Тело идет по улице пружинистой походочкой вразвалку, смоля папиросу. Медик слева старательно копирует друга. Я угораю со смеху над ними, со своего наблюдательского места. Какие же мы бываем смешными в детстве. Уличные пацаны уважительно здороваются с Чикой. Видимо этот дрыщ имеет здесь какой-то авторитет, но меня это мало радует. Перспектива перманентных драк, отъема денег у мелкоты и попадание в перспективе на шконку не вдохновляет.

Мы проходим мимо подъезда, где жил я в своем времени. Стало смешно — моему отцу теперь столько же, сколько и мне теперь. Сильно захотелось посмотреть на своих. Повинуясь желанию, направляю тело в подъезд. Медик, ничего не говоря, топает следом. Я поднимаюсь на третий этаж и с волнением звоню в знакомую дверь. Выходит незнакомая полная женщина в халате и спрашивает:

— Мальчик, ты к кому?

Внезапно я вспоминаю, что семья отца приехала в этот городок только в следующем году. Может быть, их еще нет в поселке. От неожиданности я сбрасываю управление.

— Бл…ь! — вопит тело в лицо оторопевшей женщине и кидается бежать вниз по лестнице.

— Хам! Хулиган! — ярится оскорбленная женщина.

— Здорово ты ее! — восхищенно комментирует поступок друг Чики, когда мы выбегаем из дома.

— Слышь, я ничего не понимаю, что со мной. Медь, эта шняга, что мы нюхали у Перлика — гиблое дерьмо.

— А мне оно понравилось. Так круто несет. Жуть! — щуплый пацанчик восхищенно зацокал языком.

Чика живет в соседнем доме на пятом этаже. С его балкона видны окна и балкон моей будущей квартиры. Не успеваю отворить входную дверь, как чувствую затхлый запах. Мать спит в темной комнате одна. В большой комнате располагаются обыденный сервант с остатками посуды и статуэтками, черно-белый телевизор на тумбочке, диван, обитый грязной бежевой тканью с пятнами вина и прочих жидкостей. Посередине комнаты лежит ковер-дорожка, заметно грязный. Сверху веселую картину дополняет желтая люстра-тарелка, вся в пятнах от жизнедеятельности мух.

На кухне громоздится гора немытой посуды, и повсюду стоят банки с желтой жидкостью. Непривычно как-то, что пиво здесь продается в розлив. Чика сливает эту мочу из разных банок в две кружки и сует одну Медику. Они проходят в большую комнату, включают телик и устраиваются на диване. Черно-белый экран показывает документальный фильм про революцию. Посасывая пивко, пацаны лениво перебрасываются ничего не значащими словами-эмоциями.

Рука Чики вдруг лезет расстегивать ширинку, его приятель тоже расстегивается. Я запереживал, но пока не вмешиваюсь. Чика вываливает свое хозяйство и с придыханием начинает его теребить. Медик, по-видимому, совершает те же самые действия. Блин, тысяча лет так не делал. Немного стыдновато.

— Чика, ты чего весь красный? — вякает приятель.

— Отвали! — стонет тело.

Святые угодники! Как такое может быть у четырнадцатилетнего пацана? Нет, я не завидую. У меня там тоже все было на зависть окружающим. Но, чтобы так выросло!

Моим прозвищем в том мире было «Мустанг». Не знаю, кто ее придумал и отчего. Может быть, от моей фамилии, а может от излишней активности в половых вопросах. Узнал случайно, что меня так окрестили из подсмотренного электронного письма у одной девчонки. Приятно, что хоть что-то перенеслось с моей личностью в этот мир.

Когда кончили, то просто лежим в забытьи на диване под бубнеж телика и храп матери, переживая состоявшийся кайф.

— Чика, ты кого представлял? — вдруг спросил Медик.

— Так, всякое, а ты?

— Людмилку. У нее сиськи вообще…

— Классно!

— Слышь, Чика, может сходим в подвал к пацанам, попыхаем? — подумав, предлагает Медик.

— Не по кайфу, — высказываюсь.

— Чудной ты какой-то сегодня, замечает приятель, — Ну, как знаешь, а я пойду. Домой идти не хочется. Если литра позвонила домой, то опять попадет. А ты здорово придумал с этой теткой. Я чуть живот не надорвал от ржаки. Давай, еще как-нибудь так сделаем!

— Ладно, сделаем, — соглашаюсь, провожая чикиного друга до прихожей.

Есть хочется, но кроме пива ничего нет. Приносу остатки пива с кухни и разваливаюсь на диване перед телевизором. Показывали какую-то хрень про комсомольцев, радующихся, что строят БАМ. Решаю до конца разобраться с вопросом: — «Что я имею на данный момент, кроме того, что попал в глубокую…»

Уже понятно, что я — попаданец в тело сорванца-двоечника с криминальными задатками, жившего еще до моего рождения. Заселен, так сказать, в коммунальные условия. Не заслужил, значит, собственного тела. Все помню и знаю о своей жизни. Сведения о жизни Чики могу получить в любой момент, если понадобится. Пацан не догадывается о моем существовании. В момент моей активности, его сознание каким-то образом блокируется и передается под мое управление. Получается, я — лидер в нашем симбиозе. Хоть какая-то радость, а то быть под влиянием малолетнего недоумка мне, взрослому парню, не хотелось бы. Плохо, что управление телом требует напряжения сил. Устаешь так, что приходится долго приходить в себя.

Убитая вонючая квартира. Кругом у засранца, значит и у меня теперь, одни проблемы. Денег нет, чтобы просто поесть. Его мать не просыхает и жахается со всеми подряд. Скоро собак будет домой приводить и на себя затаскивать. Участковый приходил к ней и грозился за тунеядство посадить и материнства лишить. Какая-то гопкомпания толстых теток нагрянула однажды в январе. Ходили по квартире, вынюхивали что-то, как крысы. Чику выперли за дверь и срались целый час с матерью. Этот пацан реально может загреметь в детдом, и я с ним прицепом. Ай-яй-яй, не комильфо. Мне такие расклады не нужны.

Что еще? Батя в бегах, скрывается от алиментов. Старший братец сидит в тюрьме по рецидиву. С самой старшей сестрой все хорошо, но она живет далеко, в Новосибирске. У отца есть двоюродный брат. Живет в двух часах езды на автобусе. Работает директором дома отдыха «Березовая роща». С чикиной матерью он старается не общаться по понятным причинам. Учеба на нуле, вернее, на цифре два.

Портфель с дневником за седьмой класс «а» обнаруживается на кухне. Понятно, сплошные двойки перемежаются редкими тройками. Воззвания красными чернилами учителей к родительнице почти на каждой странице. Учебники все разрисованы порноэтюдами. Весело парнишка живет. Учителя наверное специально трояки в конце года натягивают, чтобы не оставлять это сокровище на второй год.

Есть ли хоть что-то положительное для этого оболтуса? Сестра беспокоится, пишет письма и переводы присылает. Зовет жить к себе. Если эта японамать окончательно сбрендит, то у пацана есть запасной аэродром. Друзей мало, но есть. Самый близкий конечно Вовка Медведев. Только хиловат больно и трусоват. Убежал, когда на Чику напали в школьном туалете. Гитара еще имеется и не просто так. Несколько аккордов пацан сумел разучить. К спорту не равнодушен. Два года назад участвовал в детском футбольном первенстве. Его команда даже какое-то призовое место заняла, и физрук тогда смог продавить вступление в пионеры. Значит, бегаю неплохо. Ноги должны быть не хуже, чем у меня-паркуриста в моей иной жизни..

Подумав, стал снимать одежду. Раздевшись догола, подхожу к зеркалу шкафа и внимательно осматриваю тело подростка. Никаких подозрительных пятен нет, не считая синяков и порезов в разных местах. Нет никаких отклонений и мутаций, типа шестипалости и жутких родинок. Рост обычный для семиклассника, чуть ниже среднего. Тело поджарое, жилистое. Нормальное такое тело. Ноги действительно мощные, накаченные, как у бегуна. Хмм, кенгуру кривоногое! А вот плечи и грудные мышцы стоит немного подкачать.

Моська очень даже ничего, немного жестковата. Проблема дефицита девичьего внимания, думаю, мне не будет грозить. Волосы черные, по совковой моде длинные, до шеи — «Хомо лохматикус». Продолговатое лицо дополняет большой нос, впалые щеки, прямой подбородок и большие серые глаза. Хмурый взгляд вприщур. Губы пухлые, мальчишеские. Взгляд при широко распахнутых глазах становится удивленным, даже наивным, дарит образ няшки-обаяшки.