Сексуальная гиперактивность рыжего и его готовность сразу к нескольким ночным заходам стали неплохой наградой для брюнета, приютившего парня в стенах своего дома вчерашним вечером. А необременительная болтовня и распитие пары банок пива под хруст самолично испеченных печенюшек за просмотром боевика, были приятным дополнением к охуительному траху.

Вот только неожиданное возвращение Терри, вломившегося в гостиную Милковичей в тот момент, когда Галлагер протискивал свой член в успевшее за ночь неплохо растянуться отверстие Микки, довольно улыбающегося от чувства наполненности, так полюбившегося ему, перевернуло все с ног на голову.

Лежа на старом диване, заляпанном его собственной кровью, продолжавшей сочиться из нанесенных отцом ран и ссадин, Микки Милкович проклинал ебаный мир со всеми его шлюхами, одна из которых только недавно соскочила с его обмякшего члена, чтобы обслужить уже папашу; рыжими мудаками, сидевшими по соседству, со слезами на глазах наблюдающими как он под дулом пистолета разрабатывает сухую пизду проститутки; и блядские мысли о том, что неплохо было бы пригласить Йена к себе еще как-нибудь на днях, навсегда выбитые из его головы разъяренным Терри.

Мысленно прощаясь с Галлагером, Микки бросил на него последний взгляд, переполненный столь непривычными брюнету эмоциями: страхом за себя, который в течение нескольких секунд после появления отца в доме превратился в дикий ужас, но уже за рыжего, на которого Терри решил напасть первым; чувство вины перед Йеном, продолжающим сидеть неподвижно, даже после того, как из соседней комнаты послышалось пыхтение старшего Милковича, ублажаемого русской шлюхой; и сожаление о том, что все кончено.

Он знал, что будет скучать по Галлагеру и, кажется, сейчас, впервые он начал понимать, что эта тоска совершенно не связана с членом последнего.

***

Очередная встреча с настойчиво продолжающим попытки выйти на контакт рыжим, разыскавшим его на развалинах заброшенной новостройки, не предвещала ничего хорошего.

- Какого хуя, Галлагер? – возмутился Микки, наблюдая за бутылкой, в порыве гнева разбитой Йеном о бетонный пол.

- Надо же! Он умеет говорить, - прокричал рыжий в ответ, услышав, пожалуй, первые слова Милковича с момента их совместной «ночевки».

Все попытки избежать разговоров, встреч и любых упоминаний о Йене не принесли Микки ничего хорошего: вновь и вновь прокручивая последние о нем воспоминания, он изо всех сил старался выкинуть Галлагера из головы вместе с его бледной кожей, покрытой веснушками, тогда едва ли просматривающимися за алеющей на ней кровью; сильными руками, крепко сжавшими кулаки в бессилии; зелеными глазами, наполненными болью и пониманием; и тихим голосом, прошептавшим напоследок “увидимся”.

Но что-то упорно скреблось и ворочалось в глубине грудной клетки, не позволяя забыть, ставя зарубки на ребрах по истечению очередного дня, в котором не было рыжего, а лихорадочно работающий мозг генерировал все новые оправдания появившейся к нему привязанности.

Той, что родилась и росла, оставаясь незамеченной Микки.

Той, что не смогла исчезнуть, как бы не пытался Терри ее выбить.

Той, что осталась даже тогда, когда Милкович узнал о предположительном отцовстве и намеченной на следующую субботу свадьбе.

- Значит, все? Мы порвали? - догоняя брюнета, спешившего вновь избавить себя от его общества, спрашивал Галлагер, выходя за тем на улицу. – Твой отец выбил из нас дурь, и ты женишься? Больше никаких разговоров, ничего? – хватая Микки за плечо, разворачивая его к себе, кричал Йен, тут же получая толчок в грудь от брюнета.

- Да отъебись ты от меня, - прорычал Милкович, стараясь не смотреть рыжему в глаза.

- Презираешь гомосеков? Чувствуешь себя мужчиной? – Не унимался Галлагер, продолжая кидать в лицо Микки все новые вопросы, слышать которые тот совершенно не хотел. – Давай! Вперед! БЕЙ! – прокричал Йен, делая несколько шагов к брюнету, молча исполнившему команду.

- Блять, - выдохнул Милкович, наблюдая, как оседает рыжий от смачного тычка под ребра.

Нет, он не хотел этого, но чертов мудак появился так не вовремя.

- Ты меня любишь. И ты гей, - хрипловатым голосом произнес Галлагер, вновь поднимаясь на ноги. – Признай это. Хотя бы раз. Признай, - последнее слово было прервано коротким ударом кулака в челюсть, а голубые глаза Микки наполнились непрошенными слезами.

Какого хуя ты несешь, блять?

Заткнись, пожалуйста!

Не смей говорить мне это, пидарас ебучий!

Я не хочу слышать!

- Что, полегчало? Чувствуешь себя мужиком? – очередная фраза резанула слух Милковича, а не желавшее складываться в одно единственное слово из шести букв чувство, усиленно не замечаемое Микки на протяжении уже длительного времени, название которому так ловко подобрал рыжий, испугало брюнета, вынуждая того сделать следующий шаг:

- Вот теперь полегчало, - прохрипел Милкович, нанося размашистый удар тяжелым ботинком по лицу Галлагера, потерявшего сознание сразу после, а дрожащая рука, крепко сжимающая бутылку Джек Дэниелса, поднесла ту к губам, осушившим остатки виски, плескавшегося на ее дне, чтобы в следующее мгновение выбросить ненужную теперь стекляшку в сторону.

Микки Милкович брел по стройке, боясь обернуться, оставляя за своей спиной едва ли дышащего Йена лежать на холодной земле.

Оставляя вместе с ним и то чувство, признать наличие которого в своем сердце ему не хватало смелости.

========== Терапия ==========

Грамотно назначенное лечение ведет к устранению

или облегчению симптомов того или иного заболевания.

Шедший уже третьи сутки дождь звонкими ударами капель о металлическую крышу раздражал барабанные перепонки Микки Милковича, скрывшегося на чердаке от снующих по всему дому шлюх, коллег по дрочильно-сосательному ремеслу его будущей женушки, ведущих подготовку к блядской свадьбе, назначенной на эти выходные.

«Микки и Светлана навсегда» - коряво выведенные буквы на старой замызганной простыне, ставшей своеобразным холстом для ебучей надписи, сохли на полу, ярким пятном краски выделяясь на фоне деревянных перекрытий, став неплохой мишенью для летящих в них окурков сигарет, одну за одной выкуриваемых Милковичем.

Яркими искрами разлетаясь по сторонам от соприкосновения с тканью, бычки затухали, лишая брюнета надежд на небольшой пожар, который, по его мнению, смог бы ненадолго отсрочить намеченное торжество, давая возможность еще пару дней дышать свободно.

- Эй, Мик, нужно отвезти стулья в зал, - Мэнди позвала брата, высовывая голову из люка, ведущего в коридор.

- И чё? – пытаясь подняться, спросил парень сестру, уже исчезнувшую из поля его зрения. – Сами, блять, пусть таскают ебаные табуретки, - бубнил он, спускаясь, натыкаясь на отца, ведущего очередную шалаву к себе в комнату для халявного траха. - Эй, блять, двери хоть закрывайте! – проорал он, проходя мимо своей комнаты, где, воспользовавшись моментом, Игги шпилил карлицу, на которую уже очень давно пускал слюни, пересчитывая помятые купюры, что едва хватило бы на одну дрочку.

«Семье и родственникам скидка» пронеслось в голове брюнета, и, захватив куртку, валявшуюся на стуле в гостиной, он вышел во двор, где его ожидал фургон, набитый мебелью, готовый отправиться по назначенному адресу.

Где-то вдалеке мелькнула фигура, макушка которой, Милкович готов был поклясться, была ярко-рыжей, но ее обладатель скрылся с глаз слишком быстро, не позволив Микки удостовериться в своих догадках.

А ведь еще совсем недавно он сам точно также шпионил за Галлагером, распивающим коктейли с престарелым виагроидом, заявившимся в магазин за своей «рыжей конфеткой» в разгар рабочего дня, вызывая дикое раздражение и злость тут же забившего на малолетних покупателей дури, стоявших рядом, Микки.

Допивая уже третью банку пива, Милкович стоял в тени подворотни, наблюдая за двумя мудаками, весело хохотавшими над какими-то своими пидарестическими шутками, крепко стиснув зубы, изо всех сил стараясь подавить желание пересечь улицу и размозжить морщинистую физиономию о небольшой столик бара.