— Что будет потом, мы еще посмотрим, — ответил Лянка. — А пока я подамся на виноградники, там идет ремонт шпалер, и небольшая проверка не помешает.

— Только не забудь — к трем часам приедет Веля!

— Не бойся, товарищ председатель, я приду вовремя, — заверил Лянка и вышел из кабинета.

Мога пошел пообедать в сельскую столовую. Иногда, когда он возвращался вечером домой, пораньше, он сам готовил себе еду на два-три дня вперед. Иногда обедал в бригадах, если попадал туда в обеденный час.

Из столовой Мога направился в больницу. После операции он еще не видел старого Жувалэ. Валя запретила все посещения. Но сегодня утром Мога встретил ее и узнал, что старик чувствует себя лучше. «Он хочет повидать тебя!» — сказала ему Валя.

Жувалэ лежал с закрытыми глазами. Казалось, он спит. Лицо было бледное, морщинистое, как древесная кора. Услышав шаги в палате, Жувалэ открыл глаза.

— Я разбудил вас, — виновато сказал Мога.

У старика чуть порозовели щеки.

— Спасибо, что пришли, Максим Дмитриевич. Вот какие хлопоты со мной…

— Никаких хлопот, дядя Думитру, — Мога сел на табуретку рядом с кроватью. — Как вы себя чувствуете?

— С той поры как я пришел в себя, все думаю: неужели так силен человек, что смерть никак не свалит его? — Старик задумался и умолк. Он не ждал ответа от Моги, а словно искал его в себе самом. — Вот я, к слову, — снова заговорил Жувалэ, — прошел через две войны и остался живым… В позапрошлом году чуть было не собрался отдать богу душу, да выходила Валентина Андреевна… Сейчас вот снова…

— Вам суждено долго жить, дядя Думитру, — улыбнулся Мога. — Народу нужен мастер Жувалэ… Всем нам…

Старик закрыл глаза и с минуту помолчал. У него дрожали веки, дышал он медленно. Затем сморщил лоб, словно его пронзила резкая боль.

— Я хотел вас просить, Максим Дмитриевич, о маленьком одолжении, — донесся его голос будто издалека. — Видно я еще долго пролежу здесь. И неизвестно, будет ли еще от меня какой прок… Поставьте на мое место Спирику Прикопа, сына Иона Прикопа… — Старик глубоко вздохнул и заговорил тверже. — Вы не смотрите, что он молод, он чует красоту дерева и камня. Душой…

— Хорошо. Сегодня же распоряжусь, — ответил Мога.

— Когда вы уезжаете? — спросил старик.

— Сразу же после общего собрания.

Старик усмехнулся:

— Чудеса, да и только!.. Во время войны я обошел половину Европы. Видел и Варшаву, и Краков, побывал в Берлине, прошел через Будапешт и Вену… А вот в Пояне не привелось бывать. Хоть она рядышком, за горой…

— Как только поправитесь, жду вас в гости.

— Ну, если приглашаете, Максим Дмитриевич, приеду… А про Спирику не забудьте…

Все, что было у старика лучшего — мастерство, любовь к селу, — он хотел оставить в надежных руках…

Небо было сизым и низким. Поднявшийся с утра ветер сначала посыпал виноградники ледяной крупой, потом внезапно стих и столь же внезапно рванулся с новой силой. Виноградные лозы дрожали, рвались со шпалер, к которым были привязаны, проволока звенела, и над всем простором стоял глухой устрашающий вой.

Налетевшая холодная метель не задержалась на виноградниках, а продолжала свой бег к Стэнкуце. Она была предвестником бури, приближение которой чувствовалось в воздухе.

Лянка приказал бригадиру приостановить работы и отпустить людей домой. Затем сел в машину рядом с Горе и велел держать путь в другие бригады.

Вскоре со стороны виноградников показались два грузовика с людьми и направились к селу. Над ними кружились сероватые облака снега и пыли, поднятой колесами.

— Гони к бригаде Журкэ, возьмем его с собой, — сказал Михаил шоферу. — В три часа мы должны быть в правлении.

— Успеем, Михаил Яковлевич, — ответил Горе. Он внимательно смотрел на узкую дорогу, проходящую среди виноградников, следил, чтобы какая-нибудь не-подвязанная лоза не зацепилась за машину. Малейшая царапина попортила бы красоту «Волги», а Горе этого никак не мог допустить. Он всегда сильно огорчался, когда приходилось на этой белой, блестящей машине ездить по скверным дорогам среди виноградников и садов. Для таких дорог больше годилась машина Марку, ей были нипочем и вспаханные поля, и царапины, и разбитые дороги… Моге тоже не нравилось ездить на «Волге» по полям и садам, и когда ему приходилось это делать, он брал газик Марку.

А Лянка, казалось, не признавал никакой другой машины, кроме «Волги». За последние дни, куда бы ни ехал, только «Волгу» и брал. «Может, он примеряется к роли председателя»? — думал Горе, досадуя на то, что Лянка, как нарочно, заставляет его ездить по самым скверным дорогам.

И однако, несмотря на это, Горе был доволен. Наконец-то он чувствовал себя на своем месте. Лянка не проявлял никакого желания лично водить машину, хоть имел водительские права.

В бригаде Журкэ уже никого не было. Лянка обрадовался, что бригадир догадался отослать людей по домам, не дожидаясь приказа; буря разразилась с бешеной силой — казалось, хочет вырвать деревья с корнями.

Степные бури не редкость в этих краях, иногда они словно сваливаются с ясного неба, когда их вовсе не ждешь. Они налетают, как табуны диких лошадей, вспугнутые невесть кем и вытаптывающие все на своем пути, валят деревья, ворота, срывают крыши с домов, вздымают тучи пыли… И воют, и грохочут, и гремят, и кажется тебе, что никто и ничто уже не может остановить это буйство.

И теперь клокотала вся степь, от края и до края. Еще чуть-чуть — и машина перевернется, покатится бог знает куда!..

— Бесись, бесись! — ворчал Горе, хмуро глядя сквозь ветровое стекло.

Справа от дороги бились в агонии виноградные кусты. Слева простиралось поле озимой пшеницы, и каждый стебелек дрожал как в лихорадке, пытаясь прильнуть к земле, чтобы найти хоть какую-то защиту.

В километре от дороги, за посевами, на пологом склоне, оставленном для выпаса, виднелась колхозная овцеферма.

— Глядите-ка! — привлек внимание Лянке Горе. — Овцы прут на посевы!

В самом деле, целое стадо овец шло на озимые, беспокойно толкалось, металось по сторонам, напуганное до смерти. Очевидно, буря разнесла ограду, и овцы искали убежища, а пастухи, укрывшись в затишке, не подозревали, что случилось.

— Поворачивай туда, — приказал Лянка.

— По посевам? — попробовал возразить Горе, который на самом деле больше заботился о машине, чем о посевах.

— Если можешь по воздуху, валяй! — ответил Лянка, и Горе некуда было деваться.

Увидев машину, овцы сбились в кучу с мимолетной надеждой, что наконец к ним прибыла помощь. По тут же испуганно повернули обратно.

Лянка приказал Горе ехать к овчарне и привезти пастухов, а сам вылез из машины, чтобы выгнать овец с посевов. Ветер затеял дьявольский хоровод, желая во что бы то ни стало свалить его с ног, но, видя, что человек держится крепко, решил сорвать с него хотя бы шляпу, подбросил ее как пушинку и швырнул в кучку овец. Шляпа еще раз мелькнула в воздухе и покатилась по посевам. Лянка рванулся за ней, но какой-то баран опередил его. Кто знает, кого он признал в этом странном предмете, но, яростно набросившись, ткнул в шляпу рогами, разочарованно на ней потоптался, потом нацепил на рог и возвратился к стаду.

Лянка с отчаянием махнул рукой.

Вернулся и Горе с тревожной вестью. Штефан Бодоликэ и его сын пытаются справиться с другой бедой. Ветер сорвал часть камышовой крыши на ферме и повалил ее на ягнят. Пастухи вытаскивали из-под нее малышей, пока метель не разметала всю ферму.

Лянка оставил овец, окруживших белую «Волгу», сел в машину, и Горе медленно поехал, с трудом пробивая себе дорогу сквозь сбившееся стадо. Когда они выехали из окружения, Горе по привычке бросил взгляд в зеркальце и разразился смехом:

— Михаил Яковлевич, поглядите-ка, какая процессия сопровождает нас!..

Лянка глазам не поверил: все стадо во главе с бараном следовало за машиной, боясь отстать.

— Чудеса, да и только! — воскликнул Горе. — Мне еще не приходилось видеть машину в роли ишака.