Вопрос продолжал оставаться на стадии обсуждения, и тут произошло нечто такое, от чего у некоторых возникло опасное стремление нажать все кнопки в военном мышлении американцев (но до этого, слава богу, не дошло): Правительственная закупочная комиссия Советского Союза по ленд-лизу по просьбе Курчатова вдруг запросила восемь тонн уранового ангидрида и восемь тонн солей урана. Генерал Гровс, абсолютно убежденный, что американцы могут что угодно создать быстрее и лучше других на планете и что Америка так или иначе обведет Советы вокруг пальца в атомных исследованиях, решил удовлетворить заявку. Как пишет Майкл Гордин в своей книге «Багровое облако на рассвете», он сделал это на том основании, что русские не знают о работах в Америке над созданием бомбы, а вот если отклонить заявку, это может навести их на подозрения. Он предоставил им полтонны солей урана и тонну металлического необогащенного урана. Это обвело русских вокруг пальца не больше, чем неупоминание с 1940 года в научных журналах о термоядерной реакции. В сентябре 1944 года президент изменил свое мнение по поводу того, кому следует знать о работах над созданием бомбы. Осенью этого года в Квебеке его в очередной раз охватили колебания и сомнения: он изменил свою позицию как в отношении будущего Германии, так и по дате запланированной мирной конференции с Черчиллем и Сталиным. Все три ранее принятых решения: по обмену научными данными, демонтажу технической базы Германии и грядущей мирной конференции – были отменены.
В Квебеке президент встретился с Черчиллем в «Цитадели», крепости, которая была резиденцией генерал-губернатора Канады. Эта встреча, как и в Думбартон-Оксе, несколько сняла возникшее ранее напряжение в отношениях. В Квебек приехал Генри Моргентау, представивший свою программу «превращения Германии в страну преимущественно сельскохозяйственную и пасторальную по своему характеру»[749]. Шесть недель назад были опубликованы фотографии страшного концлагеря Майданек в Люблине (Польша) с изображениями складов с мешками золотых коронок и зубных протезов, игрушек, обуви, одежды и других личных вещей уничтоженных узников, подлежащие отправке в Германию. Эти фотографии потрясали всех и вызывали чувство глубокого отвращения к немцам. 15 сентября президент США поставил свою подпись под документом Моргентау о «пасторальной Германии», предусматривающим демонтаж всей промышленности Германии. (Так же поступил и Черчилль, который сначала был против этой идеи, но потом пересмотрел свою точку зрения.) Однако затем, когда эта программа была обнародована, стало ясно, что до реализации идеи дело не дойдет. Рузвельт вовремя изменил свою позицию и отрекся от нее, притворившись, что он с самого начала был против этой программы. (Позднее он говорил Стимсону, что его ввели в заблуждение, и это взбесило Стимсона, поскольку тот хорошо знал, что это неправда. В своем дневнике Стимсон написал об этом: «Он говорил об этом документе как о чем-то, подсунутом ему в Квебеке, и что он никогда бы не поддержал такой идеи. Я достал из кармана экземпляр документа и молча показал его собственную подпись под текстом документа. Тогда он заявил, что совершил большую ошибку, и признался в этом с неподдельной искренностью»[750].)
Вторично президент США изменил свою позицию тоже в Квебеке. Надо было определить сроки предстоящей мирной конференции, в которой собирался принять участие и Сталин. Рузвельт отмел идею о встрече в феврале, как планировалось до этого, и перенес ее на 30 октября (то есть она должна была состояться через шесть недель). По сути дела, это было своего рода пробным шаром, а не четко сформулированным решением, которое, тем не менее, отражало умонастроения Франклина Рузвельта и его опасения, что он может проиграть в ноябре президентские выборы. Он поделился своей обеспокоенностью с премьер-министром Макензи Кингом: «Мы не сможем заставить наших людей зарегистрироваться на избирательных участках, не сможем повлиять на то, как они проголосуют»[751], – а в некоторых штатах, где у президента было много сторонников среди солдат, их вообще могли не допустить до выборов. Поэтому Рузвельт решил (как он признавался в этом Черчиллю, Идену и Кингу), что международную мирную конференцию разумнее будет провести в конце октября, за семь дней до президентских выборов. Он спросил их, каково их мнение: если конференция состоится до выборов, получит ли он больше голосов среди избирателей? Все трое ответили: нет, это ужасная идея. Рузвельт пытался переубедить их, заявив: идея заключается в том, чтобы «продемонстрировать, что не теряется время». Черчилль, Иден и Кинг возражали: это только введет в заблуждение американский народ, оппоненты Рузвельта обязательно найдут слабые места в планах президента, у избирателей будет больше причин голосовать за него, чтобы он осуществил свою миролюбивую политику на будущей конференции. В конечном итоге они одержали победу, и Рузвельт уступил.
По завершении конференции в Квебеке Франклин Рузвельт и его команда, включая адмирала Лихи и доктора Брюэнна, который ежедневно виделся с президентом и следил за состоянием его здоровья, 16 сентября в шесть часов вечера заняли места в вагоне президента «Фердинанд Магеллан», а на следующее утро, в девять часов, прибыли в Гайд-парк. Утром 18 сентября, также поездом, туда приехал и Черчилль вместе со своим секретарем Мэриан Холмс.
Весь американский генералитет с большой тревогой относился к каждому приезду Черчилля в Америку: он постоянно вмешивался в их планы и выступал с пламенными речами против вторжения союзников на континент через Ла-Манш. Представители ОКНШ и Стимсон всегда вспоминали, как Черчилль еще в 1942 году пытался отговорить Рузвельта от плана вторжения через пролив в 1943 году. Стимсон в целом крайне неприязненно относился к британскому премьеру, хотя доверял свое раздражение только дневнику. Всегда вежливый на публике, Стимсон изливал свои чувства в частных беседах: когда весной 1943 года Черчилль начал оказывать давление на Рузвельта, настаивая на дальнейшей отсрочке вторжения в Европу, Стимсон не без сарказма записал в дневнике: «Вчера вечером прибыл Черчилль с большой группой военных, у которых на лицах было написано, что они готовы сразиться с нами и сделать так, чтобы все пошло как хочет премьер». Стимсон и представители ОКНШ, в конце концов, смогли отучить Черчилля от подобной манеры общения, но сейчас, 18 сентября 1944 года в Гайд-парке, Франклину Делано Рузвельту пришлось в третий раз за неделю изменить свою позицию, а Черчилль на какое-то время снова одержал верх в вопросе об атомной бомбе. (Гопкинс тоже был в Гайд-парке, как вспоминал его биограф Роберт Шервуд, но его «полностью изолировали» от обсуждения ядерного проекта.)
Президент США и британский премьер провели весь день вместе, и оба поставили подписи под неожиданным для всех меморандумом, в котором говорилось, что работы над атомной бомбой следует оставить тайной их двоих. Текст производил впечатление, что его автором является исключительно Черчилль – в тексте не было ничего, с чем Рузвельт мог бы согласиться раньше или впоследствии касательно проблемы атомной бомбы: «Предложение о том, что мир следует информировать о проекте «Тьюб эллойз» [английское кодовое название проекта создания атомной бомбы] с перспективой заключения международного договора о соответствующем контроле и применении, не принимается. Этот вопрос следует и далее держать в строжайшей секретности; но, когда бомба будет окончательно готова, после хорошо продуманной оценки ситуации она может быть применена против японцев, которых следует предупредить, что такая бомбардировка будет предпринята повторно до полной их капитуляции»[752].
Черчиллю даже удалось убедить американского президента (во всяком случае на тот момент) в том, что Бор – опасный сторонник коммунистов, судя по тому, что в меморандуме муссировалась информация от Бора о том, что русские пытались завербовать его для работы над их ядерным проектом, что вообще-то следовало истолковать в пользу благонадежности Бора. Однако в меморандуме говорилось: «Следует провести дознание и навести справки о деятельности профессора Бора, а также предпринять необходимые меры с целью гарантирования, что он не допустит утечки информации, особенно в интересах русских».
