И был он укушен укусом зубным.

С тех пор знали звери: не будет житья,

Пока здесь лютует вампиров семья.

Носила когда вампиреныша мать,

Она уже знала, как сына назвать.

Ее посетило однажды видение

Лица по ТВ теннисиста Евгения.

Евгений усиленно матч побеждал

И возглас победный лицом исторгал.

Достойное имя - достойный чувак!

Однако казалось, что что-то не так.

Дух Мексики в имени должен был быть,

И имя пришлось ей слегка изменить.

Решивши сынка Эухеньо назвать,

Она побежала скорее рожать.

Ребенок в итоге окреп и подрос,

И звери в лесу наблюдали курьез:

Животных он кушать совсем не хотел,

От мысли об этом лицом багровел.

Что ж, выучил он комариный язык,

В тусню комаров он успешно проник,

И клык был не нужен, а только слова...

Вампирша считала, что сын туповат,

Пыталась его на охоту водить,

Раскаялась, что поспешила родить.

Но все ж материнский довлел над ней долг.

Хотя и не вышел из сыночки толк,

Она прожила с ним достаточно лет,

Махнула рукой и купила билет

В один конец в Мехико. Там ее ждал

Тот, кто ее сердцем давно обладал,

Законнейший муж, мексиканский герой,

Немножко обросший седой бородой.

Укус ее сделал вампиром его.

С тех пор не желал он уже ничего,

Помимо горячей и алой крови.

Стал к монстрам с тех пор он довольно терпим,

Вступил в переписку он с беглой женой

О лучших вариантах диеты мясной,

Она ему выслала фото сынка.

Он будто бы снова влюбился слегка.

Почти каждый день письма слали они:

Он пишет ей - ради бога, вернись,

Она отвечает - вот сын подрастет...

И вот, наконец, восемнадцатый год.

Простились они, и уехала мать.

Остался один Похуеску страдать.

Хозяйство он вел и зверей привечал,

Построил он баню, гараж и спортзал,

Деревьев еще посадил дохрена.

По лесу с утра совершал променад,

А вечером он с комарами тусил,

И кровь, как комар, минимально он пил.

Со всеми был вежлив приятен и мил,

Бухать не бухал и вообще не жестил.

И так год за годом он существовал,

Но под конец все ж задепрессовал.

Любому из нас, как бы ни был он плох,

Всю жизнь одному провести западло.

Оставил он дом и зверей позади

И одиночный поход учудил.

***

Был лес живописен, и сосны крепки,

И кланялись вслед молодые дубки.

Порхали стрекозы вокруг, и пчела

Жужжала задорно, летя по делам.

Увы, постепенно темнело вокруг, ═

И чаща сгущалась. Промчался барсук - ═

Скорее укрыться в норе средь корней,

В норе безопасной согреться скорей.

И страх одолел Эухеньо в глуши.

Уже скоро ночь, а вокруг ни души,

Но чу! - кто-то палой листвою шуршит

И веткой поломанной дерзко хрустит.

Застыл Похуеску на месте, дрожа,

От страха собрался ежа он рожать.

Тут, ветви раздвинув, навстречу ему

Шагнул человек, по гражданству удмурт,

По возрасту бабка, по гендеру - Ж,

С пропиской на тридцать восьмом этаже.

Она собирала грибы в том лесу,

Чтоб их добавлять в суп, там, или мацу.

Короче, обычный, читатель, грибник.

Факт этот, однако, не сразу постиг

Наш Э.Похуеску. Он грозно завыл

И бабку от страха за грудь ухватил.

Старушка сама не преставилась чуть:

Хоть женщина в возрасте, все-таки грудь...

К тому ж, незнакомец был темен лицом,

Сверкал он безжалостным белым клыком,

За ним мириады неслись комаров,

И красным светило из узких зрачков,

Разило от чудища за километр.

И ясно ей стало, что он людоед.

Она собралась его ебнуть клюкой,

Как вдруг чудо-юдо открыло рот свой,

И тенором бархатным молвило ей:

"Здорово, бабуля, хотите портвейн?

Мне мама оставила полбутыля,

Хотя я непьющий совсем экземпляр.

Портвейн прихватил я однако с собой,

А также вкуснейший пирог овощной,

Чтобы в дороге друзей угощать,

Которых надеюсь скорей повстречать".

Но бабку, похоже, портвейн не прельстил.

Она завопила вдруг что было сил:

"Изьвер и бакань, дурьяськыны, лакыр,

Сгинь, отвратительный мерзкий вампир!"

Наш Эухеньо слегка огорчился

И, жестко обломанный, в лес удалился.

Белку погладив, утешился он,

В итоге решив, что карга моветон

Удмуртский бессовестно предприняла

И этим мрак в душу ему пролила.

Но мысль в его подсознание впилась:

"Быть может старуха - бездушная мразь,

Но вдруг и со мною чего-то не так?

Вдруг я урод? Или, может, дурак?"

И, мысль эту прочь от себя прогоняя,

Уснул Эухеньо, бобра обнимая.

Наутро проснулись они под кустом,

Укрыты заботливо палым листом.

Бобер Похуеску дал крови глоточек,

А сам скушал аленький нежный цветочек.

Погладив живот, Эухеньо спросил:

"Бобер мой бобер, что крови мне налил,

Не знаешь ли ты, где друзей мне искать?"

Бобер отвечает: "Мне, в общем-то, ссать.

Но так уж и быть, я тебе подскажу.

Ты в каждую руку возьми по ежу,

Затем отправляйся на юго-восток.

Пройдешь по тропинке еще метров сто

И выйдешь из леса. Увидишь ты луг.

На нем тебя встретит твой будущий друг,

Цыган. Он любитель отведать ежа.

Когда он представится, лучше не ржать.

Тебя тут же в табор он свой отведет,

И чарку наполнит, и песню споет.

И весь табор станет с тобою дружить,

Ежа поедать, песни петь, водку пить".

Бобру Эухеньо спасибо сказал,

Пирог и портвейн в благодарность отдал,

Нашел двух ежей пожирнее на вид,

Чтобы цыгану ежом удружить.

И вот, он выходит из леса на свет.

Пред ним стоит парень - шикарно одет,

С цигаркой во рту и хитринкой в глазах,

И мысль очевидно его о ежах.

Ежей Похуеску ему протянул.

Цыган на него благосклонно взглянул,

Сказал: "Незнакомец, представься скорей!

Спасибо за этих жирнейших ежей".

"Меня Эухеньо зовут, Похуеску,

Я в доме живу вон за тем перелеском".

Ну а меня же зовут Аполлон

Бабкин-Козёл. Я цыганский барон".

Наш Похуеску сдержался с трудом,

Зная: нельзя ржать над этим Козлом.

Молча кивнул он и следом пошел.

Гордо вышагивал Бабкин-Козёл.

Вскоре они добрались до цыган.

Происходил у цыган балаган,

Но только узрели цыгане ежей,

Как стали, конечно, еще веселей.

Песню цыганскую спели они

О том, как ежей их текстура манит:

Колючий еж

Наш украсит борщ,

И лягушка сладость придаст.

А кто не любит ежей,

Кто не хочет ежей,

Тот изменник и педераст!

Затем развели они жаркий костер,

И нож был разделочный очень остер.

Закинув крапивы, ежей и лаврушки,

Для вкуса добавили лапки лягушки.

Дымится над полем душистый супец.

Съев ложку, решил Эухеньо: пиздец

Пришел ему - дико живот прихватило,

К тому же не очень и вкусно-то было.

По табору бешено он заметался,

В кусты сиганул - так он там и остался.

Лишь вечером выбрался он из кустов.

Подходит к костру - уже ужин готов,

И он подозрительно пахнет ежом.

Но был Эухеньо опять молодцом:

Попробовал ужин - и снова в кусты,

И вновь порождает позора цветы.

Всю ночь разносилась над табором вонь.

Копыта отбросил украденный конь,

Земфира забыла вообще как гадать,

Алеко забыл как детей воровать,

Опоры прогнили у ярких шатров,

И стал Аполлон злей всех прочих Козлов.

Он утром к себе Похуеску позвал

И плеткой по жопе его отхлестал.