– Заходи в исповедальню, Реймонд, я сейчас подойду. Поразмысли пока о своих грехах, о чем хочешь рассказать Богу.

Рей уселся в исповедальной кабинке и стал прислушиваться. Плеск – это священник помыл руки, затем тихо отдал какие-то поручения служкам, до этого протиравшим подсвечники. Быстрые шаги, скрипнула дверь – кто-то вышел из церкви. Отец Вацлав направился к исповедальне, бубня на ходу молитвы. Наконец отче занял свое место за перегородкой.

– Давай, Реймонд, рассказывай.

– Прости меня, отче, ибо я согрешил. Я в несовершенстве своем не могу вспомнить свои недавние грехи, но совесть моя нечиста и на сердце тяжесть. Я молю Святую Троицу, дабы послала мне озарение, и я вспомнил, и оплакал, и искупил грех свой, – это стандартная фраза, если человек не хотел рассказывать о своих грехах или действительно не мог их вспомнить. Рей знал ее наизусть. Священник помолчал.

– Реймонд, а как же сегодняшний случай с молодой и невинной Магдаленой Бийон?

В ответ на это Рей издал невнятное мычание. Как вообще этот старый болван узнал про Мэгги?! Он же весь день не отходил от префекта.

– Я знаю, Реймонд, – болван – не болван, а мысли отец Вацлав, похоже, читать умел, – я ведь пастырь и обязан следить за всем Оакенбоксом. Но для Господа нашего вся Вселенная открыта, он знает твою душу лучше, чем я знаю эту деревню. И утаивая грехи во время исповеди, ты пытаешься лгать всеведущему Творцу. Безнадежное дело.

– Я хотел рассказать, отче! Просто это случилось только сегодня.

– Эх, Рей, если бы только сегодня ты грешил! Господь дал тебе рост и силу, но что ты делаешь с этим даром? Обижаешь слабых, бьешь младших детей, истязаешь неразумных тварей. Вся община жалуется на тебя. А ведь семья твоя достойная, трудолюбивая, все работают, от мала до велика, не враждуют ни с кем. Даже малыш Джон радует отца, старается носить мешки с мукой. Один ты проводишь дни в праздности и зле. Почему?

– Я больше не буду, отче, мне жаль, – раз, наверное, в пятитысячный, если считать только воскресные исповеди, пообещал Калист.

– И мне жаль, Реймонд. Жаль мне и юную Магдалену, она сегодня натерпелась страха. Тебе пятнадцать лет, возраст, в котором суд префектуры берется за такие тяжкие дела, как посягательство на невинность девы против ее воли. Если семейство Бийон напишет в город или просто пожалуется префекту, вряд ли тебя вздернут, Реймонд Калист, но могут приговорить к Ритуалу Очищения болью на Аппарате и паре лет ссылки, откуда ты не вернешься.

Но Бийоны не станут требовать суда, – успокоил священник скованного ужасом парня, – глава семейства – добрый и смиренный человек, а ты не причинил дочери его телесного вреда, только напугал. Хотя не все в общине настолько терпеливы. Брат Бийона известен буйным нравом. Думаю, если ты сейчас уйдешь без наказания, он попытается исполнить правосудие Божье сам. Например, ткнуть тебя вилами в бок. И вообще с этого дня вся деревня будет смотреть на тебя как на настоящего грешника, на паршивую овцу в стаде.

Рей лихорадочно думал, что же сейчас будет? Сейчас Вацлав скажет, что для блага Рея назначает ему немыслимые полчаса на Аппарате Очищения с приглашенными зрителями. Или потребует от него какую-то услугу.

– Ты знаешь или догадываешься, зачем сегодня приехал префект? – внезапно спросил отец Вацлав.

– Нет, отче.

– Не для того, чтобы оштрафовать Клауса за проданную на прошлой неделе втридорога крупу с жуками. И уж точно не потому, что Францишек выпил испорченного вина и увидел, будто соседская жена летает ночью на помеле. А приехал наш префект для того, чтобы забрать рекрута на службу в армии Господней, вот так.

– Но ведь префект уже забирал у нас рекрутов. Несколько седмиц назад, Томаша и Карла, правда? Это же не по правилам, рекрутов берут раз в полгода.

– Нет такого правила в книгах законников. В час нужды Церковь может призывать людей хоть каждый день. Ранее было достаточно два-три человека из нашей деревни на шесть месяцев. А теперь, значит, пришла нужда. Гость наш изрек, что достаточно и одного рекрута сегодня, но без него он не уедет. И хотя вся префектура, все хутора и деревни и три города подвластны префекту, он у нас все же мирянин и слушает совета скромных слуг Божьих, слуг Церкви. Мне было доверено самому избрать рекрута из своей паствы. И я выбрал тебя.

– Меня… – сердце Рея ухнуло вниз, воздух застрял в горле.

– Сейчас префект договаривается с твоим отцом. Тебе скоро шестнадцать, но все равно не помешает согласие главы семьи. И я уверен, твой отец даст согласие. Он сегодня на тебя разгневан, легко подпишет бумаги. Я уверен, что еще не раз услышу раскаяние от твоего отца. Все-таки ты ему родная кровь, и он не оставлял надежд вырастить тебя достойным сыном, но я не услышу эти раскаяния сегодня. А дальше – то воля Господа.

– Отче… ведь армия… это годы. Может, другие планеты, и никто не ведает, когда отпустят в отставку. Это же неволя.

– Все мы несвободны, все мы служим добру, а кто ставит свободу превыше этого служения – тот еретик и падший, и ждет его геенна, не забывай это, Реймонд. Служба в армии – доблесть и почет. Тем более ты не хотел добывать хлеб в поле, как все в деревне, и мельница явно тебе не по нраву.

– Вы от меня избавляетесь. На десять… или пятнадцать лет. Пожалуйста, отче Вацлав, не надо! Я больше не буду грешить! Лучше заберите кого-нибудь из моих братьев, но не меня!

– О, ты боишься служить в армии, для тебя это кара, и ты охотно подставляешь под нее родного брата, лишь бы не себя? Значит, я не ошибся. Мы закончили, дети мои.

Священник вышел из исповедальни, кто-то открыл дверь кабины. В церкви теперь было много народу. Прямо перед исповедальней стояли мельник, староста и префект. Все явно ждали этого момента, а Рей за беседой с отцом Вацлавом и не услышал, как в церковь прибывают люди. Рей глянул на лицо отца, мрачное, решительное и одновременно виноватое, и все понял.

– Отец, ты меня предал!!! Продал!!! – взвизгнул парень.

– Не кричи в храме Божьем, Реймонд, – сказал священник, – давай, ступи вперед.

Служка подал Вацлаву чашу со святой водой и кропило. Рей вжался спиной в стену.

– Не пойду, – угрюмо сказал он.

Сразу возникли два рослых крестьянина, которые буквально вывинтили сопротивляющегося Калиста из будки и взяли его под руки. У Рея подогнулись колени, но не от торжественности момента.

– Итак, властью, данной мне Богом, Церковью и Верховным Епископатом… зажмите ему рот, если попадет под суд за богохульство в храме – придется отдавать кого-то нужного общине… Да, Епископатом, при свидетелях произвожу тебя, Реймонд Калист, в воины Господни. Отныне жизнь твоя доверена Небесам и Церкви и несешь ты тяжкое, но святое бремя: меч – для грешников, еретиков, безбожников, неверных и прочих порождений зла и щит – для тех, кто чтит Бога истинного и возносит Ему молитвы. Служи доблестно, не жалея живота своего и не зная сомнений, пока Господь или Церковь не освободят тебя. Аминь! – и отец Вацлав окропил Калиста водой. Все собравшиеся перекрестились, даже выпущенный из рук Рей, машинально.

– Готово дело, – спокойно сказал префект, – теперь можете расходиться. Новичку пора собираться в дорогу. Часа будет достаточно. Вещей много нести не советую, в казарму нельзя проносить свою одежду, никакой посуды, вилок и ножей. Крест, иконы, Святое Писание и праведные книги – можно брать. И соберите рекруту еды. Кормить первые дни будут, но из того расчета, что поступающим на службу необходимо очистить себя и попоститься.

Перед домом мельника собралась толпа. Вся деревня вышла проводить Рея. Но он не питал иллюзий. Мало кто горевал по поводу его отбытия. Все были озабочены тем, что в рекруты забирают второй раз за полгода. А где второй, там и третий. И кто будет следующим? Много лет уже не было такого, чтобы чаще заведенного распорядка уводили людей.

Наконец вышел из дома невольный виновник собрания. Рей медленно нес легкую суму, в которой была полежавшая в холодильнике вареная курица, сушеные яблоки, пара апельсинов, десять золотых, бутылочка мирры из монастыря Сан-Себастьян, черствая краюха хлеба, жестяная фляга с компотом, Библия и маленький образок Божьей Матери. Понурого Рея сопровождали старшие братья и отец. У забора среди людей стояла машина, возле нее ждал префект, староста заполнял на капоте последние бумаги для передачи Реймонда.