Кармазин даже посетил одно из учреждений, переговорил с заведующей.

– Как, вы сказали, ваша фамилия? – переспросила та. – У вас нет родственника среди писателей?

Кармазин понял: тоже читала. Но как, каким внепространственным способом его роман, словно рубль, обрел повсеместное хождение?! Это оставалось загадкой. Во всяком случае, Кармазин от родства с самим собой открестился и был приглашен назавтра со всеми документами для полного трудоустройства.

Вечером он сидел перед ненавистным ему телевизором, пялился на экран, с которого молодые люди, похожие на оборванцев, не то пели, не то бранились на непонятном жаргоне, и ничего этого не слышал. Под звуки электронной музыки в нем шла кропотливая работа. Возводился очередной пролет его личного, Кармазинского хрустального замка.

Зажужжал телефон.

Кармазин взял трубку.

– Слушаю, – сказал он с раздражением. – Да слушаю же. Говорите, вас не слышно!

Он подул в трубку, выждал и швырнул ее на рычаги.

Сигнал тотчас повторился.

– Кармазин? – спросили его глубоким бархатным голосом.

– Ну!

– Михаил Вадимович?

– Допустим!

– Cкажите, вы никуда сейчас не намерены отбыть?

– Куда ж я в такую пору… – начал удивляться Кармазин.

– И замечательно. Оставайтесь дома.

– А какого, собственно, рожна… – возмутился было Кармазин, но в трубке запищало.

– Моду взяли, – проворчал он по инерции. – Указывать будут, где мне быть! Захочу – и уйду куда угодно…

Как бы отвечая на его строптивые намерения, за окном разверзлись хляби, в стекло плеснула вода, подоконник задрожал и заскрипел под напором дождевых струй в палец толщиной каждая. Потом врезал град. Окатанные куски льда, похожие на леденцы для великана, колотили куда ни попадя с отчаянной силой. Идти было некуда. Вообще покидать теплую квартиру в такой дурной вечер казалось безумием. Кармазин побухтел для приличия еще немного и снова обратился к телевизору. «Сейчас в нашей программе прямой репортаж с третьего, заключительного тура Седьмого областного конкурса молодых артистов стриптиза, – доверительно сообщил ему диктор. – По окончании – продолжение сериала «Косяк с плутонием», затем областные новости и ночной канал».

Позвонили в дверь.

Пролет и часть резной колоннады хрустального замка остались незавершенными.

– Да мать же вашу, – сказал Кармазин разочарованно и пошел отпирать.

На лестничной площадке стояли трое, совершенно мокрые. Двоих Кармазин никогда прежде не встречал. Первый, что называется – матерый, плотного телосложения, с пузцом, упакованный в черное кожаное пальто, с которого стекали ручьи, увенчанный черной же широкополой шляпой, при виде Кармазина эту шляпу снял и стряхнул с нее бусины града. Второй, с лицом аскета-схимника, в рыжей неровной бороде и рыжем же, в расползшихся пятнах сырости, плаще, маячил чуть позади, утолкав руки в карманы, и с плохо скрываемой неприязнью сверлил Кармазина безумным взглядом больших желтых глаз. Третьей была та самая изможденная девушка-редактор. На сей раз она была облачена в бесформенное и бесцветное пальтецо, также предельно мокрое.

– Позволите войти? – предупредительно спросил первый, и Кармазин узнал голос, уведомлявший его о нежелательности выхода из дому.

– Пожалуйста, – сказал он, отступая.

Cырая компания втиснулась в прихожую.

– Раздеваться, полагаю, не станем? – спросил рыжий. – Вроде бы ни к чему? Чего тут тянуть…

– Нет, надо, надо, – покачал головой плотный. – Что же мы, как звери…

Редакторша укоризненно молчала. Кармазин упятился в комнату, потому что непонятно отчего испытал озноб от одной мысли, что случайные брызги с одежд этих людей запятнают и его. Незнакомцы между тем разделись и даже разулись.

– Вот здесь тапочки, – потерянно сказал Кармазин.

– Не извольте беспокоиться, у вас тепло, – бархатисто промолвил плотный.

– Ну хотя бы вы наденьте, – обратился Кармазин к редакторше.

Та отрицательно мотнула головой и почему-то отвернулась.

– Можно я закурю? – сипло спросила она.

– Не надо бы, можно наследить, – с сомнением сказал рыжий.

– Ничего, мы потом приберем, – заверил плотный.

– Да вы пройдите, – пригласил Кармазин.

– Благодарствуйте, мы уже прошли, – прогудел плотный.

Он не прошел, а прошествовал в дальний угол комнаты и с довольным урчанием воссел в кресло под торшером. Девушка очень неловко и скованно пристроилась на краешке стула и как-то замысловато переплела ноги. Рыжий привалился к стене, внимательно, не по-хорошему заинтересованно озирая интерьеры Кармазинской квартирки.

– Там что, кухня? – спросил он отрывисто.

– Туалет, – сказал Кармазин. – Кухня рядом.

– Лоджия? Балкон?

– Балкон.

– Ладненько, – удовлетворился рыжий и замолчал.

– Cтало быть, здесь вы и обретаетесь, – неопределенно сказал плотный. – Один?

– Один.

– Cемья где? На даче?

– Нет. Я вообще один.

– В разводе, – вставил рыжий. – Литераторы без разводов не бывают.

– Вы что, наводили обо мне справки?..

– Разумеется.

– Гм, – вмешался плотный. – Cтало быть, в этой скромной обители и рождаются шедевры.

– Ну уж и шедевры, – хмыкнул Кармазин, хотя ему было приятно слышать это.

– Шедевры, шедевры, – пророкотал плотный. – Чего там скромничать… Вот ведь парадокс: иному дано от бога и власти все, что он пожелает. И жилье, и благополучие, и деньги. И женщины его любят! А он бесплоден, как мул. То есть, конечно, что-то он там рожает, но все большей частью ублюдков, не при даме будь сказано. А тут и квартирой-то по совести не назвать, так – халупа. Жена бросила. Общественное положение нулевое. Денег нет. И не будет, по всей видимости… И вот поди ж ты – шедевры ваяет! М-да, парадокс.

– Вот не нужно преуменьшать! – вмешался рыжий. – Он тоже, знаете, недурно устроился. Мы в его годы все больше по коммуналкам да общежитиям окопного типа… Все ж таки отдельное жилье. Балкон. Вода поступает – я отсюда слышу, в бачке журчит. Cам здоровый, руки-ноги на месте. Голова какая ни то в наличии. Шел бы, понимаете, работал. К станку, к штурвалу, сельское хозяйство поднимать. Свекла гибнет под дождем! Нет, обязательно надо в писатели! Бес-целлеры сочинять! Что вам всем спокойно не живется?! – Голос рыжего понемногу возвышался, набирая обороты, как турбина. – Что вам не естся, не спится? На кой ляд вам это?!

– Ну, будет вам, Лев Львович, – остановил его плотный. – Не свеклой единой жив человек. Шедевр есть шедевр. Нельзя обкрадывать культуру.

– Послушайте, кто вы? – ошеломленно спросил Кармазин.

– А неважно! – отрезал рыжий.

– Глупо, – вдруг сказала девушка. – Все равно он знает.

– Да и не расскажет никому, – добавил плотный.

– И то правда, – согласился рыжий. – Хотя, по-моему, он принимает нас за представителей совсем иного ведомства.

– А, так вы, дражайший Михаил Вадимыч, заподозрили, что мы-де явились поторговаться по поводу вашей души? – хохотнул плотный. – Нашли тоже предмет повышенного спроса… Мы, должен вас разочаровать, всего лишь ваши потенциальные издатели. Вот я, скажем, заведую отделом прозы. Фамилия моя Двудумов, звать меня Эдгар Евлампиевич. Заглядываете, я чай, в выходные данные наших книжек? Хотя навряд ли… Это вот замдиректора по производству Зайцер Лев Львович. А это старший редактор вверенного мне отдела Митрофанская Агата Ивановна… Я почему именую свой департамент отделом прозы, а не «художественной» прозы, как начертано на дверях? Прозы, голубчик, у нас вдоволь, этого добра не убывает, а вот художественность столь редкостна, что ради спонтанных ее проявлений не стоит распространять сей эпитет на все сопутствующее и в массе преобладающее. А уж подлинных шедевров мы и не чаяли обресть на своем веку. Cвыклись, знаете, с безысходностью. А тут вы со своим романом…

– Врасплох застигли, – мрачно сказал Зайцер. – Директор как прочел, так и завалился, даже валидола до рта донести не успел. И кто ему подсунул, какой вредитель, когда он отродясь ничего не читывал… В реанимации сейчас, не знаю, выдюжит ли. Мне что, я калач тертый, я Булгакова с Cолженицыным пережил, всякого повидал, и культ, и оттепель, и застой, и перестройку…