Городов как поселений в этой логике существовать не могло. Любой крупный город неизбежно редуцировался до набора населенных пунктов — ведомственных слобод, административным идеалом стремлений которых являлась ресурсная автономность. И этот идеал успешно воплощался в жизнь: отдельные ветки финансирования от профильных министерств, отдельные системы ресурсообеспечения и ресурсовоспроизводства, автономные модели снабжения. То, что подобные слободы оказывались близко друг к другу, никакого сугубо городского наполнения не несло — функциональной разницы между их постройкой в чистом поле либо вблизи других слобод не было. Значимую роль лишь играло соответствие количества и статуса населенных на территорию её административному весу. Таким образом, основной функцией города в подобных системах оказывалось поддержание и усиление административного статуса, для чего распорядители территорий старались придумать самые разнообразные основания.

Слободы наследовали внутреннюю иерархичность родительских ведомств. До уровня директора и его первых замов абсолютно четко соблюдался принцип, который очень метко выразил географ Владимир Каганский: «место в пространстве равно статусу в государстве».

Место в населенном трудовыми ресурсами пункте в полной мере соответствовало ведомственной иерархии — начиная от уровня «директорских» домов, заканчивая распределением квартир по этажам и площади. Директорам во всех крупных городах полагалось селиться в центре в том случае, если слобода не оказывалась полностью автономной. Таким образом подчеркивался их статус ответственных за получение внешних ресурсов. Инерции подобной системы расселения хватило до середины 90-х. Потом постепенно наступило состояние, которое с точки зрения привычной статусности выглядело анархией. Жалобами на беспредел, вызванный вселением в привычные населенные точки «торгашей и коммерсантов», были завалены редакции провинциальных газет, а рефлексия процесса как редукции несправедливости на пространство расселения, занимала важное место в тогдашней общественно-политической повестке.

По мере неизбежного развала системы расселения, которая тянется до сих пор, страсти улеглись, что хорошо заметно по расширению спектра употребления фразы «рынок недвижимости», но никакой новой населенческой структуры долго так и не появлялось. Города с распадом смыслов населенных пунктов не случилось, но и новых слобод не получалось. Жизнь без каркаса — жизнь без статуса. Судя по всему, анархия расселения заканчивается. Процесс идет одновременно с активным формированием из населенных на территорию двух основных групп: народа, который является объектом управления и заботы власти, и активного населения, которое выживает самостоятельно. При этом происходит наследование не советских, а еще дореволюционных практик расселения.

Как известно, до революции не существовало такого института как право собственности на квартиры. Напрямую квартиру купить было невозможно, в ней можно было лишь разместиться. Размещаться можно было самостоятельно за деньги, путем съема жилья в доходных домах, либо размещение могло входить в набор благ, которыми обеспечивалось служение или работа (расквартирование солдат, чиновников, рабочих или служащих). При этом наделение благом квартиры вовсе не всегда было безденежным. Права собственности в современном понимании (т. е. как совокупности возможностей абсолютно самостоятельного распоряжения) существовали лишь на отделенное имущество — отдельные здания и усадьбы. В домах (с усадьбами и без) уже, соответственно, не размещались, а проживали или промышляли.

Существующие историко-антропологические исследования показывают, что тогдашние слободы формировались в первую очередь за счет усадеб и по цеховому принципу.

Ремесленная слобода — набор частных домов с работными избами, в которых занимались ремеслом, кирпичная слобода — набор частных домов с кирпичными ямами для замеса глины и так далее. Исключений в виде промысловиков, размещающихся на квартирах, в провинциальных городах было немного. Подавляющее большинство тех, кто работал самостоятельно, жили в собственных усадьбах, где осуществлялись и домашние промыслы, в которых могли участвовать работники (а не рабочие). А вот люди, которые осуществляли разного рода служения, либо работали по найму (т. е. были рабочими), расквартировывались.

Очень близкие практики наблюдаются и сейчас, причем не без участия государства, реализующего помощь застройщикам под соусом декларируемой заботы о народе. Речь идет о разнообразных мерах государственной поддержки расквартирования, запущенных в последнее время: ипотека с государственным субсидированием, «Жилье для российской семьи», региональные программы субсидирования первоначального взноса по ипотечному кредиту для чиновников и служащих и так далее.

Все эти программы ориентированы исключительно на народ (за небольшим исключением многодетных семей, которые, впрочем, тоже рассматриваются как служащие государственному делу воспроизводства трудовых ресурсов). Активному населению приходится довольствоваться «рыночными» условиями — покупать квартиры, а не расквартировываться, но эта стратегия перестала пользоваться широкой популярностью вне сегмента элитного жилья.

Оказалось, что основными «покупателями» квартир в реализованных в последнее время проектах комплексного жилищного строительства стало две категории людей: «инвесторы», нацеленные на сохранение денег, и народ, который воспользовался возможностями льготного расквартирования. Для коего в ряде случаев не нужно даже начальных денег. Нужно лишь оплачивать расквартирование, что внешне выглядит как уплата ипотечного кредита с субсидированием процентной ставки.

Активное же население, которое выживает самостоятельно, а не осуществляет служения, в последние 2-3 года избирает иную тактику — переселяется в частный сектор, причем зачастую строится самостоятельно. В оборот строительства оказались включены и дачные участки, количество обитаемых домов на которых за последние четыре года выросло не менее чем вдвое.

Основных поводов для выбора такой стратегии два — желание быть максимально независимым от государства (в том числе и от сферы ЖКХ, которую никто и не думает воспринимать как частный бизнес) и необходимость интеграции распределенного жилья для удобства ведения промыслов и выживания путем самообеспечения. Работную избу проще пристроить к собственному дому и спокойно работать, нежели ездить работать в гараж или на базу.

Внешние проявления этого процесса уже очень хорошо заметны, особенно в «исконном» частном секторе, многие улицы которого активно превращаются в ремесленные слободы.

Понятно, что пока никаких цеховых слобод толком не сформировано — картина пока прорисовывается лишь очень крупными мазками: активные/неактивные, квартиры/дома. Но соответствующий процесс идет, причем активно, в том числе и в многоквартирных домах, которые в последнее время все чаще заселяются по ведомственному признаку в полном соответствии с постулатом о месте в пространстве и с учетом статуса в государстве.

Инновационная риторика, вновь активно всплывшая на волне конкурса инновационных кластеров, скрывает в себе глубоко архаичные представления о времени и пространстве. Которые, впрочем, оставались и остаются неизменными многие столетия, трансформируясь от подсечно-огневого земледелия до подсечного-огневого инновирования.

В чем суть кластерного конкурса Минэка по отбору инновационных кластеров, информация о результатах которого пропала с официального сайта министерства? В распределении 70% распределяемого на создание инфраструктуры кластеров. Остальные 30% растворяются в организационной шелухе по стандартному закону инноваций 70/30.

На практике это означает одно — то, что под инновационными кластерами подразумевается исключительно кусок географии, который необходимо озаборить и застроить, создав при этом внутри зону с режимом — начиная с особого в одной части, заканчивая общим в квази-слободе, необходимой для «концентрации трудовых ресурсов». После этого за счет неизменного чуда синергии в этой зоне должны расцвести стартапы, инновации и новые технологии мирового уровня. Это и есть кластер в российском понимании — знак равенства между совместной работой и диспозицией работающих на озаборенном участке ландшафта. Иначе говоря, логика такова. Чтобы развивалось машиностроение, и все машиностроители взаимодействовали, необходимо их собрать в одну зону. После этого появятся технологии. Чтобы появилась наука, надо собрать ученых в одном месте с особом режимом и озаборить. Чтобы развивались нанотехнологии, следовательно, надо выделить для нан как можно больше квадратных метров, а затем собрать все частицы-наны в этих метрах. Ну и так далее.