Анна Тютчева, дочь поэта, фрейлина императрицы Марии Александровны и воспитательница ее младших детей, писала в ноябре 1870 года в своем дневнике:

«С одной стороны, эта смелая выходка русского правительства льстит русскому, столь пострадавшему политическому самолюбию, с другой стороны, все страшатся войны, к которой мы, вероятно, не довольно подготовлены. Курс сильно упал.

Наше московское общество колеблется между чувством польщенного народного самолюбия и страха войны. Оно надеется, что правительство наше предвидело шансы войны и готово их встретить. Я это не думаю, зная хорошо несостоятельность нашего государственного люда. Мы польстились на уверение Бисмарка, что эта выходка нам сойдет с рук, а пруссакам-то только и нужно было вмешать нас в неприятную историю. Помогать-то нам они откажутся с полным правом, что мы с Англией, Австрией и Турцией так легко не справимся, а наше ослабление их прямой расчет. Английские газеты, в особенности “Times”, ужасно восстают против намерения России и говорят, что нужно ему воспрепятствовать во что бы то ни стало».

Насколько мало все изменилось. Вот даже реакция высшего общества на циркуляр, которое «колеблется между чувством польщенного народного самолюбия и страха войны». И вот курс опять же упал. Это Анна писала про курс рубля. Вот что беспокоило высшие и образованные слои. Страх потерять хамон и пармезан.

Но уж очень эффектным был циркуляр, уж очень жестким по форме и по сути. И понятно, что писать такое может позволить себе лишь очень уверенная в себе держава. И всем лишь оставалось признать, что попытка изолировать Россию на международной арене провалилась. В очередной, впрочем, раз. Россия вновь стала проводить активную политику на Ближнем Востоке и на Балканах. Окончательно позицию России признали на конференции в Лондоне, куда собрались представители держав, подписавших договор 1856 года. 13 марта 1871 года была подписана Лондонская конвенция, которую признали Российская империя, Османская империя, Германия, Австро-Венгрия, Англия, Италия, Франция. Россия официально получила возможность вернуть Черноморский флот.

Море перестало быть нейтральным, превратившись в зону русских интересов. Хотя флот по-прежнему не имел права проходить через Босфор и Дарданеллы, а вот суда союзных Османской империи держав такое право получили. То есть победа была, но могла она быть и более убедительной. И Горчаков внес свой вклад, но единолично. И конечно, правы те историки, которые полагают, что Россия могла и несколькими годами раньше начать восстанавливать флот. Не официально, разумеется, но все же. Хотя, с другой стороны, в то время был четко обозначен вектор русской политики — Восток. И, на мой взгляд, наша дипломатия была в целом готова действовать сразу по двум направлениям. Но не было такого решения сверху. Так что не совсем корректно как перехваливать Горчакова, так и делать его главным виновником русских провалов. Потому что есть письмо Александра II, в котором, жалуя Горчакову титул светлости за эту дипломатическую победу, он писал вполне ясно, что Горчаков лишь воплощал в жизнь задумки императора:

«Князь Александр Михайлович!

Ныне минуло ровно пятнадцать лет с того дня, как подписан парижский трактат, на который Россия вынуждена была согласиться в силу обстоятельств. С тех пор ход событий, совершившихся в западной Европе, настолько поколебал основания сего международного договора, что на одной лишь России оставалось соблюдение тягостных для ее достоинства условий, имевших предметом ограничение исконных ее прав на Черном море. Эти события, изменившие во многом положение дел в Европе и ослабившие, тем самым, обязательную силу парижского трактата, внушили Мне мысль заявить иностранным державам всю неправомерность условий, которые не только наносили ущерб ее материальным интересам, но оскорбляли, с тем вместе, государственное и национальное ее достоинство. Выполнение Моей мысли принадлежит вам.

Во внимание к столь достохвальным вашим заслугам, Я признаю справедливым украсить носимое вами и нисходящим вашим потомством княжеское достоинство титулом Светлости. Даруя вам сие высшее отличие, Я желаю, чтобы это доказательство Моей признательности напоминало вашему потомству о том непосредственном участии, которое, с самого вашего поступления в управление министерством иностранных дел, принимаемо было вами в исполнение Моих мыслей и предначертаний, клонящихся непрестанно к обеспечению самостоятельности и упрочению славы России»[250].

Так что русское движение в Азию происходило на фоне вот такого поворота и в европейской политике. То есть Российская империя усиливалась везде, где только было можно. Даже если рассмотреть хронологию, то выглядело это так: русские соединяют оборонительные линии, русские начинают движение на юг, захватывают опорные пункты и забирают территории Кокандского ханства, покоряют Ташкент и затем Самарканд, потом подчиняют Бухару, превращая ее в вассала, высаживают десант в Красноводском заливе, после этого заявляют, что более не намерены следовать условиям Парижского договора, причем в такой форме, что из ряда вон, и затем вводят войска в Синьцзян. И это все за каких-то одиннадцать лет, с 1860 по 1871 год. Слово «паника» вряд ли в полной мере передает те чувства, которые испытывали многие британские политики в те годы. Русский медведь стал показывать клыки. И стало ясно, что он вовсе не сидит на цепи после Крымской войны. Это, оказывается, была иллюзия. Самообман. Он все эти годы наращивал мышцы и мясо, а теперь зло смотрит по сторонам, словно силясь вспомнить, кто пытался захватить его тайгу.

И политический союз с Якуб-беком у англичан получился не оттого, что глава Кашгара был такой уж влиятельный и сильный политик, а оттого, что оказалось, что в Азии, в русском подбрюшье, Лондону и опереться-то толком не на кого. И когда англичане послали к Якуб-беку упомянутое ранее посольство сэра Дугласа Форсайта, не случайно состояло оно из политических и военных советников, торговых экспертов, полицейских инспекторов и других специалистов. Делегация насчитывала 350 человек и 550 вьючных животных, считая эскорт, охрану из Корпуса разведчиков, переводчиков, секретарей, клерков и слуг. Потому что всю антироссийскую линию обороны надо было создавать с нуля. И англичане работали. Еще весной 1872 года Кауфман пишет Милютину о том, что в Азии неспокойно. Во всей Азии, у границ русского Туркестана в том числе.

«Весенние слухи по обыкновению начинают тревожить и в особенности со стороны Бухары, откуда опять начинаются толки о каком-то соглашении между Бухарою, Хивою и Кашгаром, для единовременного нападения на нас; и будто кабульский эмир обещал свое содействие войсками и пр. и пр. Веры этому давать нельзя, я не теряю уверенности, что это есть нелепость и разъяснится дело, как и в прошлом году, тем не менее лазутчики разосланы. Впрочем мы готовы на всякий случай. Толкуют даже об английских эмиссарах в Бухаре. Я бы считал великою победою, если бы мне удалось уладить с Хивою и Кашгаром без драки. Это была бы настоящая победа над Среднею Азиею».

И как показало время, без драки не обошлось. Хоть и писал Константин Петрович, что готовится к войне на всякий случай, но, похоже, и сам не верил, что сможет решить все проблемы миром и переговорами. Посмотрим дальше на хронологию событий. Итак, русские создают новую военную инфраструктуру в Туркестане. Это на фоне слухов об английских агентах, на фоне войны в Кашгаре и Синьцзяне. В 1873 году покорена Хива, и рядом с ней появляется военный гарнизон. Еще раз вдумайтесь — всего два года прошло, как Россия вышла из Парижского договора, и Европа и Лондон это проглотили. И вот покорена столица государства, которое было угрозой для русских южных рубежей. За два года Россия вернула себе Черное море и получила контроль над навигацией в низовьях Амударьи и почти полный контроль над восточным берегом Каспия. Русские отряды Кауфмана были в 800 километрах от Герата. То есть в десятидневном переходе до ворот, ведущих в Индию.