— Вы опять занимаетесь самоуправством? Кто вам дал право останавливать модернизацию аэродромов? У вас в ВВС окапалась антиправительственная группа во главе с Филиным (начальник НИИ ВВС) которых вы прикрываете и сами занимаетесь вредительством!

Такие слова из уст Сталина, были равноценны смертному приговору. Тем более в такой момент, когда волна репрессий снова начала захлестывать Вооруженные Силы и военную промышленность. Все началось с того, что вернувшийся из плена Мехлис, к всеобщему удивлению не был не только не осужден как другие на 10 лет ИТЛ, а наоборот, обласкан и поставлен снова возглавлять Госконтроль. Первой жертвой «проверки» этой организации оказался НКВД. Причиной были переговоры об обмене пленных с польским правительством «в изгнании». Из длинного списка польских офицеров и чиновников предложенных к обмену, часть оказалась расстреляна. Пришлось срочно изобретать «эпидемию испанки» поразившей некоторые лагеря, скандала удалось избежать, но терпение Иосифа Виссарионовича лопнуло. С дотошностью присущей Мехлису были вытащены на свет тысячи «дел» в которых тут же обнаружились нарушения «социалистической законности». Полетели головы, Берия был отстранен одним из последних, совсем недавно, на его место поставлен Абакумов, взявшийся за «искоренение недостатков» с невероятной резвостью. Началось «Дело артиллеристов» в рамках которого были арестованы нарком вооружений Ванников, нарком боеприпасов Сергеев, его заместители Ходяков, Иняшкин, Шибанов и Хрснков, заместитель начальника ГАУ Савченко, его заместители, конструкторы артиллерийских систем, десятки других командиров, инженеров, управленцев. Теперь видимо дошло и до авиаторов. Спасти могло только то, что после «Финской» у Сталина с Смушкевичем сложились очень хорошие отношения — «Смел, прям, дело знает», говорил о командующем ВВС «Вождь».

— Никак нет! Никого вредительства. Разрешите по порядку.

— Разрешаю.

— В четырех Западных округах имеется 477 аэродромов. 95 постоянных и 382 оперативных, строятся еще 278. В апреле, под руководством НКВД начали реконструкцию 83 постоянных и 137 оперативных. Весна затяжная, дождливая особенно в Прибалтике и Белоруссии, базирование на оперативных аэродромах почти невозможно, полосы развезло, самолеты бьются при посадке. На оставшихся основных аэродромах держим по три, четыре полка, огромная скученность, стоим крыло к крылу. Что бы поднять полки в воздух проходит больше двух часов. Если сейчас по нас ударят, будет то же самое, что и в начале «Финской» — пожгут полки к чертовой матери. Лично проехался по основным аэродромам на которых должны вестись работы, а там ни шатко ни валко, то людей нет, то материалов. Позвонил Абакумову, тот меня послал. Своей властью остановил работы на 38 основных, там где работы еле ведутся и начал переброс на них самолетов. Пусть все силы и материалы кинут на остальные и быстро сделают, потом поменяемся.

— Значит не ВВС, а НКВД занимается вредительством?

— Не могу знать!

— Как это не можете? Абакумову объясняли?

— Так точно!

— А он чего?

— Послал, в матерной форме.

— Почему сразу ко мне не пришли?

— Как из Белорусского ОВО прилетел, так сразу и явился, только товарищ Абакумов, видать быстрей накляузничал, вместо того, чтоб работой заниматься.

— Почему тормозите прием на вооружение новых типов?

— Никак нет, не тормозим. И-200 и И-200У с металлическим крылом полки принимают прямо на заводах и летят на них к границе.

— Не валяйте дурака, я вам о И-26 говорю, конструктор утверждает, что самолет хороший, а Филин вредительски срывает испытания.

— Товарищ Сталин, испытания проводятся и выявили целый букет конструкторских ошибок. Самых вопиющих две — неправильно посчитано сечение маслорадиатора, мотор перегревается уже через пять минут работы и прочность всего 60 % от нормальной, при энергичном пилотировании крылья отваливаются, были катастрофы. Конструктор молодой, неопытный ошибок своих не понимает, а ябедничать уже научился. По И-201 таких ляпов нет, но машина вышла тяжелая, там конструкторы ищут возможности для облегчения. НИИ не причем, они делают свою работу. По И-180 вы сами знаете, машина хорошая, а с двигателем так и не выходит. Более 200 самолетов по мотору не могут пройти военприемку. По истребителям вроде все.

Сталин кажется успокоился, даже слегка ухмыльнулся в усы.

— Все у вас ябеды да кляузы, а у самого в ВВС бедлам, катастрофы, пьянство.

— Катастроф и аварий действительно много, но ведь в 40-м пришла масса молодых пилотов по ускоренной программе, а техника новая, да еще эта скученность, вот и бьются летчики. С пьянством боремся.

— Хорошо, я понял. Что с учениями на Черном море?

— Готовимся вместе с Кузнецовым, совместный удар флота и крупной группировки авиации по береговым объектам. Командовать авиакорпусом куда войдут морская авиация и лучшие полки дальних бомбардировщиков предлагаем поставить Громова.

— Может лучше Водопьянова?

— Он хороший летчик, но как организатор — слаб, а там будут работать сотни самолетов, тут не штурвал крутить, тут головой надо.

— Да, пожалуй вы правы, Громов лучше.

— Товарищ Сталин, что делать с нарушителями границы? Ведь уже нагло летают, фотографируют.

— Немцы утверждают, что у них из-за потерь над Англией тоже очень много молодых летчиков, вот и блуждают. Огня не открывать, принуждайте к посадке.

— Слушаюсь.

10 июня 1941 года. Аэродром Рованиеми.

— Значит так парни, мы снова по уши в дерьме. — Микки почувствовал, что помимо воли на лице появляется глупая улыбка, кто бы мог подумать, он рад снова видеть полковника Юрье Опаса.

— Клепфиш, ты чего лыбишся как майская роза? — полковник как всегда был неподражаем. — Наши немецкие камрады думали, что земля плоская. Поэтому, там где их самолет искал Беломоро-Балтийский канал, его не оказалось. Потом путем титанических интеллектуальных усилий они сообразили, что просто неправильно рассчитали расстояние и канал на 50 км восточнее. Послали еще один самолет, канал оказался на месте, вместе с звеном русских «Рата», которые наделали дырок в их «Дорнье», теперь этим географам не на чем летать и они просят нашей помощи. Полное дерьмо! Как будто у нас самих работы мало, но наши умники в штабе сказали — «Кампфбрудершафт» и вот мы здесь, на аэродроме Рованиеми в полном дерьме! — полковник перевел дух.

— Правильно ли я понимаю, господин полковник, нам предстоят полеты на «ту» сторону? — первый лейтенант Эрик Совелиус был безукоризненно корректен.

— Правильно, черт подери.

— С шпионскими целями, над территорией Советского Союза? — Опас чуть не поперхнулся от возмущения.

— Совелиус, умничает у нас обычно Клепфиш, потому что он дурак, в университете учился, но тебе, кадровому офицеру…

— Эрик, заткнись — Гёста фон Бер сидел, закинув ноги на стол (у него отекала культя и все не сговариваясь не обращали внимания на «американскую» привычку), и полировал ногти, эти два слова он произнес даже не поднимая глаз. Эрик развел руками и заткнулся. Полковник одобрительно покосился на комэска.

— Всю работу сделает майор Армас Эскола, ваше звено прикроет их на обратном пути. — Микки встретился глазами с Армасом и они улыбнулись друг другу. Когда-то, давным-давно, летом и осенью 39-го года они вместе совершили тринадцать полетов над Советским Союзом, фотографируя военные объекты и аэродромы. Двенадцать были вполне успешны, а в тринадцатом их над Ленинградом перехватили И-16, прямо как этих немцев на «Дорнье», и Эскола был ранен. Клепфиш тогда взял управление на себя и довел их СБ до аэродрома. Армас долго провалялся в госпитале и летать начал только в феврале 40-го, сделав более двадцати боевых вылетов на разведку и бомбежку до конца войны. Теперь его снова вернули в эскадрилью, правда какая же это эскадрилья? К 16 «Пири» добавилось звено «глубокой разведки», которым кстати и командовал майор, из ДБ-3Ф, СБ-2м-103 и «Бленхейм»-IV, четыре «Лисандер» и геликоптер «Колибри» получается целая группа.