Дрожь в последний раз пробила до основания собственной жизни и исчезла, будто ее и не было. Казалось, что я познала весь полный абсурд смысла человеческого бытия и сразу же забыла его.

— Почему вас назвали его именем? — не очень удачно подавив нервный смешок и проигнорировав удивленно вздернутые брови мистера Лэнгдона, спросила я спустя, казалось, целую вечность. — Это ведь… Это же…

— Любимый сын своей матери, — повторил он, недоверчивым взглядом оценивая мою абсолютно неуместную, но неконтролируемую улыбку. — Ее безвозмездная, фанатическая любовь погубила их обоих… А я не смог ее спасти, не смог стать им, как бы она того ни хотела. Подвергшаяся психической травме ничуть не меньше своего вожделенца, она кончила тем же всего через какие-то несколько лет.

Признаюсь, полное помутнее своего рассудка я представляла в неком другом случае. Это вполне логично, ведь подобной ситуации я вообще не могла себе представить. Было лишь четкое осознание того, что в тот момент мне нужна была всего лишь цель. Веская. Ясная. Как спасательный круг для утопающего. Вот только, наверное, было поздно, ведь я уже шла ко дну бездыханным грузом.

— Франческа?

— Сколько лет? Сколько… уже прошло? — спросила я, опустошенным взглядом бродя по знакомым, но, казалось, уже чужим чертам на слишком взрослом лице.

— Почти сорок, — ответил он невозмутимо, но еще хмуро и неуверенно следя за тем, как я поднялась с кресла.

Я кивнула, обманчиво вторя в мыслях то, что обо всем этом обязательно потом придется подумать, и вдруг почувствовала вкус крови на языке. Нужно было бы перестать терзать щеку изнутри, но тогда то, что заперто в клетке нескончаемой анфилады позвоночника, грозило вырваться наружу. Пора было отступать, и как можно скорее.

— Проект. Это был мой проект для тренингов по психотерапии. Знаете, отец записал меня на них, ну, после случившегося, — слова снова вылетали быстрее, чем следовало, но я ничего не могла с этим поделать. — Ведь это случилось в моей школе, да? Казалось интересным, но теперь я понимаю, что лучше было взять популярную проблему лишнего веса у подростков на почве…

— Вот, можете позвонить мне, — настигнув меня уже в самых дверях из кабинета, в тот момент, когда мой побег уже почти реализовался, мужчина настойчиво вложил мне в руку визитку, едва соприкасаясь с кожей. И это было не то. Теплые, даже влажные, как обычно бывает у людей, руки. Совсем не те, совсем неправильные ощущения. — Мы можем поговорить… обо всем, понимаете?

Я снова кивнула, сжав в руке тонкую карточку, и резким движением убрала руку. Не уверена, расслышал ли он, но в самое последнее мгновение, уже выскальзывая из удушливого помещения кабинета, я шепнула свое жалкое: “Извините”.

========== Сокрытое меж книжных стеллажей ==========

***

— Но эта книга была здесь, я читала ее на протяжении нескольких недель в начале учебного года!

Зрелище, наверное, было и правда очень жалким: я, выпятив нижнюю губу и упрямо скрестив руки на груди, ну точно самый обиженный ребенок в мире, перед абсолютно бесчувственной скалой-библиотекаршей. Лицо миссис Роттерман в самом деле не выражало ничего, лишь неровно ощипанные, словно изуродованные неисправной газонокосилкой темные брови едва поднялись вверх, когда я раздражительно фыркнула после последних слов.

— Не понимаю, чего вы от меня хотите, — наконец сказала она, переводя взгляд, будто от надоевшей картинки, на что-то позади меня. — Я не несу ответственность за имущество библиотеки, и если кому-то захотелось унести что-то с собой, он это уносит… В моей компетенции лишь сжигать порножурналы, которые восьмиклассники пропагандой распространяют по полкам с энциклопедиями.

— Но…

— Со своими жалобами можете обратиться к академ-комитету.

Чудно. Просто прекрасно.

— Наверное, я ошиблась, — едва слышно прошептала я, буквально впиваясь ногтями в кожаный ремень сумки.

“Наверное, я ошиблась” — фраза, ставшая за последнюю неделю тем, что вполне можно было принять за симптом ОКР. Несомненно, тревожность в той или иной степени свойственна всем, и многие разумные существа порой совершают ритуалы разной степени иррациональности, что, вроде бы, приемлемо считается нормальными. Я имею в виду феномены отклонений в поведении на фоне какой-либо жизненной ситуации: кто-то после смерти любимой псины продолжает подсыпать в миску корм и менять воду, даже не задумываясь о целесообразности своих действий, кто-то каждый раз накрывает ужин на двоих, не сразу вспоминая, что муж ушел около пяти лет назад. Элементарный сбой механизма, брешь в идеальной вселенной.

Думаю, ответ хотя бы на такой простой вопрос как “когда задымился мой станок” дал бы мне хоть малую надежду. Не имея и шанса, оставалось лишь винить последнюю “ошибку”, хотя то, на чем она строилась, мне было так же непостижимо.

“Наверное, я ошиблась” — вторила я ночами, когда не могла уснуть.

“Наверное, я ошиблась” — отвечала я подруге, пытаясь избежать подозрительного взгляда ее слишком больших глаз.

“Наверное, я ошиблась” — сдавленным вздохом вырывался неуверенный шепот, когда я улавливала взглядом знакомое золото волос в школьных коридорах.

В конце концов если не отрицать саму возможность принятия обсессивно-компульсивного расстройства за основную причину подобного поведения, то создается хоть и мнимое, но, казалось бы, логичное объяснение: оборотная сторона этой одержимости, то есть, обсессии — компульсия, регулярное повторение одних и тех же ритуалов, которые должны предотвратить надвигающуюся опасность. Ощущение подкатывающей тошноты не отпускало ни на секунду, лишь усиливалось, сводя желудок, когда я вдруг оказывалась прямо перед заветной дверью, ведущей в подсобку, а оттуда и на школьный чердак. Я не понимала, как могла пропустить то, каким образом добралась дотуда, не могла уловить мгновение, когда вокруг все окончательно затуманилось.

“Наверное, я ошиблась” — фраза наждачным диском проходилось по пересохшему горлу, и я резко разворачивалась, стремительно неслась в любом противоположном направлении, жмурясь и продолжая перебирать заветные слова, пока не оказывалась настолько далеко, чтобы чувствовать возможность снова дышать.

— Эй, смотри, куда прешь! — раздраженно фыркнул тот, в чью спину я случайно вписалась, проходя через очередной коридор между высокими стеллажами книг. Шаг назад, и я, закусив нижнюю губу в целях бесполезной борьбы со своим “симптомом”, пыталась сосредоточить взгляд на том, кто, продолжал бубнить что-то невнятное, удаляясь вдоль коридора. Почему картинка предательски расплывалась?

Резкая боль, отдающая колкими и неясными ощущениями, вдруг намекнула, что все это время я неосознанно сжимала кулаки. Разжав побелевшие пальцы и смотря на лиловые следы от ногтей, я думала о ложности своих мыслей: как я, отрицающая все существование в общем, могла вдруг заняться такой бредовой идеей, чтобы приписывать себе диагноз? ОКР?! Неужели все, что мир обещал подарить еще при рождении, теперь уместилось в один спичечный коробок безумия?

Поморщившись, я отвела взгляд от своих рук и шагнула к стеллажам, выискивая указательную табличку.

“География? Ну что ж, миссис Роттерман, раз вы не отвечаете за имущество библиотеки, то и не очень расстроитесь из-за новой пропажи.”

Не знаю, была ли тому виной обида в связи с недочитанным “Следопытом” Купера, или же что другое, но путеводитель по Британии так удачно нашел место в моей сумке. Признаться, что это был первый случай за неделю, когда я почти удовлетворенно вздохнула, было сложно, но правда такова. Крепче прижав к себе сокровище, спрятанное в сумке, я продолжила путь, сворачивая с одного коридора в другой, с каким-то успокоением следя за сменой тематики корешков многочисленных пыльных томов, выстроенных по полкам стеллажей.

Я всегда любила библиотеки, любила то необъяснимое чувство защищенности, когда можно просто затереться в коридорах, спрятаться от всего внешнего между стеллажей и забыться на какое-то время. Я всегда любила библиотеки, но в последнее время забыла об этом. Сейчас же, когда я собиралась вновь “излечиться” от пугающего и непонятного внешнего, казалось вполне логичным находиться именно здесь.