— Может быть, ну его. Пусть идет домой. Попугали и хватит, — предложил ему Леонид.

— Мне не хватит. Этот засранец у меня по полной получит. Слышал бы ты, сколько у него приводов? — пробурчал в ответ толстяк.

— А я бы и так с вами остался, — вставил я свои три копейки.

— Это почему, — хмыкнул, чуть улыбнувшись, младший.

— Хочу посмотреть, до какой степени вы собираетесь нарушить закон. Эксперимент ставлю.

— Ты посмотри не него. Эксперименты он ставит. Прыщ на жопе, — вновь взорвался капитан.

— Не переживайте так, Виктор Алексеевич. Подумаешь, эксперимент. А вот сосудики в вашей голове полопаются, и преступный мир потеряет такого надежного соратника в вашем лице, — мерзко хихикнул я.

Товарищ вполне годится для роли Сеньора-Помидора без маски. Моя заслуга. Сейчас выведет из машины и расстреляет из своего табельного оружия, если в кобуре не куриная ножка. Ленька тоже весь красный тужился на своем месте, чтобы не рассмеяться. А мне как-то неинтересно сидеть молча:

— Представляете, товарищ капитан. О вас газеты напечатают. Все будут узнавать, пальцем показывать. В магазинах лучшие кости на холодец будут продавать. Жене — колготки, если налезут. И вообще, жизнь прекрасна! Если не злоупотреблять алкоголем, особенно в рабочее время.

Ленька забулькал. Руль опасно дергался в его руках.

— Щас ты у меня договоришься. Ты у меня повыражаешься. Слишком умные все стали. Научили вас на свою голову, — ярился толстяк.

— Истинная правда ваша, Виктор Алексеевич, — горячо поддакнул, — Вот были бы все вокруг дураками и идиотами, какая хорошая жизнь у вас бы настала. Чистый коммунизм. Все вокруг довольны и счастливы.

Машина подъехала к отделению в станционном поселке. Меня вынули и повели в одноэтажное здание. Дежурный лейтенант сделал записи в журнал под нашептывание толстяка.

— Товарищ лейтенант, не забудьте отметить, что меня задержали без всяких оснований на то, без извещения родственников, не обращая внимания на мой нежный возраст и хрупкий организм. И вообще, я подозреваю, что капитан Селезнев совершает не первое злодеяние против своей совести, — говорил, подпуская слезу в голос и поруганную невинность в моську.

— Так ты считаешь свое задержание незаконным? — нахмурился дежурный.

— Естественно, — важно заявил, — Пришлось высказать критические замечания по работе капитана Селезнева, а он обозлился. У меня носки спи…ли. Хоть и драные, но родные. А он заявляет так: «Не буду разыскивать драные носки какого-то молокососа. Лучше, грит, я его самого в кутузку засажу».

— Уведи его, иначе я за себя не ручаюсь! — завопил капитан.

Ленька уже в открытую ржал. Меня увели в предвариловку. В камере торчал бомжеватого вида мужик. Сопроводивший меня сержант увел его минут на двадцать. Вернувшись, мужик ощерил в улыбке гнилые зубы и предложил знакомство. Я не отказался. Куда я денусь с подводной лодки. Руку бы потом вымыть, как бы чесотку не подхватить. Мужику, которого звали Кешей, было на вид лет сорок-пятьдесят, вполне габаритный, согласно возрасту. Наколки сообщали о следовании субъекта классической формуле джельтменов удачи «украл-выпил-в-тюрьму». Мужик начал приставать с расспросами, но мне хотелось спать. Кроме пола, в комнате находился деревянный выступ у решетчатого окна. Я там улегся, не желая спорить с коллегой о пидорасах, к коим он причислял всю молодежь повально.

Как он был близок к истине. Знал бы он, что собой на самом деле представляла верхушка комсомола. В инете, помнится, было полно информации об этом. Фокус праведного гнева Кеши со всей молодежи вдруг сузился до меня одного. Я ощутил удар по ноге, и мне он не понравился.

Слова толстого капитана об «учении щенка» я прекрасно понял и ожидал нечто подобное. Прессовать в ментовке начали не в путинское время. Конечно, ментовская мысль не доросла еще до таких высот, как засовывание пустых бутылок из-под шампанского меж ягодиц, но лиха беда начало. Знаю точно, что если на моем месте оказался бы беспомощный Чика, то быть бы ему сегодня изнасилованным, с молчаливого согласия ментуры. И он ничего бы не смог потом доказать, да и не стал бы, боясь за репутацию.

Теперь в его теле почти что Брюс Ли. Махнул по одной точке, и человек вырубился. Еще не хватало напрягаться, когда спать ужасно хочется. Снял с мужика штаны и связал руки и ноги в узел. Эх, жаль, что свет в камере не выключают. Спать мешает. Нашел положение поудобней, собрался засыпать. Драйв от прошедших событий вдруг создал необычную эмоцию. Я вышел из тела.

Опять повторился мой стремительный полет в туманный Элизиум, или куда там еще меня можно занести. Страха не было, только любопытство. Снова меня охватило ощущение покоя и умиротворенности. Клубящийся туман медленно и величаво струился мимо меня, словно призывал отрешиться от любых мыслей и раствориться в нем. Словно удостоверившись в несбыточности такой надежды, туман создал размытое изображение чего-то очень знакомого. Постепенно четкость усиливалась, как на проявляемой фотографии. Я находился внутри квартиры из прежней жизни. Все на месте: любимые фотообои, телик-плазма, компьютер, силовой тренажер. За холостяцкими окнами с одними только шторами шумело слегка сумасшедшее московское лето.

Мои эмоции зашкаливали, метались в амплитуде от радостной надежды до печальной обреченности. Попробовал себя ущипнуть — конечностей не обнаружил. Я сам лишь туманная тень. Поэтому здесь не было зеркал, даже самых маленьких. Уныло побрел в другую комнату, где ожидалась спаленка с сопутствующей меблировкой. Обнаружилось нечто… Воланд со своей пятидесятой квартирой отдыхает. Там раскинулось пространство, забитое стеллажами с папками. При ближайшем рассмотрении папки оказались брикетами из спрессованного тумана.

Мой хранитель вынырнул из одного из проемов и радостно поприветствовал меня.

— Как впечатления от пребывания в новом носителе? — спрашивает, невинно улыбаясь.

— Порой хочется убить этого идиота. Только куда потом деваться? — признаюсь с печальными интонациями.

— Не вздумай! Скатишься на много уровней вниз. И мне карьеру загубишь, — перепугался хранитель, но потом улыбнулся и произнес, взмахнув рукой вокруг себя, — Это все — для тебя.

— Что мне со всем этим делать? — недоумеваю я.

— Обещал тебе создать массив информации по прожитым жизням — принимай работу. Все распределено по отраслям знаний. Хочешь овладеть знаниями по высшей математике твоего времени, вот тебе целый стеллаж эпизодов из жизней ученых. Хочешь овладеть приемами единоборств, есть все от глубокой древности до современных техник. Ты, Миха, теперь потенциальный супермен. Вот только летать не сможешь, пока ангельские регалии не заслужишь.

— Слушай! Вопрос можно? А почему мы спокойно распоряжаемся пашкиной жизнью? Разве у него нет своего хранителя?

— Эта личность находится на самом низшем уровне. Она только создается. По аналогии с мальками у живородящих рыб — кто выживет из многих тысяч особей, тот и продолжит свое восхождение. Хранители сами подбирают себе личностей, как тренера — игроков. Иногда случается, что личность остается без опеки, как в случае с Пашкой. Становится лузером, деградирует, превращается в закуску для паразитов.

— В пашкином теле есть паразиты? — с ужасом поинтересовался.

— Энергоинформационные, — немного недовольно пояснил хранитель, — Они могут поменять суть личности. Сделать ее склонной к жестокости, к убийствам. Я нарушаю кодекс хранителя, рассказывая тебе про это.

— Извини! А я на каком уровне нахожусь?

— Ты? Если использовать хоккейную аналогию, то в высшей лиге. Ты — моя удача в моей карьере.

— Приятно слышать! А что насчет перехода в другой носитель?

— Я еще не выяснил. Чтобы уйти, нужна смерть носителя. На такое мы с тобой пойти не имеем права. Если носитель прекратит жизнь естественно, тогда другое дело. Ладно, не переживай! Я выясняю пределы твоих возможностей, правила и исключения. А сейчас ты можешь загрузить в себя тот массив знаний, какой тебе может пригодиться в ближайшее время.