– Ты чо, куда пропал, придурок? – нежно спросила Даша.

– Чо-то болею, короче, – отвечал Егор.

– Чо, свиным гриппом? – пошутила девушка.

– Фиг знает, – сказал Егор. – Блевать тянет и это… горло перетягивает, короче. Типа воспалительные изменения в лимфаденоидной ткани глотки.

– Чо-о-о? – не поняла Даша.

– Глотать больно, короче, – пояснил юноша.

– Ну чо, пиво из холодильника больше не жри, – посоветовала Даша. – Только теплое.

– И водку, – попробовал пошутить Егор. – С водки не простудишься.

– Ты чо, – сказала Даша. – С водки ты реальный дурак. А с пива чисто придурок.

– Короче, я сплю, – объявил Егор.

– Ага, – согласилась Даша. – Ну чо, я потом приду. А Ширя где?

– В Караганде, – сказал Егор. – Заночевал на Гадюхе. Острая алкогольная интоксикация.

– Ты чо, совсем больной? – забеспокоилась девушка. – Типа подсел на умняк? Сейчас приеду.

– На фиг, – пытался было протестовать Егор, но Даша уже положила трубку.

История получила свое развитие спустя два часа, причем совершенно неожиданное.

Появившись в квартире недужного кавалера, куда была впущена бабушкой Безматерных, Даша обнаружила Егора перед телевизором. Юноша сидел в кресле с ногами, замотавшись в пододеяльник на бедуинский манер, и больным вовсе не выглядел. В то же время сама Даша по непонятным ей причинам испытала состояние, которое, будь она чуть пограмотнее, могла бы смело определить как «когнитивный диссонанс». Это состояние не сподвигло ее к углубленному самоанализу, а настроило на агрессивный лад.

– Ты чо, меня типа развел?!

– Горло все еще болит, – ответил Егор несколько рассеянно. – А ломак отпустил.

– Ну чо тогда, гулять выйдешь? – спросила девушка, смиряя свой гнев.

– Не знаю, – сказал тот. – Вдруг снова накроет.

Только сейчас Даша заметила, что телевизор привлекает внимание Егора намного сильнее, нежели ее присутствие.

– Э-эй! – сказала она и помахала ладошкой перед лицом сердечного друга. – Чо, дома есть кто-нибудь?

– Подожди ты, – отмахнулся он. – Ну, не знаю… сядь вон, послушай.

Даша перевела недоумевающий взгляд на экран. Она сразу поняла, отчего с самого начала ей было так неуютно в этом замкнутом пространстве.

По телевизору шел концерт. Музыка, что заполняла собой комнату, уху девушки была столь же чужда и неприятна, как бушмену Намибии – русское застолье с водкой, пельменями и салатом «оливье». А сами музыканты вели себя просто вызывающе. Они не носились по сцене, не так называемое «колбасились», а сидели, внимательно глядя на начальника с хворостиной в руке, и по всякому его взмаху начинали извлекать из своих чудовищных инструментов дикие звуки.

– Чо это за хрень? – в ужасе спросила Даша.

– Шнитке, – ответил Егор.

– Кому-кому?!

– Не кому, а кто, – поправил юноша с легким раздражением в голосе. – Композитор такой. А музон называется «Кончерто-гроссо номер пять для скрипки, симфонического оркестра и фортепиано за сценой».

– Почему за сценой? – спросила девушка потрясенно.

Егор тяжко вздохнул и поперхнулся.

– Так надо, – ответил он, прокашлявшись.

– Зачем надо?..

– Не знаю, – сказал Егор. – Воткнул ящик наугад, а тут это… скрипка… Короче, крышу уносит, заезжает не по-детски.

– А музтэвэ чо, не заезжает?

– Чему там заезжать? – пожал плечами Егор. – Негры какие-то в бушлатах… скачут, как гамадрилы, бакланят не по-нашему… Тёлки розовые мяукают… А тут, – он снова вздохнул и счастливо улыбнулся. – Короче, классный музон.

– Чо классного-то? – робко попыталась возмутиться Даша.

Егор с сожалением оторвался от телевизора и окинул подругу взором, полным сожаления.

– Ты бы, короче, последила за речью, – сказал он. – Затрахала уже своими «чо».

– Сам-то! – вспыхнула девушка. – Короче, короче… куда уж короче, и так ничо не осталось!

Сдерживая слезы, она выскочила из комнаты. Бабушка Безматерных заперла за нею входную дверь, не запулив по своему обычаю вдогонку стрелой сарказма, обличающей поведение, манеру одеваться и внешний вид гостьи. Ей тоже нездоровилось. Выпив чаю с малиной и намазав переносицу азиатским бальзамом «золотая звезда», бабушка вдруг поняла, чего ей сейчас больше всего хочется. Она ушла в кладовку, где среди пыльных журналов отыскала пожелтевшую от времени старинную общую тетрадь в ледериновой обложке и впервые за последние тридцать лет внесла в свои мемуары «Моя молодость в Гвардейском кавалерийском корпусе» новую запись.

Внук же Егор, дослушав на едином дыхании не самый короткий по времени концерт, какое-то время сидел недвижно, невидяще вперясь в экран и переживая эмоциональный и в какой-то мере культурологический шок. Затем к нему вернулось ощущение реальности, и он решил позвонить Даше, чтобы извиниться за свои излишне резкие высказывания.

Девушка трубку взяла не сразу, а когда взяла, то молчала и лишь изредка звонко шмыгала носом.

– Ты что ли ревешь? – поразился Егор.

– Ага, – отвечала Даша.

– Из-за меня?!

– Вот еще! – воскликнула Даша и высморкалась. После длительной паузы она застенчиво призналась: – Я книжку читаю.

Егор опешил. По правде сказать, для него стало открытием, что дама сердца вообще разумеет грамоте.

– А что ты читаешь? – наконец нашелся он.

Дашин ответ был для него еще более неожиданен:

– «Анну Каренину».

– А чего плакать-то?!

– Потому что я знаю, чем все кончится, – сказала Даша печально. – Как мне ее жаль! Как ее, бедную, затрахал своими заморочками высший свет!..

– Ты… ты здорова ли? – осторожно полюбопытствовал Егор.

– Горло побаливает, – сообщила Даша. – И суставы ноют. От тебя, наверное, заразилась! – прибавила она с девичьей мстительностью, не сознавая, что была совершенно права.

Попытки направить разговор в привычное русло с соответствующим тематическим спектром, как то: кто с кем тусил вчера, кто ужрался пивом с энергетиками и кто кому и по какому поводу кидал предъявы, потерпели неожиданное фиаско. Вдруг обнаружилось, что собеседникам это совершенно неинтересно. Егору хотелось дискутировать о контрапункте и полистилистике в музыкальном авангарде, а Даше – о конфликте личности и общества в произведениях классиков. И обоим катастрофически не хватало лексического запаса. Беседа неотвратимо сходила на нет, пока вовсе не пресеклась. Обменявшись дежурными фразами: «Я потом позвоню…», молодые люди внезапно осознали весь трагизм состояния, когда не о чем говорить.

Волею случая в киноконцертном зале «Либерал» должен был дать сольный концерт всем хорошо, и нехорошо тоже, известный Кирилл Фарфоров, которого ни фанаты, ни недоброжелатели, словом – никто иначе как Кирей не называл. Киря был суперзвезда отечественной поп-музыки. Хотя, следовало признать, суперзвезда уже на излете, ибо популярность его давно уже миновала верхнюю точку экстремума. Тем не менее, своих поклонников Киря пока еще имел и залы худо-бедно собирал. Но если лет двадцать назад смешно было даже предположить, что в расписание Кириных гастролей попадут городки уездного масштаба, то сейчас окучиванием периферий прославленный певец не гнушался и отводил тому же Мухосранску в своем турне почетное место, где-то между Ложноножском и Верхними Расстегаями.

Зал был полон. Прозвенел третий звонок, а в буфете, что удивительно, все еще не закончилось пиво. Но дивились тому только буфетчицы. Никого другого столь серьезный симптом не насторожил.

Почитатели Кириного дарования, внутренне трепеща от предвкушения встречи с прекрасным, как они это понимали, тихонько похлопывали в ладоши и притопывали ногами. Так оно обычно и случалось. А уж когда прихлопы и притопы сливались в единый страстный позыв, на сцене должна была явиться сама суперзвезда.

Однако суперзвезда сидела в гримерке и капризничала.

– Нехорошо мне, Севик, – жаловался Киря. – Что они там подмешали в минералку?

– Никто ничего не подмешивал, – утешал его администратор Севастьян Евсеевич, которого одному лишь мэтру дозволено было величать ласкательно-уменьшительным прозвищем. – Я сам покупал, сам пробовал. Кому в голову придет тебя травить, гордость нашу? – Поразмыслив, он заметил с нескрываемой иронией: – Это ты, Кирилл Мефодьевич, наверное, вискариком вчера отравился.