаилова сопровождали казаки, англичанин делал вывод о том, что миссия купца была опасной для Англии. Там, где пройдут караваны с русскими товарами, смогут пройти и казаки, и артиллерия, и пехота. Интересно, что в одном из писем Муркрофт сообщал, что, проживи Рафаилов еще несколько лет, «он смог бы реализовать такие сценарии, от которых содрогнулись бы многие кабинеты Европы».

То, что Муркрофт и его спутники шпионы, понимали не только русские. Понимали это и в Пенджабе, очевидно это было и китайцам. И вскоре после смерти Рафаилова на англичан начались покушения. Неизвестный ночью через окно выстрелил в Требека, который работал за столом при свете лампы. Потом были два нападения уже на самого Муркрофта, в него стреляли, одного из нападавших он убил. Через несколько дней англичане почувствовали себя неожиданно плохо, они решили, что это какая-то местная лихорадка. Но как-то ночью к ним пришли два незнакомца и жестами объяснили, что англичан отравили. Незнакомцы дали выпить странный отвар, после чего Муркрофт и его спутники почувствовали себя лучше. Прекратились и покушения. И кто стоял за ними — китайцы или Ранджит Сингх, — выяснить не удалось.

Ранджит Сингх

Время шло, а разрешение на посещение Восточного Туркестана от китайцев не приходило. Есть версия, что именно Рафаилов перед отъездом в Тибет успел объяснить китайским чиновникам, кто такой на самом деле этот путешествующий коннозаводчик. Как сказали бы сейчас, топ-менеджмент Ост-Индской компании начал злиться: на экспедицию потрачены деньги, а Муркрофт где-то там сидит и бездельничает. Ему прислали два письма, причем в последнем содержалось требование вернуться в Калькутту. Но он то ли не получил его, то ли проигнорировал. Возможно, он действовал по своему плану, заранее оговоренному с главой разведки Компании Чарльзом Меткальфом. И весной 1824 года ученый двинулся-таки в Бухару. Причем по традиционному маршруту, через Кашмир и Пенджаб, обходя Лахор — столицу, где сидел Ранджит Сингх, далеко с севера. Через Хайберский перевал его отряд попал в Афганистан, где у них начались проблемы. Прежде всего потому, что афганская элита твердо полагала — эти англичане разведчики, передовой отряд армии Компании. Кстати, сам Муркрофт не раз заявлял, что, если англичане не заберут Афганистан себе, это сделают русские. Он вообще был уверен, что хватит одного британского полка, чтобы посадить на трон лояльного Лондону человека. Путешествие через Афганистан продолжалось восемь месяцев. В дороге отряд, по традиции, собирал все возможные сведения о стране: о реках, дорогах, крепостях и источниках воды. Больших проблем им удавалось избегать благодаря ветеринарным навыкам Муркрофта. Он лечил афганцам лошадей, коров, прочий скот. Люди в благодарность показывали удобные маршруты и предупреждали об опасностях.

Наконец путешественники достигли берега Амударьи и, переправившись на соседний берег, через две недели достигли города Карши, второго по величине в Бухарском ханстве. 25 февраля 1825 года Муркрофт со спутниками добрались до самой Бухары. Он записал в дневнике: «Мы оказались перед воротами города, который целых пять лет был целью наших путешествий, оправданием переносимых лишений и опасностей». Но когда он въезжал в город, бежавшие ему навстречу дети принялись радостно кричать: «Смотрите, русские, русские (орос, орос)!» Он понял, что коварные московиты опередили его.

И на самом деле это было так. В 1820 году Бухару посетила русская дипломатическая миссия. Еще в 1815 году в Петербург прибыл представитель бухарского эмира Азимджан Муминджанов, он как раз и ходатайствовал о посылке царского представителя для заключения договора о торговле. Ходатайство рассмотрели, решение вынесли положительное, но готовили экспедицию аж четыре года. Только в июне 1820-го представителю Хайдар-хана вручили ноту, где говорилось, что царский дипломатический чиновник вскоре прибудет в Бухару. Главой посольства назначили действительного статского советника Александра Федоровича Негри, грека по происхождению, он отлично владел турецким и персидским языками, был старшим советником Российской императорской миссии в Тегеране. Торговые отношения с Бухарой были только одной, официальной, задачей миссии. Другой был, разумеется, сбор информации о природных ресурсах, правителях среднеазиатских ханств, их отношениях, связях с Афганистаном, Ираном, Османской империей, с Северной Индией, о возможностях судоходства по Сырдарье и Амударье, получение сведений о городах Туркестане и Ташкенте, а также афганских Кабуле, Кандагаре. Переводчику экспедиции Шапошникову генерал-губернатор Оренбурга отдельно поручил «разведать верным образом об именах чиновников, облеченных властью по управлению… Узнать, какою формой отправляются, куда поступают бумаги, от нас посылаемые… Весьма было бы полезно, если бы Вы успели снискать дружбу в ком-нибудь из чиновников бухарских и могли бы продолжить с ним переписку по возвращению вашему в отечество. Сие могло бы весьма часто облегчать сношения нашего пограничного начальства и предупреждать оное из того края сведениями»[84].