— В самом деле, удивительно.

Мой собеседник покачал головой:

— Никогда бы не подумал, что Кейт может увлечь такой человек, но мы видели, какой эмоциональной она может быть. Таковы женщины, — со вздохом заключил он.

Мне вдруг пришла в голову новая мысль:

— Как я понимаю, ни у кого из реформаторов в Тайном совете нет мотива красть «Стенание»?

Старик снова покачал головой:

— Ни у кого. Группа реформаторов при дворе, как и любая партия, — это союз семейных интересов. Союз между Паррами, Сеймурами и Дадли, среди которых главная фигура — Джон Дадли, лорд Лайл. Когда, в свое время, — он осмотрительно подчеркнул эти слова, — Его Величество призовет Бог, может возникнуть конфликт между различными семейными интересами, но в настоящее время мы объединены общей судьбой. Если Генрих согласится вернуть Англию под власть папы, все мы окажемся в опасности, нам придется снова доставать свои четки или встретить ужасную смерть. — Он вздохнул с неожиданным чувством. — Когда думаю об этом, то благодарю Бога, что я старый больной человек.

Мы немного постояли молча, а потом я задумчиво проговорил:

— Но если сэр Томас из тех, кого не интересует религия, а только власть, он мог бы отдать «Стенание» королю…

Лорд Парр посмотрел на меня:

— Зачем? Из амбиций?

— Да, и еще, пожалуй, потому, что он ухаживал за королевой до ее замужества и был отвергнут. Гордые мужчины таят мысли о мести. И обладание «Стенанием» может также придать ему долгожданный авторитет в глазах короля.

Уильям на мгновение задумался.

— Этим летом, хотя мало кто об этом знает, были попытки объединить реформаторов и традиционалистов через брак между герцогом Норфолкским и дочерью Томаса Сеймура. Переговоры кончились ничем, отчасти потому, что дочь герцога не захотела выходить за него.

— Это, несомненно, доказывает, что ради власти он пойдет на все.

Дядя королевы решительно замотал головой:

— Нет. Томасу Сеймуру не хватит ни ума, ни ресурсов, чтобы заслать шпиона в группу радикалов. Думаю, вы просто не любите его, мастер Шардлейк — хотя, может быть, и заслуженно, — и это сказывается на ваших суждениях.

— Возможно, — неохотно признал я, — но у кого еще при дворе могли быть мотивы и деньги, чтобы сделать это?

— Конечно, у Пэджета, как у государственного секретаря. Но если б у него был шпион в лагере анабаптистов, Кёрди или Маккендрик, все бы шло официальным путем, и заполучив книгу Эскью или королевы, Пэджет сразу бы арестовал всю группу и доложил королю. И я уверен: Пэджет не имеет симпатий ни к какой партии. Он сохраняет свое место, выполняя волю короля, и получает указания напрямую от Его Величества. Но остальные придворные — Гардинер и его подручные Ризли и Рич — да, если б они узнали об анабаптистской группе, у обоих нашлись бы люди, чтобы заслать туда шпиона. Это как раз из тех дел, на которые Рич горазд. Но как бы они узнали об этой группе? Похоже, Ричу просто повезло узнать, что у тюремщика Милдмора оказалась книга Эскью. Если только Рич не врет, — медленно добавил лорд, повернувшись ко мне.

— Я по-прежнему думаю, что ему ничего не известно о «Стенании».

— Нужно разыскать того шотландца, — твердо повторил Парр. — Вполне вероятно, он и есть шпион.

Я задумался.

— Мой помощник предположил, что там мог быть своего рода двойной агент, работавший на хозяина при дворе, но придерживавшийся анабаптистских верований. В этом случае он бы, возможно, сохранил «Стенание».

— Все может быть. Эту тайну может раскрыть лишь поимка Маккендрика.

— Если единственный интерес Рича был в книге Анны Эскью, то теперь, когда она уплыла, не думаю, что он приложит усилия к розыску Маккендрика.

— Да. Это действительно будет то же самое, что закрывать двери конюшни, когда лошадь уже убежала.

Я посмотрел на Уильяма:

— Но если он попытается разыскать шотландца, это укажет на то, что он заинтересован в чем-то еще — возможно, в «Стенании».

Лорд Парр задумался, а потом кивнул:

— Да, в этом есть смысл. — Он криво усмехнулся. — В любом случае Рич будет в холодном поту ждать того дня, когда отпечатанные записи Анны Эскью прибудут из Фландрии в Лондон.

— Да уж. — Я не мог сдержать чувства удовлетворения.

— Идите сейчас к Ричу, — сказал мой собеседник, — посмотрите, как обстоят дела. А мне нужно к королеве — посмотреть, как дела у нее.

Он поклонился, а затем повернулся в своей резкой манере и медленно, опираясь на трость, направился к покоям племянницы. Я глубоко вздохнул. Поблизости послышался смех, и я увидел двух леди, бросавших павлину какие-то семечки.

В тот же день я снова отправился на Нидлпин-лейн к Стайсу и попросил Николаса проводить меня. Когда мы шли по Темз-стрит, я поблагодарил его за то, что он спас мне жизнь.

— Никогда этого не забуду, — сказал я.

Ученик ответил с необычной серьезностью:

— Я рад, что спас чью-то жизнь, сэр, когда столь многие погибли в этом деле. Лиман… Прошлой ночью я злился на него с его безумной верой. Я тогда начал слишком много говорить, да?

— Да. Его нужно было долго обхаживать.

— Я помню, что из-за меня убежал Элиас, — тихо проговорил Овертон. — А потом его убили. Это навсегда останется на моей совести.

— Нет нужды так переживать. В этом деле все мы наделали ошибок.

Молодой человек покачал головой:

— Я знал, что Лондон — город насилия и убийств, но это…

— Это не мое обычное ремесло, хотя за последние годы некоторые видные люди королевства сделали так, что может так показаться.

Поколебавшись, Николас все же спросил:

— Видные люди — это Ее Величество?

Я в нерешительности помолчал, но затем ответил:

— Да. А до нее — другие. Также Кранмер и Кромвель.

Похоже, на парня это произвело впечатление.

— Вы действительно знакомы с великими людьми Англии!

— В этом могут быть свои неудобства.

— Все эти имена принадлежат одной стороне разделившейся религии, — неуверенно сказал Овертон.

— Когда-то я был на одной стороне, а когда королевство разделилось, многие мои связи остались там. Но мои религиозные привязанности… — Я пожал плечами. — Их больше нет.

— Конечно, достаточно просто верить.

Я взглянул на него:

— Ты веришь, Николас?

Он невесело рассмеялся:

— Как будто. В глубине души я чувствую, что хочу спасать жизни, а не отнимать их. Ваша жизнь была такой, которую я спас с радостью, — добавил он, покраснев.

— Спасибо, Николас. — Теперь и я смутился. Такие слова ученика барристеру могли быть лестью, но Овертон был совершенно чужд коварству, и я проворчал: — Посмотрим, дома ли эти негодяи.

Дверь открыл Стайс. На лбу у него была повязка.

— Это вы. — Он посмотрел на нас неприязненно. — Пришли обсудить ту дрянь, что устроили вчера?

— Мы все дали маху, — напомнил я ему.

— Мой хозяин здесь. — Стайс понизил голос. — Он недоволен.

— А как Гоуэр?

— Похоже, умирает.

— Мне очень жаль.

Стайс провел нас наверх. Сэр Ричард Рич опять сидел за столом. Ставни были закрыты, отчего в комнате стояла духота. Несомненно, тайный советник не хотел, чтобы его увидели здесь прохожие с улицы. Он сразу набросился на нас:

— Черт меня раздери! Этой ночью вы устроили просто кровавую бойню!

— Это были хорошие бойцы, — возразил я. — Мы не смогли задержать Вандерстайна.

— Мы сделали всё, что смогли, сэр, — добавил Стайс. — Все мы.

— Заткнись, паршивый пес! От вас толку, как от баб! А врач говорит, что скоро мне придется возиться с никчемным трупом Гоуэра. — Ричард сердито посмотрел на своего подручного и указал на его поврежденное ухо: — Лучше б на том поединке ты потерял всю голову, а не пол-уха. Хорошее украшение для джентльмена!

Стайс плотно сжал губы и ничего не ответил, а Рич обратил свой угрожающий взгляд на меня:

— Надеюсь, ты был в Уайтхолле и рассказал приспешникам королевы, что книга Эскью уплыла. Думаю, она уже переплыла половину Северного моря. — Его маленькие серые глазки впились в мои. — Что ж, могу предположить, что та ложь, которую Эскью сочинила про меня, выплывет на поверхность в должный срок. — Он говорил с долей жалости к себе, хотя вряд ли предполагал, что меня это тронет.