— Максим Дмитриевич, не соглашается Наталица. Женился бы хоть сегодня, да она за меня не хочет. Особенно с тех пор, как у нас побывал товарищ Фабиан.

— Вот как, Горе, иной раз оборачивается жизнь! — проронил Мога, будто с удивлением. — Такое порой подбросит, не сразу и поверишь. Послушай же, что скажу, ведь я в этом смысле битый. — Он опять помолчал, думая о былом. — Не отступай, добивайся своего!

Максим Мога с первого взгляда заметил, что первый секретарь райкома чем-то недоволен. «Наверно, сердится на меня за опоздание», — подумал он. Александр Кэлиману, однако, вышел ему навстречу из-за стола, горячо пожал руку, попросил сесть. Первая их встреча, состоявшаяся две недели назад, была такой недолгой. Кэлиману, выезжавший в Кишинев, лишь на несколько минут зашел в статуправленне, — и Мога не успел составить о нем представления. Значит, сказал он себе, их положение в этом смысле одинаково.

Вот почему Мога с искренним удивлением взглянул на первого секретаря, услышав, что тот знает его давно. Максим пытался вспомнить — когда он еще мог встретиться с этим человеком, лет на десять моложе его, среднего роста, с несколько удлиненным смуглым лицом, с пытливым взглядом карих глаз. Нет, кроме как в статуправлении, они не могли нигде встретиться. Может быть, в прошлом, в доме Нэстицы? Он опять вопросительно посмотрел на Кэлиману.

— Прошу прощения, Александр Степанович, не могу никак вспомнить, где мы с вами знакомились, — извинился Мога. — Подводит память.

— Память тут ни при чем, — поспешил прояснить дело секретарь. — Его величество время — вот кто во всем виновен. Я видел впервые вас в сорок восьмом году, на бюро райкома комсомола. Мне было тогда четырнадцать. Был взволнован и счастлив, как никогда. Меня приняли в комсомол! И сам первый секретарь, товарищ Максим Мога, уважаемый и любимый молодежью всего района, поздравил меня, пожал мне руку! Вскоре после этого вы уехали из Пояны. Так вот, искренне говоря, я от души рад, что вы вернулись. — Первый секретарь почти незаметно перешел на более официальный тон — воспоминания юности отошли на подобающее им место.

Слушая его, Мога чувствовал, как секретарь отдаляется от него, отчуждается, точнее — отчуждается прежний Кэлиману, тот взволнованный паренек, которому Мога когда-то, поздравляя, пожимал руку; и, чтобы совсем не прервалась связь, не найдя еще ответа на вопрос, тревоживший его с самого приезда, Максим внезапно вставил:

— Не приходитесь ли вы родственником Анастасии Кэлиману? Нэстице? Одной из первых девушек в районе, вступивших в комсомол?

Александр Кэлиману нахмурился. Может, старался что-то припомнить, может, оттого, что его прервали.

— Не хотелось бы касаться прошлого… Но, раз уж вы задали этот вопрос… — Кэлиману поднялся и в раздумье прошелся по кабинету. — Нэстица — моя двоюродная сестра. После ее смерти, если не ошибаюсь, вы усыновили ее малыша?

— Да, — сдержанно отвечал Мога. Он поднялся в свою очередь со стула, заполнив, казалось, все просторное помещение своей огромной фигурой. Если в ту минуту кто-нибудь бы вошел, он неминуемо принял бы Могу за хозяина кабинета.

— И он знает, кто его мать? — спросил Кэлиману.

— Знает, при первой же возможности познакомлю вас с ним. Я побывал только что на кладбище, — продолжал Максим после недолгого молчания. — Потому и опоздал.

Жесткое выражение на лице секретаря райкома исчезло.

— Мы никак не могли понять, что случилось. Вы куда-то вдруг исчезли, — перешел он на более доверительный тон. — И я подумал, что решили вначале заехать в совхоз. Позвонил туда, но вас и там никто не видел. Неужто раздумал? — сказал я было себе…

— Виноват, мне следовало быть более пунктуальным, — ответил Мога. — Да вот, послушался сердца.

В эти минуты всей своей цельной натурой, чутко отзывавшейся на любую фальшь в отношениях между людьми, Мога почувствовал, что первый секретарь — человек большой искренности. Можно было, следовательно, отвечать ему тем же, и это его обрадовало. А то, что в сорок восьмом году он, Максим Мога, принял в комсомол Александра Кэлиману, сегодня никак не могло влиять на отношения между ними, быть для него источником каких-нибудь преимуществ.

— Что ж, продолжим наш разговор, — слегка улыбнулся Кэлиману. И направился к большой цветной карте, испещренной прямыми, волнистыми, кривыми линиями, со множеством цифр, названий сел, хозяйств, пересеченных речкой, отмеченной чертой потолще, и еще одной такой же, ниточкой воды, терявшейся где-то в южной части района. На карте виднелись холмы, занимавшие довольно значительные площади и покрытые, как показывали условные знаки, виноградниками, садами и лесами.

Максим Мога, не ожидая приглашения, встал рядом с Кэлиману и принялся внимательно изучать карту. Перед ним впервые на листе ватмана как на ладони предстал весь Поянский район, казавшийся в таком виде совсем незнакомым. В прошлом, давно, он исходил его из конца в конец, бывал в самых потаенных его уголках, в самых живописных местах. Что от них сохранилось? На это карта не давала ответа. Бросив взгляд в окно, он увидел холмы, обступившие районный центр, в начале весны еще казавшиеся серыми. Леса, покрывшие их вершины, выглядели как бурые осыпи. И Мога, охваченный внезапным нетерпением поскорее свидеться с некогда знакомыми местами и людьми, решил сегодня же совершить поездку хотя бы по некоторым из сел.

— Как видите, таков он, наш район. — Александр Кэлиману широко взмахнул рукой, словно хотел охватить жестом все равнины, холмы, леса, плантации. Взяв карандаш, он, как учитель, объясняющий новый урок, начал перечислять села, совхозы, места, в которых намечалось строительство новых предприятий, заговорил о директорах и специалистах совхозов, о секретарях партийных организаций.

— Партийную организацию совхоза «Пояна» возглавляет товарищ Ивэнуш. А заместителем директора будем рекомендовать товарища Томшу. Однако вы, Максим Дмитриевич, вольны подобрать себе другого заместителя.

— Проблему кадров руководящего звена надобно обсудить отдельно, — ответил Максим. Отойдя от карты — она уже запечатлелась в его памяти, — он снова остановился возле окна, откуда была видна широкая площадь, закрытая для автотранспорта и выглядевшая поэтому пустынной. — Что касается кандидатуры товарища Томши… — Мога внезапно умолк: на площади появилась белая «Волга» с Горе за рулем. Сомнения не могло быть, это была «его» машина, он узнал бы ее из тысячи. Что случилось, почему Горе вернулся?!

— Может быть, он вам не подходит? — спросил Кэлиману, видя, что Мога нахмурился. Максим Мога повернулся к нему.

— Я не знаю товарища Томшу, так что не могу ответить ни «да», ни «нет». Слышал о нем, правда, только хорошее. Мне трудно, однако, понять, почему мой старый друг Виктор Станчу позволил ему уйти из его совхоза, если Томша такой хороший специалист?

— На этом настояли мы, Максим Дмитриевич. Мы! — подчеркнул Кэлиману. — Могу даже сказать: нам пришлось принудить Станчу освободить Томшу. Станчу — добрый хозяин, его совхоз — один из самых сильных. В головном же совхозе объединения заместителем должен работать опытный специалист и хороший организатор, которому директор сможет полностью доверять.

— Если товарищ Томша соединяет в себе такие качества, другого заместителя мне и не нужно, — согласился Максим Мога. — Он уже в курсе дела?

— Да, и ждет вас. — Секретарь райкома взял трубку, чтобы позвонить в совхоз.

Мога вовремя понял его намерение и остановил.

— У меня к вам просьба, Александр Степанович. Позвольте мне самому принять должность. Как если бы я некоторое время отсутствовал, а теперь просто возвратился. Не возражаете?

— Это и есть в какой-то мере возвращение, — улыбнулся Кэлиману и протянул ему руку. — Хорошо, в добрый час. С вашего разрешения вечерком я загляну к вам в дирекцию. Но прошу вас не оставаться для этого, ждать меня там специально. Застану вас — отлично, нет — не беда. В любом случае завтра, в десять утра, встретимся на заседании бюро. Надо же утвердить вас в новой должности. Будут директора всех совхозов, секретари парторганизаций. Надо вас всем представить, этого требует этикет.