- Вы хотите сказать, что он... опасен? Этот старый хрен?

- Следите за своей речью. Знатной даме не пристало выражаться.

- Извините...

- И да, эта старая твердолобая подметка, из дыр которой нескончаемым потоком сыплются предрассудки и религиозный бред, может быть опасна. Церковь никогда не любила алхимиков, тем более девушек, и мы с вашим отцом думаем, что вам может угрожать опасность. Но только в том случае, если мы опустим руки, и болезнь одолеет вашего отца. Я имею в виду окончательно.

- А... Что именно хотел передать отец? Ведь не только эти слова, верно?

- Вы ведь знаете, что ваш отец пользуется королевской милостью до сих пор? И что вас не трогает местная Церковь только потому, что вы - его дочь? Даже несмотря на то, что вы пользуетесь доверием местных жителей.

- Пользуюсь. Именно, что пользуюсь... Для меня это давно не секрет - королевская милость, с которой плавает мой отец, и то, что это благодаря ему и монарху я все еще жива. А про местных жителей вы зря упомянули, их мнение не имеет никакого веса. Если Церкви представится реальная возможность расправиться со мной и не быть наказанной, они сделают это, и мнение жителей ничего не решит. Доверие народа немногого стоит, каким бы искренним оно не было.

- Вы так считаете?

- Народ тоже любил монарха тогда, десять лет назад, - ее голос сделался жестче, - так же доверял ему. И, тем не менее, любовь к нему не помешала им устроить попытку переворота. Я имею в виду, что как бы все хорошо не было, всегда найдется причина, способ, которым Церковь натравит на меня всю деревню. Сейчас ситуация такая же. Отец меня оберегает. Не будет его защиты - Церковь спустит на меня всех собак, и мне придется скрываться в лесах. В лучшем случае.

- А вернуться вы бы не хотели? Я имею в виду, на родину, в королевство?

- Нет, и больше не спрашивайте меня об этом. - Отрезала Ванесса. - Давайте лучше сменим тему. Это не то, о чем я люблю поговорить летними вечерами за ужином при свечах.

- Полностью согласен.

- Филипп... Ну, тогда, когда я назвала Мартина старым... Старой подметкой. Вы назвали меня знатной дамой.

- Назвал, и, по-моему, вполне обоснованно.

- Но почему? Откуда вам известно о моем происхождении? Вам ведь все известно, так?

- Известно, но не все, а только то, что нужно знать. Кстати, вы сами только что проболтались вперед вопроса. Во-первых, да, ваш отец рассказал мне о вас все, что я должен был знать, еще до того, как он впал в полное беспамятство. Во-вторых, я вас узнал.

- Узнал? - Ванесса вспомнила, как ей показалось, что уже где-то видела алхимика, его одежду, слышала его голос, И поняла, что ей не показалось. Она тоже где-то видела Филиппа, как он - ее. Удивление в ней мешалось с недоверием.

- Да, узнал. Маленькая Ванесса Аретин, любимица всего двора, кроме тех, кто терпеть не мог маленьких детей. Я лекарь при дворе короля уже очень давно, и запомнил многих, в том числе и вас. Но должен признать, что вы сильно изменились. И внешне, и внутренне.

- Да, изменилась. - Признала Ванесса, мысленно думая, какое Филиппу есть дело до того, как изменилась с возрастом дочь его знакомого, пусть даже этот знакомый был первым адмиралом флота. - Тогда я была... Ну, как все дети в младшем возрасте. Всюду лезла, носилась по дворцу, как перепуганный заяц, смеялась так, что стаканы звенели. С тех пор десять лет прошло, Филипп. Люди меняются.

- Верно... - Филипп почувствовал, как его мысли о Солте перекликнулись с последними словами девушки, и что-то внутри него дрогнуло. - И все-таки я не думал, что судьба забросит вас так далеко. Не думал, что вы станете алхимиком в Бессмертными забытой деревне.

- Я не верю в судьбу. - Ответила Ванесса тверже, чем обычно. В ее голосе промелькнула искорка холода и обиды. Филипп понял, что задел ее за живое, но несильно. - Просто так легли кости. Кому-то везет больше, кому-то меньше, кто-то получает кару по заслугам, а кто-то незаслуженно, несправедливо, не по своим делам... Мне не повезло.

- Верно, не всем в этом мире хорошо. Иногда даже выть хочется от жалости к себе, от ярости, от бессильной злобы. - Он перехватил удивленный взгляд Ванессы, и так и не понял, что в них промелькнуло, какая тень отразилось на ее лице - презрение или сочувствие с пониманием. - Ну, а верите вы в судьбу или нет - это ваше дело. И дело это не столько зависит от вашего решения, сколько от понимания судьбы.

- А что, у судьбы есть еще какое-то понятие?

Филипп заметил, что в голосе Ванессы прозвучала заинтересованность. Он вспомнил маленькую Ванессу Аретин и невольно улыбнулся. Вот уж что не изменилось в этой девушке, в дочери его лучшего друга, так это природная любознательность и пытливость. Если она замечала что-то, чего не понимала и не знала, то тут же приставала с расспросами к старшим. Чаще всего это были ее отец и мать. Филипп немного подумал и решил, что не будет вредным удовлетворить ее любопытство.

- У южных народов судьба, - начал он, - это подобие книги, в которой еще до рождения человека описывается его жизнь в малейших подробностях. И человек ничего с этим не может сделать. Конечно, кому понравится думать, что ты - игрушка в руках богов. - Ванесса с жаром кивнула. - Мне ближе к сердцу такое понимание вещей, какое сформировала культура северных народов.

- И какое же ваше понятие судьбы?

- Оно почти такое же, как ваше, и вместе с тем полностью отличается от него. У северных народов судьба - это часть жизни человека, - только часть, - на протяжении которой он совершает то, ради чего был рожден. Это время, которое рано или поздно приходит к тем, кого ждут великие свершения. Время, специально отведенное для этих свершений, предначертанных Бессмертными, в которое весь мир будет подталкивать человека на верный путь. Это может быть один поступок, совершенный в краткий миг, или дело, которому человек посвятит всю свою оставшуюся жизнь, но этот момент неизбежен. Неизбежны и поступки, у северян есть для них свое название - Предназначение. А дорог к судьбе множество, и человек до того, как наступит его судьба, сам волен решать, какой дорогой идти. Этим и отличается мировоззрение наших с тобой соплеменников от северного. Человек с юга либо не верит в судьбу, либо ощущает себя куклой, которой играют Бессмертные; северянин же чувствует помощь богов, когда наступают трудности, и ищет помощи у мира, который его обязательно направит.

- Но если у народов отличаются понятия судьбы, значит, у них должны отличаться понятия богов? Ведь судьба - это, якобы, то, что определяют боги. - Речь Филиппа увлекла Ванессу неожиданно. Ужасы дня отступили так же, как когда она читала книгу. Только Филипп был лучше книги - его голос мог дать фору любым литерам, да и общение с этим человеком было приятно Ванессе. Девушка поймала себя на мысли, что у нее больше нет подозрений на его счет. Была легкая обида, вызванная его вопросами, которые затронули ее личные проблемы, ее больное место. Но то были всего лишь обиды, и совсем незначительные. Как если бы книга упала со стола тебе на ногу - больно, но забывается через минуту. А недоверие - это когда из-под переплета книги торчат ядовитые зубы и шипы, и их у Филиппа не было.

- Да, то же самое с богами. Бессмертные у южных народов - это всемогущие существа, рядом с которыми человек и весь мир - беспомощная пылинка. Они могут стереть наш мир и отстроить новый в мгновение ока, и им подвластно все существующее. У северных народов бог - это то, чему человек не может сопротивляться. Или может, но безрезультатно. Заметь - только человек. У северян понимание великого глубже, чем у всех остальных народов. В их представлении Бессмертный тоже подчиняется законам природы, он родился с этим миром, он и живет со всем миром, он не стоит над ним. Бог - он обязательно долгоживущий, почти бессмертный, безгранично мудрый, обладающий великой силой, но не всесильный. Он или вместе с этим миром, как все живущие в нем, или его нет. Но самое главное - северяне не представляют себе такой громадной пропасти между людьми и богами, как это делаем мы. Ведь и боги, и люди испытывают те же эмоции, те же чувства, в какой-то мере они понимают цели и желания друг друга. И потому северяне не трепещут перед Бессмертными. Узнают, уважают, признают их силу и подчиняются, искренне любят, почитают их как своих защитников и поют им гимны, но не трепещут.