- А сам-то как думаешь? Может, потому, что там этим днем умер мой отец, последний дорогой мне человек? Умер почти у меня на руках, и я ничего не смогла с этим сделать... Я убежала от смерти, которая теперь в моем доме, и еще от тебя подальше. Чтобы ты не пришел и не... Не начал...

Филипп долгое время просто стоял рядом, молчал. Смотрел на мраморный сад, ожидая, пока Ванесса успокоит свой дрожащий голос. Надобности завершать фразу не было, он и так все понял. Только что она подтвердила его опасения. Наконец, Филипп услышал, как ее дыхание снова стало ровным, и решился.

- Солт назначил меня твоим опекуном в случае своей смерти. Твой отец просил тебя только подумать об этом.

- Знаю.

- Ты знаешь, что я приму тебя в любой момент, как только ты скажешь. И если ты откажешься и предпочтешь жить одной, я пойму. Выбор всегда за тобой. У тебя все-таки есть дом, свои аппараты, книги, свое хозяйство, работа. К тому же, ты вполне самодостаточна. Три года жила одна, пока отец был на войне по другую сторону моря. Я просто хочу узнать, не нужна ли тебе помощь в чем-то... Все-таки после такой утраты тяжело быть одной.

- Ты мне не нужен. Правда. Все в порядке.

- Понимаю. Но, в любом случае... Если вдруг пожар... Ты знаешь. Мне только сегодня выдали дом далеко от поселения, в котором тебе найдется отдельная комната.

- То есть? - Ванесса удивленно повернула голову. - Кто выдал дом?

- Мартин выдал. Дом лесоруба, который скончался несколько лет назад.

- И каким образом священник выдал алхимику дом? - Она недоверчиво прищурилась.

- Вот.

Филипп вытащил из внутреннего кармана плаща свернутый пергамент и протянул Ванессе. Та не сразу решилась его принять и развернуть. Он увидела стройные ряды литер и подпись внизу.

- Высочайшим указом повелеваю... Предоставить все требуемые удобства и защиту... Что это?

- Королевская милость. Вот подпись короля снизу.

- Откуда она у вас? Отец говорил, ее король выдает только особенно доверенным лицам.

- У меня были два часа, лист пергамента и чернила.

- Вы... Подделали королевскую грамоту?

- Увы. У меня есть настоящая, но монарх запретил мне ее брать с собой. Сказал, что уж там она мне точно не понадобится, и нечего возить такие документы в деревню на другой конец мира.

- Но зачем? Это же преступление против Короны, измена! Ради чего?

- Я пообещал вашему отцу, что с его дочерью ничего не случится. Так что и ради него, и ради вас. Вы же знаете, Церковь не любит алхимиков. А единственный человек, который мог предоставить нам с вами законную и реальную защиту, был ваш покойный отец.

- Защиту? То есть?..

- Вы - моя подопечная. Формально. И моя "липовая" защита распространяется на вас. На деле вы свободны, как ветер, и также под моей защитой, а значит, под защитой короля.

- Ясно... Вот, значит, как.

- Да. Я просто хотел сказать, что если что-то нужно будет, то я всегда помогу. В конце концов, и поклялся вашему отцу. Теперь это моя обязанность. И если вдруг решите воспользоваться мной, спросите у любого окрестного мальчишки дорогу к дому лесоруба-убийцы...

- Подожди. - Сказала Ванесса, видя, что Филипп собирается уходить. Что-то заставило ее бросить это слово. Теперь, когда Филипп ей все объяснил, ей многое стало ясно.

- Что?

- Тогда, на похоронах, вы сказали, что отец был для вас другом. Это правда?

- Правда. Мы поссорились одиннадцать лет назад, а до того еще десять были лучшими друзьями.

- Могу я узнать, почему так произошло?

Филипп сначала смотрел на нее, потом тяжело вздохнул и посмотрел вниз, на мраморный сад. Свет отражался в стеклах его маски, и они казались двумя маленькими лунами.

- Мне не очень приятно об этом говорить. Это так важно для вас?

- Да, важно.

- Не хотите быть подопечной незнакомца? Даже формально? - Ванесса кивнула. Хорошо, что он понимает, в чем дело, подумала она. - Ладно. Расскажу, как все произошло. Вам известно, какую политику вела ваша мать? Известно, что она всю жизнь положила, чтобы для простых людей Десилона жизнь стала легче?

- Да, я помню это. Она всегда заботилась о народе больше, чем о себе.

Филипп вгляделся в лицо Ванессы и увидел, что в нем больше нет враждебности. Только задумчивость и обида на весь несправедливый мир. Печаль.

- Признаюсь, один мой хороший приятель, который был очень близок к церковному правлению, предупредил меня о готовящемся мятеже. Он не хотел, чтобы я погиб во время него во дворце, и сказал мне это только для того, чтобы я убрался подальше. Разумеется, он не сказал мне прямо, что вот-вот начнется восстание. Это были туманные намеки, наполовину неясные, однако достаточно точные, чтобы я смог их понять. И вот, когда мне стало известно о том, что готовится бунт, я первым делом пошел докладывать королю, вашей матери и ее мужу. Она мне не поверила, сказала, что народ не может так вероломно предать ее, даже если их поведет взбунтовавшаяся Церковь. Я ответил, что пора бы спуститься с небес на землю и посмотреть фактам в глаза. Сказал, что темны, злых и жестоких людей, то есть чернь, Церкви обдурить не составит труда. А ведь ваша мать всегда верила в лучшие стороны человеческой натуры... Она сильно расстроилась, очень сильно. Солт говорил, что мои слова ничем не обоснованы, что я просто треплюсь, как старая кухарка... Не помню, что я ему ответил, что-то резкое, но тем не менее правдивое. И то, что его сильно задело. В общем, он меня ударил. Так ударил, что очнулся я не сразу. Хм... Еще раз я пытался сказать ему и королю, но Солт не захотел меня слушать. Он все еще злился. Безумно злился. Король тоже счел мои опасения неоправданными, сказал, что я стал параноиком и вижу в случайных словах угрозы... А через две недели поднялось восстание. Потом Солт спасал вас. Потом скрывался с вами на берегу. Потом стал капитаном на торгово-военном судне... Мы с ним очень редко пересекались. И каждый раз я боялся заговорить об этом, ведь его жена погибла, а вам, его дочери, приходится жить на Зеленом берегу. Наши отношения стали насквозь официальными.

- Так вот о чем он говорил перед смертью... Тогда, когда говорил про ненависть и то, что хотел бы быть вашим другом.

- Именно. - Сказал он и отвернулся к груде мрамора в саду. Несколько секунд он был неподвижен, как глиняная статуя, пытался взять в узду свои чувства, которые захлестнули его после короткого пересказа. И не смог. Его перчатка глухо скребнула ногтями по мрамору. - Черт, теперь и у меня на душе скребут кошки. Всколыхнул все горе, которое только стало оседать.

"Конечно, остаться сиротой и иди в дом к незнакомцу - идея хуже не придумаешь. И не хочется зависеть от кого-нибудь. Только вот... Он теперь не кажется тебе незнакомцем, верно? Филипп знал тебя, когда ты была маленькой, твою мать, отца. Знал твоих родителей, и ты тоже его помнишь, смутно, но ведь тебе тогда было семь лет. Он поклялся твоему отцу, что будет защищать тебя, и еще говорил, что это теперь его обязанность... - Тут внутри Ванессы что-то подпрыгнуло, испугавшись догадки. - Он ведь мог сказать это специально, потому что видит, что я не терплю своей слабости. Хочет преподать это в таком свете, чтобы я клюнула...

Эй, может, хватит видеть везде врагов?

Он сказал так, потому что видит, какая ты на самом деле, видит тебя настоящую. Видит, что ты чертовски гордая, что ты у себя на уме и вообще не хочешь от кого-то зависеть. И, несмотря на это, он пытается тебе помочь, чтобы ты не шлялась по улице, как нищая. Кто бы сделал такое, зная о твоем характере? Никто. Никому ты такая не нужна. А он старается. Он ведь уже догадался, что ты не вернешься в тот дом, где умер отец.

Тогда, может, стоит посмотреть на него не как на человека, которого с тобой не связывают кровные узы? И не как на близкого друга семьи. А как на кого? Как на лекаря?"

Ванесса вздрогнула. Стило ей вновь подумать о Филиппе не как о человеке, который готов взять безропотную сироту-служанку под свое крыло, а как о лекаре, алхимике, как внутри нее снова всколыхнулось горе. Они ведь вместе лечили ее отца. Черт, а она так верила, что у них получится, что отец выздоровеет и все вернется на круги своя.