И с улыбкой сказал:

— У меня создается впечатление, что против меня возник целый заговор.

— Если вы думаете уничтожить заговорщиков, то отрубите голову только мне, — засмеялся Михаил, и впервые после долгой суровой недели его лицо оживилось и просветлело. — Товарищ Черня помог мне уточнить некоторые детали. И если не считать тех пятидесяти тысяч черенков высшего сорта, которые он дает нам в долг, я могу сказать, что он ни в чем не замешан…

— Мы же соседи, я знаю ваши виноградники, — сказал Онисим Черня. — Когда товарищ Лянка приехал ко мне прошлой осенью и поделился своими планами, я обрадовался… Вы, Максим Дмитриевич, не обижайтесь на меня, но два виноградаря лучше поймут друг друга, чем…

— Чем один виноградарь и один председатель, — перебил его Мога.

— Да, — не стесняясь, подтвердил Черня. — У виноградаря на уме только виноградники, а у председателя — все обширное хозяйство, так что некоторые вопросы, само собой, ускользают от его внимания…

— Наше счастье, что у Михаила Яковлевича такой учитель, — со всей искренностью сказал Назар.

Назар легко сходился с людьми, их привлекало его открытое лицо, умение слушать и понимать тех, с кем он разговаривал. Возможно, что именно поэтому Онисим Черня в какой-то миг выбрал Назара своим собеседником и говорил, больше обращаясь к нему, чем к другим.

Много позже Мога признался Михаилу: «Знаешь, что меня убедило в первую очередь? Твоя смелость и железное терпение, с которым ты обследовал каждый куст, анализировал каждый вывод… Значит, ты по-настоящему знал, что к чему».

План был утвержден, Мога взял на себя его осуществление, и таким образом Лянка добился своего. Трудно было переоценить помощь, оказанную ему Онисимом.

…Вышли за черту между Стэнкуцей и Лунгой, черту скорее воображаемую, так как виноградники Стэнкуцы и Лунги переходили друг в друга подобно тому, как одна жизнь переходит в другую, и между ними нет границы, лишь естественное продолжение. Снег старательно укрывал виноградники легкой белой пеленой, которая мягко перекладывала рядок за рядком, и так до самого горизонта, а там соединялась с небом, сейчас серым, но виноградники помнили его чистым, голубым, теплым, когда брали из его кладовых сладость для своих зерен, и потому всегда тянулись к нему…

На дороге из Лунги появилась машина, мчащаяся сквозь снежную мглу. Михаил всмотрелся: машина, зеленый «Москвич», казалась знакомой. Вскоре он различил номер и радостно закричал:

— Узнаешь, Марку? Это товарищ Черня!

Марку притормозил, то же сделал и владелец «Москвича», и обе машины остановились нос к носу. Первым поспешил выйти Михаил и шагнул навстречу Черне. Они обменялись рукопожатием. Михаил извинился за свое опоздание и рассказал о происшествии в больнице.

— Тебе надо было остаться с Валентиной Андреевной, — сказал ему Черня, взволнованный услышанным. — Да и я в таком настроении… даже не знаю, как тебе сказать… Одним словом, я бежал из села…

Михаил широко открыл глаза:

— Что произошло?

— Дело в том… — начал Черня с таким смущением, какого еще никогда не видел Михаил. — Виновата сегодняшняя газета… Я сбит с толку с самого утра. Ты не читал?

— Нет, сегодня я еще не видел газет, — признался Михаил и с недоумением спросил: — Критикуют?

— Погляди сам, — сказал Черня и решительно вытащил из кармана газету. — Извини, что хвастаюсь, как школьник, но хочу поделиться радостью…

Михаил сразу нашел имя Онисима Черни: «…присваивается звание Героя Социалистического Труда…»

— Дядя Онисим! — радостно обнял и расцеловал его Михаил.

Марку, наблюдая сцену сквозь ветровое стекло, не понимал, с чего это агроном полез обниматься и целоваться с Черней.

— Поехали ко мне, дядя Онисим, — воскликнул Михаил радостно. — Гульнем сегодня у меня! За здоровье моего учителя и друга! Поехали?

— Спасибо, дорогой, но не сердись на мой отказ. Я хочу побыть сегодня наедине с собой и с моими виноградниками… — взволнованно ответил Черня. — Но я был бы рад, если бы ты меня сопровождал, — смущенно добавил он.

— С радостью, дядя Онисим.

— Отпусти шофера. Пусть не мерзнет здесь. А потом я подброшу тебя в Стэнкуцу. Но без всякой гулянки! — предупредил Черня.

Марку долго еще смотрел, как Лянка беспрерывно говорит что-то Черне, горячо жестикулируя, затем они углубились в гущу виноградников, все уменьшаясь и уменьшаясь, пока совсем не скрылись из виду, словно растворившись в рядах стройных кустов… Потом Марку повернул машину обратно. «Всяк по-своему с ума сходит», — пробормотал он.

Рано утром, когда начало светать, а в селе еще не погасли огни, Горе поспешил на заправочную. Мога собирался ехать в Мирешты. Ряд грузовиков уже стоял у колонки, а водители, собравшись в кучку, обменивались свежими новостями, которыми не успели поделиться с вечера.

Увидев столько народа, Горе приуныл. Мога приказал ему обернуться за десять минут, а здесь, как видно, не управишься и за полчаса. Что делать? Водители далеко не ангелы, особенно когда стоят в очереди на заправку.

Все же он стал заезжать вперед, поглядывая на машины, словно ища кого-то, пока не достиг головного грузовика.

— Эй ты, не видишь, что ли, очередь? Куда лезешь! — остановил его один из шоферов.

Горе вылез из машины и стал крутить на пальце ключ зажигания с блондинкой на брелоке.

— Я еще за версту услышал хохот, — тут же выдумал он повод, который якобы заставил его объехать очередь, — и сказал себе: а ну-ка, послушаю ваши шуточки-прибауточки. Ее же, — указал он на свою «Волгу», — такую молодую и красивую, не мог оставить одну. Чтоб не пришла ей вдруг охота… понимаете… с каким-нибудь «ЗИЛом»…

Водителям понравилась шутка, а один из них, Оксынте, ткнул Горе локтем и засмеялся…

— Ишь ты, как ловко придумал! Точно как во вчерашней истории…

— А ты расскажи, мы послушаем, — попросил Горе.

— Валяй, Оксынте, — поддержали его остальные. — Только знай, если в ней нет перцу, станешь в очереди последним.

— Ну что ж, коли так! — Оксынте подмигнул Горе. — Веду я, значит, вчера машину с углем в прививочную мастерскую, сбрасываю уголь у кочегарки и захожу к Кулай Нягу, чтоб он расписался в получении. Открываю дверь — и что вижу?

— Да ты говори, что было дальше! — подтолкнул его, улыбнувшись, Горе.

В это время появился Антоника, заведующий нефтебазой. Горе незаметно кивнул ему на белую «Волгу» и снова обернулся к Оксынте.

Заметив, что Антоника кончил заправку, Горе сел в машину, высунулся в окошко и громко спросил Оксынте:

— Когда еще приехать послушать твои басни?..

— Я бы тебе рассказал и сейчас одну! — ответил тот, поняв маневр Горе, и угрожающе направился к нему.

Горе дал газу.

Мога уже ждал его, нетерпеливо прохаживаясь у ворот.

Горе взглядом спросил его: кто поведет — я или вы?..

— Гони, чего ждешь! — сказал Мога, усаживаясь рядом.

«Он все еще не в духе! — отметил Горе. — Видимо, так и есть: забирают у нас товарища Лянку! И Мога едет в райком, чтоб поднять на ноги секретаря, товарища Велю! Ну, милая, не подведи, — мысленно взмолился Горе, — может быть, возвращаться нам будет веселее…»

Андрей Веля сразу принял Могу. Поинтересовался, как закончилась встреча в министерстве. Он надеялся, что Мога категорически отвергнет предложение, найдет основательные аргументы для отказа.

— А что же будет со Стэнкуцей? — нахмурившись, спросил Веля, узнав, с чем Мога вернулся из Кишинева. Он сердился, но скорее на себя, за то, что не сумел сохранить Могу.

— Найти подходящего председателя колхоза потруднее, чем генерального директора, — подавленно сказал он. — Что ж, делать нечего! Но знай, мы не отпустим тебя из Стэнкуцы, пока не найдем достойного преемника.

— Приказ у меня в кармане, — спокойно ответил Мога.

— Ну и что? Оставишь приказ вместо себя?

— Нет. Я думаю о Михаиле Лянке. Лучшей кандидатуры не вижу.