К родителям я тебя сопровожу,

Вернусь на Бермуды лежать на пляжу,

Коктейли хуячить, Нунахер любить,

Коктейль "Секс на пляже" чтоб в жизнь воплотить".

Что ж - наш Эухеньо расстроился очень,

Но виду не подал, поплакал лишь ночью.

Наутро они собрались улетать

И Пикассо арт-объект испытать.

Наш Эухеньо был мрачен совсем.

Он понял: французский распался тандем.

В тиши автожир океан пролетел

И в Мексике грустно и медленно сел.

В глазу Эухеньо блестела слеза.

Бояну он очень печально сказал:

Нет, никогда...

Нет - и пусть пройдут года -

Никогда не забыть

Мне тебя и наш с тобой полет...

Грустить не входило в великие планы

Пилота Шарикописало Бояна.

Пиафский мотив к сердцу не возлежал,

И Шарикописало напевно сказал:

Мой Похуеску, мой Эухеньо,

Ради Бога не грусти.

Ты посещай нас на день рождения

И маму с папой посети.

Вздохнул Эухеньо, Бояна обнял,

Стремглав развернулся и вдаль убежал.

Боян в автожир погрузился, взлетел,

И через часок небосвод опустел.

***

И вновь Похуеску остался один.

Подумал: "Шарикописало-то, блин!

Оставил меня он совсем одного.

Но, может, найдется причина того?

Может, со мною чего-то не так?

Вдруг я зануда иль, может, ай сак?

Может, я чем-то обидел его?

Может, убогое я существо,

И невозможно со мною дружить?

Родителей что ли об этом спросить?"

За этими мыслями наш Эухеньо

Шел, как сомнамбула, как привиденье.

И вот, в Акапулько он вскоре пришел

И приключение на жопу нашел. ══

***

Читатель! Я знаю, тебе интересно:

Г. Акапулько - опасное место.

Там 169 убийств ежегодно,

Разбой - это круто, грабеж - это модно.

Брел наш Эухеньо по калле Эндевор,

Где воровства ощутил он шедевр.

Двое парней показались вдали

И из дали к Эухеньо пришли.

Молча достав из кармана калаш,

Один сообщил: "Ты сейчас нам отдашь

Все, что в карманах лежит, и плащ свой,

И скажешь спасибо еще, что живой".

Сказал Эухеньо: "Что ж, я бы и рад,

Да только мой плащ - небогатый наряд, ══

И денег я напрочь, ребята, лишен

И в самое сердце судьбой уязвлен.

Покинул меня самый преданный друг,

Еще пережил я ужасный недуг,

Цыгане не приняли в табор, увы,

Не стал другом я и вампирской братвы,

Когда с горя я посетил гей-парад,

Ни один пидор там не был мне рад, ══

Едва я подрос, меня бросила мать,

Всю жизнь все старались меня избегать.

Не знаю, в чем дело: пусть я не красив,

Зато я умен и со всеми учтив,

Открыт я к общению, к новым друзьям,

Готов первый шаг всегда сделать я сам,

Однако никто не желает дружить

Со мной, и не знаю я, как с этим жить.

По жизни я вроде чувак не тупой,

Возможно, конечно, не очень крутой.

Я думал частенько: ну что же не так?

И вот, отнимают последний пиджак.

Пойду в Рио Гранде скорей утоплюсь -

Все лучше, чем к матери голый явлюсь.

Летел я к ней долго через океан,

Серьезный в пути пережил ураган,

И похуй теперь мне, поверьте, ворье.

Возьмите скорее мой плащ и белье!"

Преступники грозно глядели сперва,

Но проняли их Эухеньо слова.

К концу его речи один был в слезах,

И трясся калаш у другого в руках.

Первый сказал: "Меня бросила мать,

И начал тогда я людей ограблять,

Душой очерствел, стал жестоким козлом,

Нормальную жизнь променял на бухло!"

Молвил второй: "Ну а я педераст,

Чем был удручен - и украл контрабас.

Пойду я его музыкантам верну,

Окщусь и на мир по-другому взгляну".

И хором сказали они Эухеньо:

"Спасибо за помощь при перерождении!

Оставь себе плащ и, конечно, белье,

Возьми мое пончо, сомбреро мое.

Еще мы подарим тебе инструмент.

Поверь, это просто бесценный презент.

Ты сможешь признание в народе найти,

Играя на площади после шести".

Отдав ему пончо, сомбреро, гитару,

Бандиты достали большие сигары

И, их закурив, удалились в закат

И песню запели. Мотив был пиздат.

Знаком он тебе, мой читатель, поверь.

Услышав его, стих пишу я, как зверь:

Мы заведем себе и кол, и двор,

Пойдем Энрике выплатим налоги.

Калаш не нужен, больше я не вор,

Романтик я, но не с большой дороги.

Мы желаем жить - эх! - по-другому,

Мы желаем жить - эх! - по-другому.

Больше не лентяи,

Чао, жизнь блатная!

Тем, кто дружен, не страшны тревоги!

И в этот момент поглотил их закат,

И стал Эухеньо гитарой богат.

Совету бандитов он сразу же внял:

На площадь пошел и тотчас заиграл.

Он вскоре собрал небольшую толпу.

Послушать его собрались: лилипут,

Старушка, алкаш, аллигатор и кот,

Колдун деревенский и дама в трико.

Сказал лилипут: "Как он классно поет!"

Мяукнув, согласие выразил кот.

"Играет хуево", - сказала старушка.

"Но очень душевно", - заметил пьянчужка.

И лишь аллигатор устало зевнул

И жопу к Эухеньо свою повернул.

А дама сказала: "Как славно поет!

Как жаль, что мотивчик с проглотом сосет".

Колдун зашептал себе что-то под нос

И палец кривой к Эухеньо поднес.

Магическим светом его обдало

От ног до макушки, включая ебло.

И тут зазвучал из гитары соляк -

Крутое музлишко, а вовсе не шлак:

Один я скитался по свету,

Никто меня не любил.

Однажды гитару эту

Прохожий мне подарил.

Когда он меня увидел,

Он изменился в лице

И стал совсем безобиден

И опустил прицел.

Акапулько-ай-яй-яй-яй...

В краю достичтимых мексов

Прохожий бандитом был,

Работал с другом совместно,

А друг тот мужчин любил.

И очень они страдали,

Хотели меня пристрелить,

Однако речам моим вняли

И честно решили жить. ═

Акапулько-ай-яй-яй-яй...

Аплодисмент Эухеньо сорвал,

А также собрал небольшой капитал.

На следующий день он поехал в гастроль.

Унял ненадолго сердечную боль.

Везде принимали его на ура.

Шампанское употреблял он с утра,

Фанатов он в номер к себе приглашал

И там дополнительно их ублажал.

И вот заработал он много бабла,

Но знал, что бабло не спасает от зла.

Думал Эухеньо: "Теперь я богат,

С мужчинами часто имею приват,

Но все ж я лишен настоящей любви.

И пусть популярен я и даровит,

Мне кажется, что-то со мною не то.

Быть может, родители скажут мне что".

Закончил свою Эухеньо гастроль,

Фанатам раздал дорогой алкоголь,

Гитару слегка на хую повертел,

Купил билет в Мехико и улетел.

***

Тако с буритто, пивко с халапеньо

Сожрал в самолете наш Эухеньо.

К пище такой он совсем не привык -

От острого вспух у вампира язык.

Сходя с самолета, он сильно страдал,

Опухший язык меж клыками торчал.

Таксисту он адрес не смог объяснить -

Пришлось до родителей пехом пилить.

Путь занял ни много ни мало три дня.

На третий героя ждала западня.