— А сегодня я оплакиваю большого специалиста в медицине, — продолжала она с той же грустной улыбкой на устах. — Прости, что я забила тебе голову своими заботами. Но я должна была объяснить, почему я сержусь на мужа. — Валя с улыбкой растрепала ему волосы, словно это он нуждался в утешении. — Когда ты снова приедешь в Стэнкуцу, лет так через пять, то найдешь морщинистую старушку, поворчливее, чем сейчас…

Валя подошла к окну и задумчиво посмотрела на красные цветы герани, которые за те несколько минут, что простояли здесь, словно ожили, стали свежей, и их аромат наполнил комнату.

Ей стало легче, она была благодарна Павлу за то, что он выслушал ее не пытаясь успокаивать. Наверное, ее слова прозвучали слишком театрально, когда она ему сказала: «Я оплакиваю большого специалиста в медицине!»

— Я решила остаться с Михаилом, — успокоившись, сказала она, словно давно приняла это решение и уже привыкла к нему. — Он нуждается в моей поддержке, в моем присутствии более чем когда-либо. Хотя бы для того, чтобы было на ком выместить досаду.

Фабиан увидел, что она просветлела лицом. Теперь перед ним стоял другой человек, готовый не только К борьбе с собственными сомнениями и слабостями, но и способный оказать поддержку другому. И может быть, поэтому больше, чем когда-либо, ощутил боль своего одиночества, отсутствие близкого существа.

Он вспомнил веточку белой сирени, подаренную ему Валей. А он ведь даже не поблагодарил ее.

Он взял Валину руку и поднес к губам.

— За цветы, которые ты даришь людям… А как раз ты достойна самых красивых цветов Стэнкуцы… и всего мира…

— Не преувеличивай моих достоинств, — с улыбкой пыталась защищаться Валя.

— Я теперь, после того как мы устроили заговор против Лянки, — сказал Фабиан, видя, что она смущена, — пойдем, покажи мне больницу. Хватит исповедей.

Валя признательно посмотрела на него и подала халат.

— Увидишь какая у нас чудесная больница! — с гордостью воскликнула она. — Колхоз израсходовал уйму денег, чтобы было все необходимое…

Чуть позже они вышли на улицу. Вале нужно было посетить нескольких больных на дому, зайти к Ионуце, и Фабиан провожал ее.

— Я как-то побывала на винограднике, — рассказывала ему Валя, — видела, как рабочие выкорчевывали старые кусты, и меня поразили их корни. Они были удивительно большие, глубоко вросшие в землю… — Валя вздохнула, точно ей было жаль выкорчеванных кустов. — Так и мы пустили тут глубокие корни. Я, может быть, меньше, но Мога, Назар, Михаил… Даже не знаю, какая потребуется сила, чтобы вырвать их отсюда…

— И все же Мога уезжает.

— А корни его остаются здесь… — Валя сделала широкий жест рукой, указывая на окружающие дома, на далекие холмы. — Хотя, насколько я понимаю, отъезд Моги — это его возвращение… — в нескольких словах Валя рассказала Павлу историю ранней любви Максима. — Возвращение к молодости, к первой любви. К истокам…

Со степных просторов, со стороны Албиницы, подул холодный ветер, он лениво покрутился возле Фабиана, но где-то далеко, может быть, в Албинице или еще дальше, он уже метался, как душа, потерянная в вихре.

Фабиан пошел в правление. Был уже пятый час. Михаил наверное, закончил совещание с бригадирами, значит у них будет время побеседовать.

Ветер усилился, и Фабиан повернулся к нему лицом, как бы проверяя — сможет ли он в случае чего побороть его?

«Я закончил дела, могу на любой попутной машине заскочить в Албиницу. Полчаса — и я там!»

Из каждой командировки он обычно спешил домой, в Кишинев. Его ждала двухкомнатная квартира, просторная поначалу, а теперь забитая книжными полками. Его ждал мир книг, огромный мир, полный волнений и страстей, любви и великих свершений. Живут в этом мире люди сильные и люди жалкие в своем ничтожестве: благородные порывы, а рядом — опустошенные души…

Но на этот раз он не торопился домой. Стэнкуца, казалось, не собиралась его отпускать.

«Через полчаса я могу быть у Анны».

Однако порой расстояния измеряются иначе. Сердцем…

Не стала ли его любовь иллюзией? Призраком, который мерещится в минуты тяжкого одиночества?

Павел поднял воротник, втянул голову в плечи и ускорил шаги.

Ветер с удвоенной силой подгонял его в спину, словно опасался, что он повернет обратно.

Редкие снежинки метались в воздухе, как птицы, отставшие от стаи…

Фабиан забыл про Наталицу. Она сама вышла ему навстречу и весело спускалась по ступенькам с транзисторным приемником в руке.

Было что-то очень привлекательное и в то же время невинное во всем ее существе, и это заставило Павла улыбнуться.

— Вы знаете, собралось все начальство. Товарищ Мога, товарищ Назар, товарищ Лунгу, — перечисляла Наталица заговорщическим тоном, хотя ее никто не мог услышать.

— А Михаил Яковлевич?

— Еще не пришел. Ждут его…

— Ну и пусть ждут… Куда пойдем? — спросил Фабиан нарочито беспечным голосом.

— Туда… сюда… — указала она рукой то в одну, то в другую сторону села. — А лучше всего на скамейку… на нашу…

— Хорошо, будьте моим проводником, дорогая Наталица, — пошутил Фабиан.

— Вы смеетесь надо мной… — Наталица опустила глаза. — Мечтала и я учиться в институте, — продолжала она, погрустнев. — В Кишиневе… Но мне не посчастливилось, как другим… Я поступала два года подряд, в медицинский…

«Вот и у нее свои проблемы», — сказал себе Фабиан.

— Если хотите, я поговорю с Валентиной Андреевной, чтобы она устроила вас на работу в больницу. Заработаете одногодичный стаж, и ваша мечта исполнится.

— Вы неправильно поняли меня, — ответила Наталица и отвернулась.

— Не обижайтесь на мои слова, — сказал Фабиан.

Наталица словно не слышала его, шла молча и, лишь когда они подошли к ее дому, осмелилась спросить:

— Неужели не может понравиться кто-нибудь вот просто так? Увидел — понравился, и все! И тебе хочется видеть его, поверять ему свои мечты, мысли… — тихо продолжала она, не глядя на него, как бы обращаясь к белому, свежему снегу.

— Может, Наталица, — усмехнулся Фабиан. — Случается… Много чудес происходит на этом свете! — Его умилила откровенность девушки и ее полное доверие к нему. Наталица заметила его улыбку и приняла ее как подарок. Транзистор передавал веселую музыку вечернего концерта. Но она не слышала ее, другая музыка звучала в ее душе.

— Как красив снегопад, — прошептала она. И после небольшой паузы мечтательно сказала: — Вот бы сейчас санки…

То же самое подумал и Фабиан: были бы санки, чтобы помчаться прямиком к Анне… Молча и задумчиво глядел он вдоль дороги: а вдруг появятся наконец те желанные сани?

«Я приеду на голубых санях, заберу тебя и увезу в Мирешты…» — писал он Анне в такую же зиму.

А дни шли, и по снегу той зимы он так и не протоптал дорожки к Анне…

Однажды перед чайной он увидел сани. Привязанные к дереву лошади смирно стояли в ожидании своего хозяина. Сани были старенькими, но — чудо — сохранили свой голубой цвет, у них было сиденье на пружинах, покрытое красным ковриком. Павел налетел на хозяина, здоровенного парня, сидевшего в чайной, и потребовал, чтобы он домчал его до Албиницы.

А вечером он вернулся на тех же санях. Без Анны…

Он был совершенно растерян, никак не мог понять, как же это могло случиться — Анна вышла замуж за другого. По дороге он высказал свою боль вознице, пытаясь найти объяснение происшедшему.

— Да разве можно, товарищ прокурор, верить девушкам?! — воскликнул возница.

А позже, узнав об этой истории с санями, Михаил раздраженно сказал ему: «Флоря не искал голубых саней. Он увез Анну на обыкновенных…»

Сани, сани!..

Сани голубые, бешено мчащиеся по белым дорогам…

Миновало время его голубых саней!..

Перчаткой Фабиан смахнул снег с шапочки Наталицы, с воротника пальто.

— Завтра я уезжаю… Такова моя служба: сегодня здесь, а завтра неизвестно где!.. А мой дом стоит одиноко и ждет меня… Мне было очень приятно познакомиться с вами…