— После шести часов никто не имеет права задерживать меня на работе, — уверенно проговорила она. — Просто я думала, что могу вам понадобиться…
Фабиан поблагодарил ее и сказал, чтобы она не беспокоилась, он больше не будет работать сегодня.
— Я провожу вас до дому. Уже ночь. Это из-за меня, — сказал он.
Снегопад позади них как бы ткал белую пелену. Фабиан был по-прежнему захвачен своими мыслями, и только голос Наталицы вернул его к действительности.
— Вот мы и дошли, — с сожалением проговорила она.
Они стояли лицом к лицу. Наталица глядела ему прямо в глаза, затем потупилась и стала ворошить снег кончиком красного сапожка, как козочка в поисках пищи…
— Спокойной ночи! — сказал Фабиан.
Наталица грустно вздохнула. Секунду-другую она стояла неподвижно, словно в ожидании чего-то…
Фабиан протянул ей руку. И ощутил неожиданно крепкое молодое пожатие.
— Спокойной ночи, — повторил он и поспешил уйти в ленивый снегопад, который постепенно поглотил его.
Наталица повернулась на каблучках, толкнула калитку и стремительно вбежала во двор, словно настоящая дикая козочка.
9
Еще не рассвело, когда пронзительно зазвенел телефон. Первым проснулся Фабиан — сказывалась выработанная за долгие годы привычка: телефонный звонок в любой час дня или ночи сразу подымал его на ноги. Он знал, что каждую минуту может возникнуть что-то спешное. На какой-то миг ему показалось, что он у себя дома, но, когда включил свет, понял: он у Михаила. Следовательно, звонят не ему. И все же поднял трубку, чтобы не разбудить остальных, — они легли поздно, их беседа затянулась до трех часов.
— Алло! Ну и спите же вы! — кричала трубка, пока Фабиан подносил ее к уху. Он узнал голос Моги, благодушный и одновременно иронический.
— Вам следовало бы уважать людской сон, — в тон ему ответил Фабиан. — Ведь не осыпается же пшеница…
— Товарищ Фабиан? — понижая голос, спросил Мога. — Извините, я хотел разбудить Михаила.
— Не таким ли способом вы будите его каждое утро?
— Кто там? Мога? — спросил сонный Михаил, выходя из спальни и глядя на телефон еще полузакрытими глазами.
— Он. Возьми трубку.
— Что случилось? — хмуро спросил Михаил. — Пожар?
— Послушай… Я забыл предупредить тебя вчера… Так всегда, когда все сходится одно к одному. Так вот… я уезжаю в Кишинев. Вчера получил сообщение, что проект кинотеатра готов, мы должны рассмотреть его и окончательно договориться… На обратном пути заберу и Назара. Он прилетает в двенадцать самолетом… Ты слышишь?
— Нет, сплю у телефона!
— Прекрасно… Прошу тебя присмотреть за хозяйством… Пусть все свободные машины возят удобрение в поле… Триколич знает куда, Арнаут тоже… Проверяй…
— Мне проверять Триколича? Как будто ты его не знаешь! — рассмеялся Михаил.
— На ферме вчера вечером испортилась аппаратура, — невозмутимо продолжал Мога. — Проверь исправили ли ее.
— Ладно…
— Скажи Оне, чтоб зарезал ягненка для сварщиков с табачного. Люди работают на холоде, надо хорошо кормить…
— Эти люди получают жирные денежки, столовая в их распоряжении, и там готовят лучше, чем в ресторане…
Последовала короткая пауза. Михаил услышал, как Мога глубоко вдохнул воздух. «Сейчас разразится!» — подумал Михаил, но ошибся. Мога спокойно ответил:
— Ну что ж, поступай, как находишь нужным…
— Зачем? Я не председатель! Если прикажешь…
— Ты еще не председатель, а хочешь оставить рабочих голодными? — спросил Мога.
— Привет Кишиневу! — крикнул Михаил и повесил трубку. — Слышишь?.. Решай как знаешь!.. Как будто я здесь всему голова! — с недовольным видом сказал он Фабиану. — Проходи в ванную и умойся. Можешь стать под душ, потом я. Надо взбодриться, чтобы выполните все указания Моги.
— Живешь как в столице! — заметил Павел. — А вчера жаловался… У многих такие удобства?
— Откуда я знаю? Статистикой не занимаюсь. Это дело Симиона Лунгу…
Минут через десять Фабиан вышел одетый, выбритый, с освеженным лицом, тщательно причесанный. На буфете белели свежие газеты. Павел взял их и стал листать. Из спальни не доносилось ни шороха. Валя еще спала или не хотела выходить. Михаил умылся. Не могла же она не слышать телефонного звонка и разговора… Конечно, она слышала, но, должно быть, все еще сердилась на Михаила. «Вот и они — такая счастливая семья — не знают покоя… А нужен ли нам покой, — раздумывал Павел, — о котором мечтает Валя и которого, в сущности, и у нас нет? Тихого, снежного покоя, когда все охвачено сладкой дремотой, что убаюкивает тебя, твои чувства, мысли… Ни один из нас не создан для этого. Но иногда, в минуты большого напряжения и волнения, хочется покоя. Небольшой передышки для перегруппировки сил, как на фронте перед новой атакой…»
Павел машинально листал газеты, задерживался на заголовках, на коротеньких информациях, проглядывал их мельком, не стараясь удержать в памяти. Он думал о ночном споре Вали и Михаила и сожалел о том, что не сумел примирить их. В какой-то момент Михаил заявил, что по сути он не против своего избрания председателем, на что Валя ответила иронически: «Пожалуйста, если тебе хочется сделать карьеру…» Это замечание вывело Михаила из себя…
Скользя глазами по заголовкам, Павел наткнулся на «Один день председателя», набранный крупным шрифтом. Он хотел миновать статью, но заметил в тексте фамилию Моги и стал читать.
Фабиану уже попадались во многих газетах республики заметки и статьи, касающиеся колхоза «Виктория», и во многих из них Могу не только хвалили. В одном из «писем в редакцию», опубликованном приблизительно через год после избрания его председателем колхоза, Могу сурово критиковали. Речь, кажется, шла о самовольничестве. Мога распустил бригаду без ведома правления и распределил трактористов по другим бригадам… Фабиан хорошо помнил то письмо.
И вот эта бригада снова упоминается в статье Будяну. Но тогдашнее «самоволие» Моги здесь принимает уже другой оборот: рискованный, на первый взгляд, эксперимент дал прекрасные результаты, оказался весьма полезным с хозяйственной точки зрения. Мога представал совсем другим человеком, поднявшим на своем горбу Стэнкуцу, вложившим в нее свое сердце, бессонные ночи… Он, Мога, был той гранитной опорой, на которой держалось все здание. Павел припомнил вчерашнюю стычку в правлении, увидел стоящих лицом к лицу Могу и Михаила — двух совсем разных людей: одного — рассудительного, хорошо владеющего собой, и другого — вспыльчивого, мгновенно принимающего решения. И все же что-то объединяло обоих — вероятно, забота о будущем Стэнкуцы…
— Читал? — спросил он Михаила, выходившего из ванной и поправлявшего на ходу галстук.
— Очерк Будяну? Так то не реальный Мога. Это я тебе говорю, я ведь знаю Могу лучше себя самого; знаешь, что он мне как-то сказал? «Послушай, Михаил, ты так хорошо меня знаешь, что становишься опасным!» Как тебе это нравится? — Михаил вернулся к Будяну. — Самая большая ошибка автора состоит в том, что он отделяет Могу от колхоза. Вот это Мога, а вот это колхоз!.. В то время как Мога и колхоз — одно целое, единый организм. И, ей-богу, не знаю, что будет, когда этот организм останется без головы?..
— Пересадите ему другую, — засмеялся Фабиан. — Не ты ли заявил вчера ночью, что не имеешь ничего против…
— Это была минутная слабость… — Михаил нахмурился. — И вот что получилось. Мы дошли до того, что впервые поссорились… Но оставим это! Выпьем кофе с коньяком?
— Гости не выбирают, — ответил Фабиан, идя за Михаилом на кухню. Он смотрел, с какой легкостью Михаил управляется с приготовлением завтрака: вынул из холодильника кусок домашнего окорока, нарезал его тоненькими ломтиками, красиво уложил на тарелку, вовремя уловил момент, когда кофе стал закипать, не упустил пенку, — было видно, что на кухне он не новичок.
— У тебя есть еще одна весьма ценная профессия, — улыбнулся Фабиан.
— Да. Пригодится, особенно ежели забастует жена!
Михаил накрыл стол на троих — поставил тарелки, приборы, хрустальные рюмки, принес из кухни приготовленную закуску, открыл дверь в спальню и спросил:
