- У меня даже осла нет, какой ещё конь. Не нужны мне ваши подати, успокойся уже.
Из соседней комнатки вышла крестьянка и цепко схватила сына за ухо.
- Спать иди, сосунок! Все идите! - увесистый подзатыльник, казалось, выбил весь хмель из напуганного парня. Он прижал голову и шустро полез на полати.
- А ты тут, на лавке ложись, - спокойным бархатным голосом сказала женщина. Гарольд коротко кивнул и, не раздеваясь, улегся на лавку. Богумила отвесила еще один подзатыльник, на этот раз мужу, и потащила его в горницу, отсыпаться. Завтра предстояло немного поработать.
Утро выдалось беспокойным. Похмельные стоны сверху, непрерывный сухой кашель с печки, грохот посуды создавали плотную стену шума, которая как рукой сняла всю сонливость. Маленькое оконце, затянутое бычьим пузырём, не пропускало ни одного лучика, но под потолком уже вовсю коптили сосновые щепочки. Из тёмного зева печи, словно из жерла вулкана, на стену отсвечивали красные всполохи. Сухо потрескивали дрова, превращаясь в горячие угли, столь нужные для приготовления пищи.
С полатей, едва не свалившись, сполз Лукаш, который как упырь, алчущий крови, присосался к ковшику с холодной водой. У следопыта тоже голова гудела, как после хорошего удара, но выглядел он не настолько жалко. Из комнатки на трясущихся ногах вышел старик и тоже набросился на воду. Медовуха, похоже, была крепче, чем все ожидали.
Похмелье отступало неохотно. Свежие кислые щи и водные процедуры из бочки на улице помогли, но без особых успехов. Молодой гончар хмуро смотрел на трясущиеся руки. Такими руками не слепить даже простейшего блюдечка.
Гарольд вышел во двор, мечтая лишь о двух вещах - избавиться от похмелья и поскорее убраться из этой деревушки. Небо, густо раскрашенное в многочисленные оттенки серого, разродилось еще одним дождём, уменьшая и без того призрачные шансы добраться к айварам до первого снега. За рекой светлым пятном всходило солнце, укутанное в серую облачную шаль.
В сторону избы шла старушка, опираясь на узловатую клюку. Через плечо у неё висела холщовая сумка, в которой, судя по всему, лежали лечебные травы, припарки и эликсиры. Знахарка проковыляла мимо следопыта, совершенно не обратив на него внимания. Тот еще немного постоял под дождём, умылся из бочки и вернулся в хату.
Лежанку с девочкой перенесли вниз, на широкую лавку. Агнешка невидящими глазами смотрела куда-то вверх, в потолок. Вся семья собралась вокруг лавки, наблюдая за работой знахарки. Богумила украдкой вытирала слёзы, старый гончар лишь хмыкал иногда и покашливал. Охотник встал чуть поодаль, в дверях, и равнодушно смотрел на магические пассы и заклинания. Старуха бормотала свои чудодейственные слова, беспрестанно перебирала волшебные амулеты и обереги, прикладывала припарки к бледной коже. Девочка лишь кашляла и задыхалась, не обращая внимания на все ритуалы.
- Видать, боги её зовут, коли я дозваться не могу. А она им сопротивляется, сильная, - оправдывала свои неудачи знахарка. - Токмо если заместо её кто пойдёт... Тогда поправится.
Мать заплакала уже открыто, навзрыд, мужики нахмурились ещё сильнее. Взгляд молодого гончара наткнулся на Гарольда, который стоял у двери, сложив руки.
- Он пойдёт! - выпалил парень, пальцем указывая на вчерашнего собутыльника. - Он, мразь такая, Агнешку сглазил!
Старуха перевела бесцветный, ничего не выражающий взгляд на Гарольда.
- Ещё одно слово, и к богам отправишься ты. И не вместо девчонки, а сам по себе, собирая по дороге кишки, - процедил тот.
Девочка протяжно, с надрывом, закашлялась. При каждом вдохе и выдохе из её лёгких были слышны хрипы и свисты, как у загнанной лошади. Лукаш попытался броситься с кулаками на охотника, но через несколько секунд уже сидел в дальнем углу, аккуратно ощупывая челюсть. Нескольких зубов он недосчитался.
Знахарка еще раз внимательно посмотрела на Гарольда.
- Вертайся-ка ты лучше взад, сынок... - вздохнула она, глядя бесцветными глазами на следопыта. Антрацитово-черные зрачки притягивали его настолько, что вся остальная комната исчезла из поля зрения. - Не принесёт добра тебе твоя служба...
- Я должен, - ответил Гарольд севшим голосом. В магию и нечисть он не верил, но предсказания знахарки всё равно отпечатались в памяти.
Старуха только покачала седой головой, и снова принялась бормотать заклинания для изгнания хвори. Богумила прекратила рыдания и совершенно спокойным, ровным голосом сказала:
- Я пойду.
Знахарка коротко кивнула и жестом попросила всех удалиться. Старик с ужасом посмотрел жене в глаза, ничего не выражавшие.
- Но, Милочка, ягодка... Не надо... - принялся умолять Кислый.
- Пошёл вон, - спокойно ответила крестьянка, не допуская возражений.
Мужики понуро сидели на завалинке, не обращая внимания на дождь. Гарольд упражнялся с мечом чуть поодаль, танцуя на досках, переброшенных через лужи. Пируэты и короткие выпады рассекали падающие капли, стальной клинок жужжал в воздухе как стайка шмелей. Лукаш с опаской глядел на замысловатые движения, исполненные мастерства.
- Ты тута железякой своей не маши, не напугашь... - буркнул он, явно нарываясь на ещё один конфликт.
Но Гарольд не обращал внимания на деревенщину, продолжая сосредоточенно повторять боевой танец. Сырые доски скользили под ногами, но охотник, невзирая на боль в раненом бедре, ловко переступал с одной на другую.
Солнце карабкалось к зениту, и ровно в полдень из сеней вышла знахарка, вытирая об подол окровавленные руки. Не говоря ни слова, прошла к бочке с водой, умыла изрезанное морщинами лицо и тяжело вздохнула.
- Не спасла...
Оба мужика ошарашено смотрели на старуху. Первым не выдержал Лукаш. Он весь затрясся, укрыл лицо ладонями и горько зарыдал. Кислый смотрел в пустоту еще несколько мгновений.
- Обе? - глухо спросил он.
Знахарка вздохнула ещё тяжелее. По щеке гончара пробежала одинокая мужская слеза. Гарольд с мрачным видом вложил меч в ножны на поясе. Дождь продолжал барабанить по крышам, оплакивая усопших.
Тяжелое молчание опустилось на подворье гончара, прерываемое лишь шумом дождя и редкими всхлипами Лукаша. Старуха вернулась в хату, через несколько минут вышла с сумкой на плече и спешно заковыляла прочь. Молодой парень злобно плюнул ей вслед. Кислый равнодушно посмотрел на него.
- Она сделала всё, что смогла, - запинаясь, проговорил он, скорее утешая себя, чем сына.
- Да будь она проклята, - размазывая по небритым щекам слёзы, просипел тот. - Мамку убила, Агнешку не спасла... Будь она проклята...
Лукаш встал и, шмыгая носом, пошёл в избу. Старик вздохнул и заковылял следом. Казалось, за эти полчаса он постарел больше, чем за предыдущие тридцать лет. Гарольд чувствовал себя невероятно неуютно. Быть гостем в доме, и стать свидетелем смерти хозяйки дома - врагу не пожелаешь. Но уйти прямо сейчас он не мог никак. Дождь всё не прекращался, мост всё больше погружался в воду, а дорога всё больше раскисала. Следопыт нехотя отправился внутрь.
Войдя в избу, он наткнулся на Кислого с сыном, столбом стоящих в дверях. Поистине, даже у видавшего виды следопыта волосы зашевелились на голове. На лавке лежало бездыханное тело девочки. Обнажённое, бледное, раскрашенное узорами запёкшейся крови. Бурые линии складывались в завитушки, древние слова и пиктограммы, от взгляда на которых желудок подступал к горлу. На полу распростерлось тело Богумилы. Она послужила палитрой для этой демонической живописи. Тело было обескровлено, но на нём не было ни единой раны. Высохшая кожа превратилась в пергамент, а открытые глаза замерли в выражении ужаса. Женщина выглядела так, словно кто-то за одно мгновение высосал всю её жизнь, превратив её в скелет, обтянутый кожей.
Оба крестьянина, толкаясь в дверях, выбежали из хаты. Судя по звукам, они избавлялись от завтрака. Гарольд, зажав рот и нос, последовал за ними. Мужики блевали, давясь слезами и хрипя от ненависти. Блевать уже было нечем, но желудки выворачивало от одного только воспоминания о том, как именно умерли их родные. Следопыт понял, что до конца дней не забудет этой картины.
