— Поэтому я и пришел. Хочешь того или нет, пока не вступлю по всем правилам в должность, придется уж потерпеть мое присутствие. Чего ты на меня так смотришь? — взорвался Войку, увидев в глазах Моги недоумение. — Хотел, чтобы я стал твоим замом? Пожалуйста, вот он я!

Максим Мога принял это известие спокойно, хотя в душе был рад.

— Я ведь говорил уже, что разыскивал вас вчера, — молвил Кэлиману, видя, что Мога ничем на это не отзывается. — Именно для того, чтобы решить наконец этот вопрос. Но, зная вашу позицию, решили единогласно — Грозя, Карагеорге и я — не откладывать. Получайте же товарища Войку, как вам того уже хотелось. И на этом покончим! — засмеялся Кэлиману. — Отныне требовать новых кадров вам больше нечего. Больше их у нас просто нет.

— Если дело того потребует, кадры найдутся, Александр Степанович, — улыбнулся Мога. — Не одни мы с Войку во всей Пояне и есть. Подучим еще молодых…

Разговор был прерван телефонным звонком. Мога поднял трубку.

— Слушаю, товарищ Трестиоарэ! — сказал Мога, узнав голос директора зоренского совхоза. — Хорошо, записываю. Вышло на виноградники… шестьсот тринадцать человек… Хорошо, верю, — отозвался Мога на замечание Трестиоарэ — пускай, мол, в Пояне, случайно не подумают, будто цифры берутся им с потолка. — Какая требуется помощь? Конечно, как только прибудут студенты, пришлем вам группу, как и договаривались вчера… Успеха вам, Аксентий Аксентьевич… Одну минуту… Вам известен товарищ Войку Драгомир? Очень хорошо. С сегодняшнего дня он назначен моим заместителем по транспорту, техническому снабжению… Как у вас с транспортом? Все в норме? Тем лучше для Войку..

Мога положил трубку и собирался уже обратиться к секретарю райкома, как телефон опять позвал его к себе.

— Мога слушает!

— Говорит Станчу. Спешу доложить: вышли все как один на уборку, первые тонны винограда прибыли уже на завод. Приезжай, угощу свежим мустом.

— Сколько вышло на сбор? Прошу тебя, уточни!

— Я же сказал, весь народ, все село, от мала до велика, — весело повторил Виктор.

— Еще раз прошу, уточни численность сборщиков урожая и сообщи товарищу Пэтруцу!

Мога положил трубку. Брови его сдвинулись.

— У нашего друга Станчу — прекрасное настроение, — сказал он и бросил сердитый взгляд на телефон, словно там, на невидимом экране, проступало лицо Виктора.

— Было, — уточнил Войку.

— Ну да, — проворчал Мога. — Может, надо было сказать ему спасибо за то, что не знает точного числа людей? — Он нажал кнопку звонка; секунду спустя появилась Адела.

— Прошу, оставайся все время у телефона, — сказал он девушке. — Докладывающих отсылай к товарищу Пэтруцу. Ему поручен учет. — Затем спросил Кэлиману: — Надо бы отправить всем совхозам телефонограмму, чтобы директора знали, к кому обращаться, если станет плохо с транспортом или еще чем-нибудь. — Секретарь райкома кивнул; Мога тут же написал текст и отдал его Аделе, которая вышла.

— Отличная перспектива, ничего не скажешь! — вздохнул Войку. Звучало как шутка, но в сущности он все еще не сумел примириться с мыслью, что навсегда расстался с работой, никогда не доставлявшей ему, по правде говоря, большого беспокойства. — И это случилось со мной, больше всех радовавшимся возвращению Моги в Пояну!

— Не огорчайся. Будешь радоваться моему присутствию и впредь. Но главной радостью для тебя должно стать твое собственное возвращение — всей душой, всей мужской любовью к земле! Ведь корнем ты тоже подгорянин, черт возьми!

— Ну ладно, теперь уже ясно, что общий язык вы найдете легко, — засмеялся Кэлиману. Он с силой, сердечно пожал им руки. — В добрый час. А я поеду в Драгушаны. Надеюсь, до моего приезда Станчу успеет сосчитать своих сборщиков.

Оставшись без свидетелей, Мога и Войку несколько мгновений смотрели друг на друга молча, словно не виделись очень давно.

— Если бы я не попал случайно на суд, который вы устроили над Станчу, — тихо молвил Войку, — я, возможно и не решился бы сменить работу. Но ты меня тогда убедил, что тебе нужны люди близкие, прежде всего — по духу. Единомышленники. Не знаю уж, надолго ли меня хватит. Но давай с самого начала договоримся: если увидишь, что я не справляюсь, не надо меня жалеть, не держи меня зря.

— Если бы я не был уверен, что справишься до конца, не стал бы городить весь этот огород, — заверил его Мога.

— Не будь так уверен в силе своего предвидения, Максим. Вспомним хотя бы случай с Виктором. Как бы то ни было, годы и жизнь накладывают на всех отпечатки. Скажу искренне: только после памятного разговора у Станчу я начал искать, что осталось еще во мне от того, прежнего Войку.

— И что? — заинтересовался Мога.

— Особенно похвастать нечем, — улыбнулся Драгомир. — Хотя, конечно, было бы наивным полагать, будто мы все те же, что и в молодости. Для этого человек должен был бы быть задуман совсем по-другому, а прогресс, развитие человечества — иметь определенный предел, за которым простиралась уже абсолютная пустота. Но тогда — к чему еще жизнь? Человеку не удалось бы ступить на поверхность Луны, получить фотографии красавицы Венеры. А ты? Разве ты теперь — все тот же, прежний Мога? Посмотри-ка на себя: твой рост был однобоким, ты только и знаешь что работу и работу. Где теперь другой Мога — веселый шутник Максим, всегда державшийся молодцом, да не в одном лишь труде?

Это был один из немногих дней, когда у них появился случай поговорить с глазу на глаз хотя бы немного времени. Вскоре появился Ион Пэтруц и представил им положение, складывавшееся в объединении. Уборка винограда всюду началась организованно и только из Селиште еще не были получены ожидаемые сведения.

— И еще один вопрос, — мрачно продолжал Ион Пэтруц, почесывая карандашом за ухом. — Весьма деликатный… — После смерти Антона Хэцашу Пэтруц никак не мог прийти в себя и ходил как потерянный. Старался, как только мог быть осторожнее в словах, щадить по мере сил собеседников.

— Послушаем, — сказал Мога.

Ион Пэтруц заглянул в реестр, прошелся посуровевшим взглядом по раскрытой странице, затем захлопнул его с глухим шумом. «Свинство всегда портит дружбу», — философски заметил он про себя. Мога непременно рассвирепеет, возможно, схватится за сердце, оно у него не так уж крепко, но промолчать нельзя. Должность обязывает Максима принимать как добрые, так и дурные вести.

— По всем официальным документам, — четко, словно с трибуны заговорил Пэтруц, — по совхозу Драгушаны фигурируют восемьсот тридцать шесть гектаров плодоносящих виноградников. Предпринятое нашей комиссией обследование обнаружило еще тридцать гектаров. Как объяснил Станчу, это молодые виноградники. Однако за последние семь лет, как мы установили тоже по документам, он только в один прием посадил пятьдесят гектаров, все остальное время совхоз занимался ремонтом старых насаждений. Из тех пятидесяти гектаров в плодоношение вступило тридцать — об этом тоже свидетельствуют документы. Так что указанные тридцать гектаров второй год дают полноценный урожай, не будучи взятыми на учет.

Могу молнией озарило давешнее восклицание Трестиоарэ, еще тогда заставившее его призадуматься: «Знаем мы урожаи Станчу!» Вот оно, значит, что! Запасы труб, запасы ведер. Запасы гектаров! Мога обернул к Войку посеревшее лицо. Будто ждал, что тот опровергнет сообщение Пэтруца. «Это недоразумение», — скажет сейчас Войку. Ведь он занимался статистикой, он должен был знать!

— Ты это как следует проверил? — спросил Драгомир, и Максим Мога с надеждой посмотрел уже на Пэтруца: может быть, действительно, эти данные недостаточно проверены?

— Вчера вечером у меня был с ним разговор, — отвечал Пэтруц. — Он не отрицал, но и не признавался. Сказал лишь, что вполне мог запамятовать об этих гектарах, специалисты же совхоза не провели инвентаризацию как положено. От ответа, в сущности, увильнул.

— Поехали в Драгушаны? — предложил Войку. Мога покачал головой.

— Там теперь Кэлиману, он пусть и разбирается! — взорвался вдруг Максим. — Они его растили и воспитывали, им теперь и расхлебывать!