С другого конца провода, из Боурен, директорша с любопытством поинтересовалась:

— Макар Митрич! Вы же говорили со мной! К вам прикатили гости?

— Прикатили! — коротко ответил Сэрэяну. — Хотите убедиться сами?

Максим Мога взял трубку:

— Элеонора Аркадьевна, здравствуйте! Не одолжите ли вы Сэрэяну комбайн?

— Как вы себя чувствуете, Максим Дмитриевич? — радостно спросила Элеонора. — Не собираетесь ли к нам?

— Если пригласите… Но сначала надо спасти Макара Митрича.

— Я послала два комбайна в Стурдзу. Остальные готовлю к уборке подсолнечника, — ответила Элеонора. — Может быть, поможет Станчу?

— Попробуем… До свидания. — Мога положил трубку. — Садись в машину и поезжай в Драгушаны, — посоветовал он Сэрэяну. — Передашь Станчу, что я тоже прошу его выручить тебя.

Из Варатика Мога направился в Боурены. Однако Элеонору в дирекции не застал. Уехала на виноградники, — так и сообщил ему дежурный. Мог ли он ее в этом упрекнуть? Стояла самая напряженная пора года, когда для дела был важен каждый час. И все-таки она могла бы его подождать.

Максим вернулся в Пояну в расстройстве, не зная, что и думать о поведении Элеоноры. Он поехал домой, чтобы перекусить, хотя есть не очень-то и хотелось. В те дни, на которые Матей приезжал на каникулы, Максим не питался в столовой. Они готовили вместе что-нибудь еще с вечера, чтобы хватило на один-два дня. На сей раз его ожидал сюрприз: на кухне возились вдвоем Миоара и Матей, выглядевшие совсем как новобрачные в медовый месяц.

— Ты пришел вовремя, папа. Миоара приготовит салат, и мы сядем за стол, — сказал Матей, несколько смутившись. Миоара же покраснела, как помидор, который держала в руке.

Максим Мога улыбнулся. «Если дело дошло до совместного приготовления салата, значит и до супружества уже недалеко», — подумал он. Максим действительно был близок к истине; одного, однако, ему не было суждено узнать — что его холостяцкая квартира стала уже первым пристанищем для счастья этих двух молодых людей.

Вскоре за стол сели. Молодые были молчаливы и серьезны, присутствие Максима навевало на них робость. Миоара не смела поднять глаз, хотя ей очень хотелось посмотреть на Матея, чтобы увидеть, как выглядит он рядом с отцом. Но все-таки решилась бросить на него осторожный взгляд; лицо юноши было строгим, как и полагается мужчине, взвалившему на плечи немалую ответственность, которую накладывает любовь. Обед завершился в молчании. Но перед тем как встать из-за стола, Матей рассказал о появлении Нистора.

— Посмел все-таки явиться! — подавленно сказал Мога. Он не был уверен, что Нистор ограничится этим визитом.

— Он позволил себе оклеветать тебя! — с возмущением продолжал Матей. — У меня с ним нет ничего общего и никогда не будет! Все, что у меня есть, дал мне ты, твой разум, твоя душа. Я — Мога и не желаю быть иным!

Пока Матей говорил — горячо, как в последнем слове на решающем суде, Максим не прервал его ни словом, ни жестом. И только после того как юноша умолк, он потрепал его по взъерошенным волосам и тихо сказал:

— Вот и ладно, мой мальчик!

Максим Мога редко позволял себе роскошь отдыха среди дня. Но разговор, состоявшийся за столом, так взволновал его, что сердце забилось с тревожной быстротой. Максим почувствовал, что надо полежать, и удалился в кабинет с тем дубовым сервантом, который так понравился Элеоноре. С того памятного вечера она ни разу не переступила его порога; войдет ли она когда-нибудь в эту комнату? Максим понимал, что вышел уже из того возраста, когда можно вскружить голову женщине. Кому мог понравиться неизменно мрачный неуклюжий медведь, далеко не первой уже молодости? Кто может ему сказать, как и чем оскорбил он Элеонору, почему она избегает его? Увидеть бы по крайней мере Матея счастливым с его Миоарой, думал Мога, пока он еще на ногах, надо помочь молодым в устройстве собственного гнезда. Пока окончат институт, устроятся на работу, пока хоть немного наладят свою жизнь — его долг быть для них надежной опорой. И не одними лишь советами.

Сон не шел к нему, хотя и был бы весьма кстати. Пришло бы хоть в норму сердце! Он поднялся с дивана, пошел в ванную и принял холодный душ. Освежившись, Максим надел чистую сорочку, молодившую его. С четырех до семи вечера у него были часы приема посетителей, и надо было появиться на людях в приличном виде.

На дворе по-прежнему стояла духота, дождя не было давненько и даже в залитом асфальтом центре Пояны все было покрыто слоем горячей пыли. Только мощеную камнем улочку, тянувшуюся от главной магистрали к дирекции совхоза, с двух сторон защищали от солнца тополя и клены, дававшие некоторую прохладу. Добравшись до кабинета, Мога позвонил на консервный завод и застал директора. Как же быть? Остановить сбор помидоров? Продукция пропадает в поле, сказал Максим. До вечера линия снова заработает, заверил директор, но все войдет в норму только дня через три. Так что отправляйте побольше в союзный фонд, поставляйте в торговую сеть.

— По союзному фонду план выполняется, — сообщил Мога. — Что касается торговли…

Он оборвал разговор с возмущением, на полуслове. Директор завода отделывался советами, вместо того чтобы действовать со всей энергией. Максим вызвал Аделу и продиктовал ей телефонограмму директорам всех совхозов: «В связи с тем, что на заводе скопилось большое количество овощей и переработка их в ближайшие два дня не представляется возможной, предлагаю прекратить на указанный срок уборку помидоров, мобилизовав все машины на перевозку кукурузы на силос».

Секретарша вышла, чтобы передать сообщение, а генеральный директор принялся за рассмотрение почты. Мога с нетерпением ожидал ответа от Иона Спеяну, но от того пока не было ни строчки. Взамен он обнаружил вызов в кишиневскую поликлинику, на медосмотр. Врачи беспокоились о его сердце. А он хорошо помнил слова сестры: «если после посещения товарища Фуртунэ сердце действует исправно, значит можно не бояться уже никаких бурь». Если бы врачебная братия знала, какие бури свирепствуют порой в его сердце! А оно, бедняга, все выдерживает.

Вошла Адела с сообщением, что прибыл товарищ Войку.

— Проси. — Мога посмотрел на часы: шестнадцать ноль-ноль. На это время он и пригласил Драгомира. До чего пунктуальный товарищ!

— Не бери меня на бога! — кричал Драгомир Войку, яростно жестикулируя и кружа по кабинету, как лев в клетке. — Тебе нужны люди? Очень хорошо! Но для этого не надо вырывать их силой из привычного русла!

— А я тебя, Драгомир, из твоего вырву, — прервал его Мога. — Довольно ты повалялся в спячке. И это ты, Драгомир Войку, самый заводной из наших ребят, на корню загниваешь во цвете лет! Вот уж не ждал! Признайся лучше — ты просто не хочешь со мной работать. В этом все дело. Взгляни хотя бы на Иона Пэтруца — насколько он лучше все понимает. Я сказал: «Быть тебе, Ион, министром финансов объединения «Пояна»! И что он ответил? «Ладно, Максим, если уж ты говоришь, что во мне есть нужда…»

— Пэтруц! Пэтруц — настоящий финансист, специалист, — снова взорвался Войку, — тогда как я — что мне делать в объединении? К чему взваливать мне на плечи такую ответственность? Кто дал тебе на это право?

Лицо Моги стало серьезным. Наклонившись к Войку, он сказал просто:

— Когда меня принял первый секретарь ЦК, одной из важнейших проблем, о которых зашла речь, была проблема кадров. Любого специалиста, который вам потребуется, принимайте тотчас же на работу, — так было мне тогда сказано. — Партия дает вам, товарищ Мога, такое право, обязывает вас поскорее решить этот вопрос. Время не ждет. Вот что было мне тогда сказано! И ты, Драгомир, — один из этих специалистов. И организаторский талант у тебя тоже есть. Об этом говорят также наши общие друзья.

Войку перестал расхаживать перед столом, взял стул и сел. Он устал. Он приехал по приглашению Моги, не подозревая о планах генерального директора. Бывало уже, что Мога звонил и просил заскочить. На днях, к примеру, после того как в Пояне появился Нистор, они долго советовались о том, как уберечь Матея от возможного душевного потрясения. Войку был польщен, что Мога уделяет ему внимание, просит совета. А теперь, когда ему была предложена должность заместителя генерального директора, должность по-настоящему ответственная, он восстал.