– В бензине? – переспросил Азар, вскинув брови.

– Ну да. А за машинами я растяну бельевые веревки, на которых развешу постиранное. И к каждой вещи прикреплю армейский жетон, на котором будет выбито описание и фамилия того, кто ее прислал.

– Ага… – Азар побарабанил пальцами по столу. – Чтобы они напоминали трупы?

– Ну, тут все зависит от размера предмета. Но, учитывая, что они будут покрыты масляной жижей, да. Трупы или нерожденных детей.

– Вот так вот… – глубокомысленно произнес Азар, что-то записывая.

Я умолк. Много ли скажешь после словосочетания «нерожденные дети»?

Принявшись за мое портфолио, Азар спросил:

– Я так понимаю, стирать в бензине вы уже пробовали?

Воодушевленный, я ответил, что да.

– И ничего не взорвалось?

– Нет. – Я постарался придать тону убедительность. – Только сушить в машине нельзя. И бумага очень сильно раскисает.

Он покивал:

– Список необходимых материалов есть?

Я с готовностью протянул ему план проекта. К моему ужасу, Азар начал зачитывать его вслух:

«Необходимо: две стиральные машины – одна марки „Вирпул“ (четыреста евро), одна „Трайсити бендикс“ (триста пятьдесят евро). Возможно, один инвертор и один антипомпажный механизм (двадцать пять евро). Две большие плетеные корзины для белья („Икея“, девять евро за штуку). Шесть канистр бензина (восемнадцать евро за штуку). Три упаковки латексных перчаток (десять евро). Две большие кастрюли (пятнадцать евро). Две деревянные платформы по десять квадратных метров („Касторама“, примерно сто евро). Пятьдесят армейских жетонов (двести евро). Аппарат для гравировки по металлу (семьдесят пять евро). Бельевая веревка (пятнадцать евро). Прищепки (пять евро). Нейлон для флага (двадцать пять евро). Краски для флага (сорок евро). Черный брезент (двадцать евро)».

Азар поскреб подбородок, записал что-то на бумажке и продолжил:

«Схема: Инсталляция занимает около сорока квадратных метров. Две стиральные машины расположены рядом на расстоянии полуметра, американская слева, британская справа. Одна корзина слева от американской машины, другая справа от британской. Рядом – канистра бензина. За машинами висит флаг, представляющий собой гибрид американского и британского (выполнен художником масляной краской на нейлоновом полотнище, эскиз в приложении). Флаг сделан так, что рисунок слабо различим вблизи, но становится явным издалека. Машины, корзины и канистры стоят на деревянных платформах. Справа от машин натянуты бельевые веревки. Под ними расстелен черный брезент – чтобы вызвать ассоциации с мешками для трупов».

И опять он что-то черкнул на своей идиотской бумажке. Небось список для супермаркета. «Передайте жене, на ужин хорошо бы фарфалле с лесными грибами. И у нас закончилась двухслойная туалетная бумага. Спасибо, Элис, вы душечка».

Развалившись в кресле и пригладив роскошную шевелюру, Азар перешел к последней странице моего плана:

«Слово художника: Цель этой инсталляции под рабочим названием „Война стирает все“ – проиллюстрировать абсурдность поисков в Ираке оружия массового поражения. Мы приглашаем зрителя принять участие в безумном варианте рутинного домашнего действия – стирке вещей в бензине. Для стирки будут выбраны предметы, которые напоминают художнику и участникам о прошлых ошибках. Инсталляция воздействует на зрителя на интеллектуальном, визуальном и ольфакторном уровне и наверняка будет оценена по достоинству любителями творчества Софи Калль и Маурицио Каттелана».

Вот и все. Читать больше нечего. Остались только наброски, на которые он даже не взглянул.

Азар крутанулся в своем пафосном кресле в одну, потом в другую сторону. Собрал листки с моим планом, аккуратно сложил, прижал маленьким серебристым пресс-папье в виде сосновой шишки.

– Хорошо! – объявил он, нацарапал еще что-то на бумажке, завершил размашистым восклицательным знаком и встал. – Идемте со мной.

Мы вышли из кабинета, но вместо того, чтобы свернуть направо к моей длинноногой землячке, убивающей время в соцсетях, он повел меня в другую сторону. Мы свернули за угол и оказались перед аркой, которую завешивали полосы целлофановой пленки, прикрепленные к потолку голубой изолентой. Азар раздвинул полосы и жестом пригласил меня внутрь. Я шагнул в полумрак. Теперь понятно, что имел в виду Жюльен, называя этого человека «жестким». У него есть отдельный выход для отвергнутых просителей. Однако Азар пролез следом за мной и вытащил из внутреннего кармана фонарик.

– Электричество пока не провели, – пояснил он, обводя лучом помещение. – Ну и стены, конечно, еще не покрашены.

Я молча озирался. Сейчас мне предложат заняться малярными работами? А что, ему известно, что с кистью я обращаться умею.

– В общем, пока вот так. – Азар выключил фонарик и снова распахнул пластиковую завесу.

Выйдя в коридор и стряхнув пыль с рукава, он произнес:

– Зал будет готов к концу марта. А вы? Будете? – И, не дав мне времени одолеть неконтролируемую гипервентиляцию легких, добавил: – Поскольку мы с вами работаем пока впервые, стоимость материалов оплачиваете вы. В случае успеха мероприятия мы вам все возместим. Договорились?

Как загипнотизированный, я смотрел на его белоснежные зубы и от шока не мог слова вымолвить.

– Ну и прекрасно, – заключил он, улыбаясь. – Думаю, выйдет мощно. Зайдите ко мне на той неделе. Пусть Элис вас запишет. – И он протянул мне визитку.

Изо всех сил скрывая восторг, я сообщил, что мой номер и адрес находятся в описании проекта, а визитной карточки у меня нет.

Азар посмотрел на меня с сочувствием и протянул руку.

– Если угробите мне галерею, будете возмещать убытки. Мы это пропишем в договоре.

– В договоре, – повторил я. – Ну да, разумеется.

Он проводил меня к выходу, по пути познакомив с Элис по всем правилам – конечно же, она оказалась британкой, маленькая шельма. Оба попросили звонить, если возникнут трудности с приобретением материалов, и хором пожелали мне: «Бон уик-энд!»

Все еще ошарашенный, я выполз на шумную улицу в предкоктейльный час и поковылял прочь, натыкаясь на бабушек с тележками и женщин с букетами цветов.

Свершилось. Он дал согласие.

На протяжении долгих месяцев отрезанный от источника жизненных сил, я вдруг сумел вернуть себе малую частичку своего прежнего «я». Меня переполняла энергия. Я был горд. Я жутко волновался. Я хотел рассказать обо всем Анне.

Я размахивал портфелем и чуть ли не пританцовывал на ходу. День мой был мюзиклом, Париж – моими подмостками. Дойдя до фонтана у входа в парк, я понял, что положительно не могу держать радость в себе. Я должен поделиться с женой. Но, нашарив в кармане телефон, обнаружил, что он выключился. Я теперь так редко его использовал, что просто забыл зарядить перед выходом. И лишил себя возможности сообщить чудесную новость единственному важному для меня человеку. Хотя… можно ведь прийти и рассказать лично. Сев на скамейку, я стал взвешивать все плюсы и минусы такого варианта. С одной стороны, дом совсем рядом. С другой, еще и пяти нет, вряд ли Анна вернулась с работы, тем более Камилла уже в Бордо. А если Анна и там, она рассердится, что я без звонка. Хотя, может, ей, наоборот, будет приятно, что мне так не терпится ее увидеть. В общем, я решил рискнуть. Идти всего минут пятнадцать. Если что, записку оставлю. Вдруг она согласится со мной поужинать? Вдруг, хотя и маловероятно, у нее еще нет планов на вечер?

К моему удивлению, на кухне горел свет. Я застыл у ворот, вглядываясь в окна. Ключи у меня были, но я не чувствовал себя вправе ими воспользоваться. И тут я увидел жену. Говоря по телефону, она прошла к раковине и стала наполнять водой какую-то емкость. Наверное, вазу для цветов. В отличие от меня, унылого ленивца, Анна всегда поддерживает в доме идеальный порядок.

Собравшись с духом, я пошел к крыльцу, на ходу репетируя свою речь: у меня прекрасная новость, очень хотел поделиться, телефон сел… И вдруг в окне показалась вторая, мужская фигура! Он наклонился к ней, видимо, что-то спрашивая; она махнула рукой в сторону буфета, не отрываясь от телефона. Человек обернулся, и я узнал в нем Томаса. Томас на моей кухне. Пятничным вечером.