Анна вначале надеялась легко справиться с намеченной задачей. Но войдя и увидев Могу озабоченным, хмуро разглядывавшим какие-то бумаги, поняла, что отвлекать его второстепенными делами сейчас не время. К примеру, сообщением о том, что Никифор Ангел женит сына, и мать жениха, Султэника Ангел, работавшая в отделении Анны, заговорив с нею о предстоящей свадьбе, сказала, что семья хотела попросить Максима Могу быть посаженным отцом, но не смеет к нему с этим подступиться.

Недолго думая, Анна предложила свое посредничество. Но теперь решимость оставила и ее.

Максим Мога заметил ее затруднение и отложил бумаги. Спросил озабоченно, что случилось?

— Хотела поговорить о свадьбе, — смущенно улыбнулась Анна.

Максим внимательно ее выслушал. Никифор Ангел? Наверно, тот самый, который весной говорил ему, что Нистор Тэуту — его двоюродный брат.

— Свадьба — дело святое, — молвил он в раздумий. — Быть посаженным отцом — хорошо. Но, правду сказать, с крестниками мне всегда не везло.

В это время вошел Козьма Томша. Поздоровался, глядя более на Анну. Но она, машинально на мгновение повернув к нему голову, опять обратила взор к Моге. Томша для нее более не существовал. Как может Анна так с ним поступать? Почему его избегает? Томша был уверен, что в этом виноват Мога. Этот суровый, самоуверенный человек, этот диктатор, которого капризы судьбы незаслуженно возводят на недосягаемые вершины, и в этом стоит на его пути.

Но «диктатор» обратился самым к нему дружеским тоном:

— Я пригласил к восемнадцати часам директоров совхозов обсудить тезисы моего сообщения на пленуме. Приходи тоже. И еще хочу попросить: поскольку я в эти дни буду очень занят, держи под личным контролем уборку поздних культур. Прошу также проверить подготовку к севу. Новый сорт пшеницы посеем и на поливных участках, имей это, пожалуйста, в виду. И, если понадоблюсь, сообщай не медля… Анна Илларионовна, — обернулся он к Флоре, — в шесть часов вечера ждем также и вас.

«Ну да, без Анны Илларионовны на заседании, небось ты просто помрешь от скуки», — Томша снова ощутил прилив досады. И, когда Анна двинулась к двери, последовал за ней.

Мимо Аделы он прошел, даже не взглянув, и сердце девушки сжалось: лишь теперь она заметила, что Анна с Томшей хорошо смотрелись вдвоем.

В установленное время приглашенные собрались в кабинете Максима Моги. Генеральный директор объявил о цели совещания, огласил текст будущего выступления.

Первым попросил слово Макар Сэрэяну. Заявил, что лично у него возражений нет, Максим Дмитриевич вправе выступить с подобными предложениями с трибуны пленума. Следом заговорил Виктор Станчу. У этого была своя тактика: вначале внимательно выслушать, что скажут другие, отметить в уме наиболее интересные мысли, чтобы потом, проиллюстрировав их собственными примерами, заново представить слушателям. Правда, у Станчу был талант накладывать на заимствованные им мысли печать новизны и эмоциональную окраску, подчеркивая какое-нибудь слово или утверждение и этим завоевывая всеобщее внимание. Но в этот раз присутствие Анны заставило его высказаться без проволочек. Станчу по опыту знал, что в узком кругу, таком как сегодняшний, повторение чужих мыслей может показаться пустой болтовней. А перед Анной хотел выглядеть искусным оратором, автором оригинальных, дерзких замыслов. Виктор заговорил о той роли, которую объединения должны сыграть в экономическом и социально-политическом плане, подчеркнул актуальность проблемы совершенствования механизма руководства сельским хозяйством; затем, обращаясь прямо к Моге, с воодушевлением продолжал: да, руководство объединения обязано глубоко вникать в нужды совхозов-заводов, у нас плохо с техникой, плохо с кадрами… И, упомянув о кадрах, Виктор Станчу внезапно умолк, словно в горле у него появился комок. И торопливо опустился на стул.

Мога улыбнулся. Кто же, если не Станчу, отказался принять на работу Анну Флоря? А теперь, как Максим уже знал, мучился со своим Трофимом. Этому надо было постоянно подсказывать, что делать, неустанно подстегивать его, заставлять действовать энергично.

Тут заговорил Козьма Томша: административная структура, предложенная Максимом Дмитриевичем, соответствует требованиям времени, рациональная со всех точек зрения и, не будь уже такой поздний час, он мог бы тоже представить уважаемым товарищам по этому поводу убедительные доводы. На этот раз Анна Флоря посмотрела на Томшу с симпатией.

Андрей Ивэнуш в спорах не стал участвовать. Время решит, думал он, кто из них был мудрее, он или Мога.

Сразу после заседания Максим позвонил Александру Кэлиману.

После их неожиданной памятной стычки они виделись только однажды, в день рождения Кэлиману. Мога был встречен им с искренней радостью. Секретарь райкома не был злопамятным и надеялся, что Мога вылеплен из такого же теста. Несмотря на это, некоторое отчуждение между ними вначале еще ощущалось. Но вот среди фотографий, собранных под одной рамкой, какие можно увидеть во всех крестьянских домах, Максим заметил изображение девушки, показавшейся ему знакомой. Снимок был старым, сделанным много, много лет назад. Но он все-таки был уверен что знал когда-то эту девушку. И вдруг глаза ее словно ожили: «Разве ты не узнаешь меня, Максим?»

Это была Нэстица.

Кэлиману увидел, что Мога застыл перед фотографией, подошел, постоял перед нею тоже с минуту без слов. Затем сказал:

— Да, это Нэстица. Единственный снимок, который сохранился.

— Хотелось бы снять с него копию. Потом я его вам верну, — тихо молвил Мога. И посмотрел на Кэлиману подобревшим взглядом.

Нэстица появилась в тот вечер словно нарочно для того, чтобы их помирить.

На дворе была уже ночь, но Кэлиману все еще работал. Изучал какие-то бумаги. При появлении Моги он положил карандаш на один из листков.

— Гляжу, как у нас дела с силосованием кукурузы. — Он сделал рукой полукруг над разложенной перед ним документацией. — Совхоз «Боурены» пока идет лучше всех. Товарищ Фуртунэ достойна похвалы. Трудолюбивая женщина.

— Всецело с вами согласен. — Отзыв Кэлиману об Элеоноре обрадовал Максима. Он не видел ее с того печального вечера, когда она просила его больше не приезжать. День за днем с тех пор проходили в нервном напряжении, в постоянном ожидании ее звонка.

— Сегодня я был в Боуренах, — негромко продолжал Кэлиману, но речь его прозвучала теперь строже. — Застал Фортуну в кабинете совсем больной. Еле могла говорить. Послал ее домой, да сам и отвез на своей машине. Плохо вы заботитесь о кадрах объединения, — повернул он дело в шутку.

— Именно поэтому я здесь, по вопросу кадров. Точнее — руководящих кадров объединения. — Мога коротко развернул перед ним существо проблемы.

— Подготовку и обучение кадров надо вести постоянно, — сказал Кэлиману, растягивая слова. Было поздно, секретарь райкома выглядел усталым, его ждали дома: но каждый раз, когда он встречался с Могой, Александру Степановичу не удавалось расстаться с ним сразу. У этого человека был дар — побуждать к раздумью, к поиску. Даже если тому случалось взрываться подобно вулкану. — Я уверен, вы наметили также будущий руководящий состав объединения, — на тот случай, конечно, если мы наберемся мужества решить проблему так, как вы ее поставили, — заключил он.

— Именно так! — подтвердил Мога. Заговорил о Драгомире Войку, об Ионе Пэтруце, Серафиме Сфынту, Ионе Спеяну. Хотя ни Войку, ни Спеяну не дали еще согласия, Мога не оставлял надежды увидеть их работающими вместе с ним. — Кроме того, — продолжал он, немного возвысив голос, чтобы особо заострить внимание секретаря райкома, — если ликвидировать райсельхозуправление, Симион Софроняну будет для меня надежным первым заместителем. Остальные специалисты управления нам тоже нужны.

— Вы предлагаете нам серьезное испытание, Максим Дмитриевич, — задумчиво сказал Кэлиману.

— Этого требует время, Александр Степанович. Время! Сегодня мы в начале пути, а любое начало — и сложно, и трудно. Вы знаете, наконец, поговорку: волков бояться — в лес не ходить.