Внезапно нарисовался Ганс со своей шпаной. Они расселись за соседними столиками и поглядывали в мою сторону. Я старательно делал равнодушный вид, хотя низ живота начало неприятно холодить. Он сел за мой столик, когда одноклассники ушли. Для затравки разговора, Ганс дружески улыбнулся и начал вспоминать недавние фанатские битвы в столице. Вовка тоже включился в этот разговор и радостно подсказывал Гансу всякие детали историй. Смысл трепа: пацаны не должны обижаться по пустякам. Мне накостыляли и я накостылял — ничья. Потом он стал намекать, что у него есть мощная крыша, что после Лешего некому будет держать школу. Предлагал мне быть вместе с ним. Я обещал подумать, лишь бы отвязаться от этого мутного кренделя.

Вовка предполагал, как само собой разумеющееся, что тоже пойдет на квартирник по праву моего друга. А еще, оказалось, что ему надо было срочно домой уйти по каким-то срочным делам. Будто не понятно, что своей пятеркой хочет хвастануть перед родичами. Ну, а мне нужно теперь думать, как убить два часа. Не придумал ничего лучшего, чем бродить по многочисленным переходам школы. На улице сопли морозить не хотелось.

Своими переходами, соединявшими разные части, школа напоминала спрута. Некоторые переходы были приспособлены под разные надобности. Самый длинный расширили и сделали дополнением библиотеки. Я там посидел и почитал газеты. Кстати, записался, ломая стереотипы. Очкастая библиотекарша перестала удивляться всему после набега школьной шпаны на творчество Сергея Есенина. Выяснилось, что дядя двоюродный не прост: уже год, как избрался районным депутатом. Мне он нравился все больше и больше. Читать тоже надоело. Зевнув, пошел слоняться дальше.

Музыкальная школа располагалась на первом этаже двухэтажного строения и начиналась после перехода с большого холла, превращенного в подобие концертного зала. Здесь стояли рояль и несколько рядов стульев с традиционными пальмами в кадках. Коридорчик дальше вел в классы для занятий. Еще далее лестница вела на второй этаж, где располагался интернат для детей из далеких деревень.

В классах музыкалки никого не было. Занятия здесь, кроме школьных по пению, начинались только с четырех часов. Похулиганил немного, нарисовав на доске голую женщину. Подумав, дорисовал ей пышную прическу. Нахлынуло вдруг…

Милая моя Лора, Лорочка. Моя принцесска. Как мне повезло, что ты была в моей жизни. Наполнила ее своим теплом. Заставила поверить в самое лучшее. Как же мне хочется вновь увидеть тебя, прикоснуться к тебе, дышать одним воздухом, ловя ароматы безумного счастья. Как мне тебя не хватает…

Поддавшись грустному настроению, не заметил, как оказался возле рояля. Тихо полились звуки известной композиции Игоря Крутого «Когда я закрываю глаза». Они звучали как-то по-особенному нежно.

Я весь отдался исполнению, погруженный в воспоминания моменты. Когда отзвучали последние аккорды, позади меня раздался женский грудной голос:

— Какая у вас чудесная мелодия…

Ничего не придумал лучше, как просто стрекануть с места тощей молнией. Остановился только возле библиотеки. Вряд ли какая-либо женщина со своими каблуками станет преследовать меня. Вот я идиот, опять запалился с несуществующей мелодией. Хоть бы та неизвестная особа особо не разбиралась в музыке.

Отзвучал звонок с шестого урока, а значит уже полтретьего. Я оделся в гардеробе и вышел на морозную улицу. В ожидании поошивался в магазине среди витрин с молочными продуктами, наблюдая за площадью через большие стеклянные окна. Леший послал за мной Шило. Пришлось ждать еще Медика. Хотели уже уходить, когда увидели тощую, задыхающуюся от быстрого бега, знакомую до слез, фигуру. Погрозил гаду кулаком.

У Лешего все уже собрались. Тут были, в основном, его однокашники, и кое-то из девятых и восьмых. Наш, седьмой уровень представляли только я и Медик. Обстановка в двухкомнатной квартире соответствовала среднему достатку семьи. Отец Лешего шоферил. Мать работала в бухгалтерии. Сынок пер как танк по комсомольской линии. Лез, значит, на высший элитарный уровень. Меня усадили на диван и сунули в руки гитару. Устроились кто на пол, кто на стулья и табуретки. Пока настраивался, заметил сидящую на кухне у окна молодую женщину с восточными чертами лица лет двадцати пяти. Это меня сильно обеспокоило, потому что мои композиции нельзя назвать безупречными.

— Кто будет конферансье? — расшутился, поздно поймав себя на мысли, что Чике такие слова не соответствуют.

— Я, я! — выскочил Вовка.

Надо же, какая культурная шпана подрастает в подмосковных трущобах. Хотя, Голубые Огоньки все вроде бы смотрят.

— Ну, тогда объяви какую-нибудь песню, — попросил его.

Несколько пацанов заспорили, но первой Вовка назвал «Тетю Хаю». Я начал бацать хулиганский мотив. Пацаны весело мне подпевали. Осторожно посмотрел в сторону кухни, но женщина сидела спокойно и курила. Потом я исполнил весь музыкальный ряд по Токареву как на концерте в подвале. Кстати, заметил, что многие притащили мафоны и делали запись. Все песни имели шумный успех, но меня вымотали, потребовав просто дикой экспрессии. Умоляющим голосом попросил перерыв. Парни потянулись курить. Подошел к Лешему, спросил:

— Слава, чего скажешь об эмигрантских песнях?

— Ох…нно! Чего ты раньше таился? Ларик из «Спектра» говорит, что у тебя зрелое исполнение. Он будет тебя рекомендовать Толику Шиловскому.

Чика не знал, что одноклассник Лешего Витек Ларионов работает клавишником в «Спектре». Предложил:

— Не надо. Туда Санек, его брат хочет. Не хочу ему дорогу переходить.

Подошел Ларик и пригласил меня как-нибудь зайти на репетицию в ДК в выходные. На это я с радостью согласился.

Когда народ снова собрался, Ларик вдруг выкрикнул:

— Давай «Гуляку».

Ответил ему, что эта композиция не относится к творчеству Вилли Токарева. Хотел дальше бацать по его песням, но Шило попросил что-нибудь из Никольского. Сашка тоже записывал мое исполнение. Понятно, что он нацелился на «Ночную птицу», вот только я вспомнил, что такой песни еще не существует. Она появится только в семьдесят девятом году. Вот Костян Никольский охренеет, когда ему эту песню предъявят. Я решил начать с тихой лирической песни «Четыре дерева», приняли хорошо, но без ажиотажа. Спел затем «Голос». Эту песню Шило знал сам. Под конец исполнил пресловутую «Птицу». Постарался проиграть без той мощи, как вышло в подвале, боясь ненужных эффектов.

— Хорошо исполняешь. И голос у тебя хороший, теплый. Хоть ты и пытаешься его огрубить, — раздался женский грудной голос.

Я вздрогнул, узнав его. Женщина улыбнулась, подошла и присела рядом со мной на диван.

— Это ведь ты на рояле тогда играл? А я после покой потеряла. Из наслаждений жизни лишь любви музыка уступает. Но и любовь — мелодия. А кто автор той композиции?

Я растерялся и молчал.

— Я хочу еще раз услышать эту мелодию! — капризно потребовала женщина.

— Потом когда-нибудь. Я вам обещаю. Честное э…, пионерское.

— Возьмешь мой телефон у Славы. Мы так и не представились друг другу. Касимова Лейсан. Можно просто Лиза. Секретарь областного комитета комсомола, отвечаю за культмассовую работу.

И протянула мне свою изящную лапку.

— А я — Павел Чекалин, главный просторский хулиган, лодырь и нарушитель всяких правил. Отвечаю за безобразия и подрыв нервов учителей.

Осторожно пожал ее ладонь своей не менее изящной лапой. Судя по жестам и взглядам, Леший был подчиненным у этой женщины и не только. Однако, ловко я козырную карту вытянул. Пользуясь этим, переключил внимание на себя:

— Ну, так продолжаем концерт по заявкам, или я домой пошел?

Леший и Лиза пошли на кухню о чем-то бухтеть. А я уселся снова на диван и по просьбам школяров исполнил еще раз песни из Токарева. Потом от себя добавил еще пару песен Визбора «Милая моя» и «Ты у меня одна».

— Я с ним знакома, — услышал лизин голос, — Могу и тебя с ним познакомить.