— Готова встретиться с моей мамой? — спрашивает Дэниел с широкой ухмылкой.

— Конечно, — я улыбаюсь в ответ, хотя теперь, когда я здесь, немного нервничаю. Зная, как он отзывается о своей матери, для меня вдруг становится крайне важно, чтобы я понравилась ей и она, может быть, даже одобрила выбор сына.

— Все будет хорошо, она крутая, — Дэниел подмигивает мне, сжимая мой сжатый кулак как успокоительный жест.

Я опешила от внешнего вида дома, когда мы подъехали ближе; он не особо отличается от того, что я видела на фото; это одноуровневый, маленький, старый, но очаровательный дом с таким же небольшим, но ухоженным садом. В доме не более, чем три спальни. Место вопит о скромности, не совсем то, что я ожидала для матери Дэниела Старка. Дэниел открывает ржавые бирюзовые ворота. Шагая внутрь, я замечаю, что сад окружен сплоченным виноградником, который придает ему сказочный и таинственный вид.

Дэниел не стучит, он сразу открывает незапертую дверь, которая ведет к уютному интерьеру с бархатистыми, малиновыми, величественно узорчатыми обоями, покрывающими стены. Индийские масляные лампы развешаны по бокам — некоторые свисают с потолка, некоторые из них размещены на полу по комнате. Мягкие, красочные сари уложены на двух цвета мокко диванах, твердо стоявших на темном деревянном полу. В комнате создается впечатление изысканного ашрама, с особым хиппи шиком. Опять же, полная противоположность того, что я ожидала. Дэниел и хиппи не идут рука об руку, по крайней мере, не в моей голове. (Примеч. Ашрам — обитель мудрецов и отшельников в древней Индии, которая обычно располагалась в отдаленной местности — в горах или в лесу. В контексте современного индуизма, термин «ашрам» часто используется для обозначения духовной или религиозной общины, куда человек приходит для медитации, молитвы, совершения ритуала и духовного обновления).

Высокая, худая и изящная дама почти ростом с Дэниела идет к нам по длинному коридору; на ее губах спокойная, нежная улыбка. На ее босых ногах звучат колокольчики сандалеты, и это выглядит достаточно элегантно. Она одета просто — в джинсах и льняной блузке Boho, но по-прежнему выглядит изящно. Я смотрю на нее, очарованная спокойствием, которое она излучает. Подойдя к нам, она разглядывает меня шелковистым взглядом, вызывая явное миролюбие. Они обмениваются заботливыми, но значимыми взглядами; во взгляде Дэниела я замечаю благоговение, и это глубоко трогает мое сердце.

— Хейли, — она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, мое имя звучит как мелодия в ее голосе. — Я — Ирис.

— Привет, приятно встретиться с вами, — я улыбаюсь, и она обнимает меня крепко и душевно, что удивляет меня. Отступив, она кладет руки на мои щеки, внимательно изучая меня в течение нескольких долгих моментов. Я не могу ничего с собой поделать, поэтому краснею от столь долгого внимания к своей персоне. Краем глаза я вижу, что Дэниел улыбается.

— Ты был прав, мой мальчик, — говорит она. — Она красивая. Такие тонкие черты лица, — добавляет она. — У вас ангельское лицо, — бормочет она, удерживая свой спокойный взгляд на мне слишком долго, чтобы чувствовать себя комфортно.

— Это моя Хейли, — говорит Дэниел, в его голосе чувствуется гордость.

Моя Хейли... Я не могу перестать таять от этих слов.

— Теперь отпусти ее, пока она не побежала к двери, — шутит Дэниел, кладя руку на мою спину.

Она улыбается ему, потом мне, и, наконец, отпускает. Никогда бы не подумала, что это мама моего любимого психа.

— Садитесь за стол, я принесу еду, — предлагает она, ее лицо выражает нежную радость. Прежде чем уйти, она говорит, глядя на Дэниела, — уже в любви, не так ли, мой мальчик? — она не ждет ответа и уходит, как я понимаю, в сторону кухни. Безупречная, нежная улыбка отображается на лице Дэниела, когда он смотрит ей в спину, украшенной длинной, толстой, русой косой, пока она не исчезает в коридоре.

— Все еще напугана? — дразнится он, подталкивая меня плечом.

Я смеюсь.

— Ты это так сказал, будто твоя мама ужасный и страшный человек. Она, конечно, очень сильно не похожа на того человека, которого я ожидала увидеть. Ну в том смысле, что совсем не похожа на тебя, она другая, — добавляю я.

— Другая? Ты имеешь в виду из-за этого ее фетиша — хиппи-дерьма?

— Я имею в виду, что она такая спокойная и безмятежная в отличие от дикого и импульсивного сына, — я ухмыляюсь ему, когда он притягивает меня ближе, хлопает рукой по моему заду, когда я сажусь, и целует в губы. Я стараюсь отступить, чтобы вести себя более прилично. Но он не отпускает, а продолжает держать меня крепкой хваткой за талию. Он целует меня еще более увлеченно; на этот раз его рука находит свой путь под моим белым хлопковым платьем.

— Дэниел! — я ругаю его.

Звук колокольчиков приближается.

— Не волнуйся, Хейли, я более чем нормально отношусь к некоторой демонстрации привязанности. Насколько я понимаю вас, дети, вы можете пойти в соседнюю комнату и придаться своей сладкой любви, — комментирует Ирис, возвращаясь в комнату и держа керамический горшок.

О мой Бог. Дэниел освобождает меня из своих рук, кусая губы, покорив более широкую ухмылку, заметив мой шок и мои пылающие щеки.

— Хейлз, вы бы не хотели выйти в соседнюю комнату, чтобы придаться сладкой любви со мной? — он хихикает.

Я выбираю полностью игнорировать его. Я могу буквально чувствовать распространение румянца по моему лицу.

— Может быть, позже, обед остынет, — бормочет Ирис.

Пожалуйста, ради любви ко всему в мире, пусть это будет шутка. Дэниел смеется, получая удовольствие от моего дискомфорта.

В центре стола стоит та джин (Примеч. мясо, тушенное с овощами и специями) и несколько соленых гарниров. В воздухе царит запах средне восточных специй и трав, в основном чувствуется тмин и корица.

— Марокканский таджин с бараниной, я надеюсь, вам понравится пряный вкус, — говорит Ирис мне. Я киваю в знак согласия, и она отвечает кривой улыбкой и добрым взглядом.

— Выглядит аппетитно, Ирис.

— Вы можете есть его руками или с лавашем, — предполагает она.

— Может быть, в следующий раз на нашем ежегодном семейном ужине, — подмечает Дэниел, слегка покачивая головой.

Ирис вознаграждает его нежной улыбкой. Я не могу не заметить глубокую связь между ними. Она умеет превращать его дикий нрав в спокойный и безмятежный бриз.

— Итак, Хейли, — она обращается ко мне, когда я положила ложку салата из помидоров, петрушки и лука на тарелку. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, ожидая продолжения. — Я чувствую, что уже знаю все, что нужно знать о вас.

— Как это? — спрашиваю я, не понимая, должна ли радоваться этому или наоборот.

— Мой мальчик, как правило, не делится слишком часто со мной, а я, в основном, пытаюсь чуть ли не клешнями вытащить из него хоть какую-нибудь информацию, но в последнее время он не может перестать говорить об одном: о Вас! — ее добрая улыбка становится шире. Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Дэниела. Он пожимает плечами, делая вид, что очень занят едой.

— Как тебе новая работа?

О, она хочет получить полную информацию обо мне.

— Я, на самом деле, очень довольна. Это дало мне возможность узнать так много новых вещей, я очень заинтересована в том, чтобы работать там в течение долгого времени, и я очень рада за выпавший мне шанс.

— Это бесценно, что вы так увлечены своей работой.

— Я знаю, что вы художница. Что вы рисуете?

— Я рисую карандашом и красками, почти все — от пейзажей до портретов и абстракций. Я, в основном, использую уголь, хотя время от времени мне нравится работать с маслами, — объясняет она, ее лицо освещается; эта любовь к искусству, то, чем она занимается — четко отражено в ее глубокой улыбке и блеске в глазах. Я могу понять это чувство — это именно то, что я чувствую, когда рисую.