— Чего это ты, Ань, из дома сбежала? Блажь, что ли, напала?

Ткнув, пальцем Женьку в нос, девушка уклончиво сказала:

— Много будешь знать, скоро состаришься!

И хлопнула калиткой.

Не было почти дня, чтобы Женька не заглядывал — ну, хотя бы на полчасика — к Сереге на стройку или в общежитие. И к ушастому светлоголовому мальчишке уже все привыкли.

Завидев из окна босоногого парнишку, подбегавшего к длинному корпусу санатория, растущему ввысь прямо-таки не по дням, а по часам, какая-нибудь глазастая штукатурщица озорно кричала:

— А-а, крестничек! Привет! Опоздал малость, твой крестный за цементом в Жигулевск укатил.

Женька поддергивал свои латаные на коленях штаны, вечно с него сползавшие, и тоже весело кричал:

— Я подожду, тетя.

— Какая я тебе тетя? Я еще невеста! — отвечала бойкая на язык деваха.

— Ну-у? А я-то думал, что ты соломенная вдова! — хохотал находчивый Женька.

Из окна высовывалась другая девчонка, припудренная мелом, и просила:

— Женечка, будь ласковым! Принеси из речки ведерко водицы. Во рту все пересмякло.

— Я мигом! — охотно отзывался Женька и, разыскав где-нибудь порожнее ведерко, бежал к Усе, бодро напевая:

Заявлялся из Жигулевска Серега, весь перепачканный цементом, трепал ласково Женьку за жесткие свалявшиеся вихры и вместе с другими рабочими принимался таскать в сарай неприподъемные мешки из плотной бумаги.

А во время перекура Серега с Женькой сидели на подножке самосвала. Иногда молчали, иногда оживленно разговаривали. Женька выкладывал шоферу свои немудрящие новости, а тот — свои. Они уже раза три собирались на рыбалку, но поездка все откладывалась и откладывалась из-за объявленного на стройке аврала. Частенько Сереге приходилось работать по две смены.

Как-то под вечер к одному из подъездов первого корпуса, где на двух этажах уже полным ходом шли отделочные работы, Урюпкин подогнал машину с панелями из прессованной стружки. Машина задела бортом за одну из берез, стоявших вблизи здания, и сломала большую ветку.

— Окосел? — крикнул шоферу дюжий парень, поджидавший панели.

— Па-адумаешь! — огрызнулся Урюпкин, выпрыгивая из кабины. — Тут этих дерев… я бы их все порубил, одна от них морока!

— Котелок твой шальной! — осуждающе проговорил другой рабочий, проходивший мимо. — Здесь же люди отдыхать станут. На березки эти под окнами… кому же не приятно будет посмотреть?

Из подъезда вышел угрюмый детина с лейкопластырем на квадратном подбородке — прораб стройки.

— Что за базар? — буркнул он, доставая из кармана помятого пиджака помятую папиросину.

— Урюпкин вон… Глянь, как покалечил березу, — сказал парень, открывая у машины задний борт. — Можно бы, наверно, и поаккуратнее.

— Ты кто: начальник, замечания всем делать? — багровея, вскричал ни с того ни с сего прораб. — Их давно пора спилить! Сплошная от них помеха!

И тут Серега, протиравший ветошью фары у своего самосвала, готовя машину к сдаче сменщику, поднял голову неспокойно, но твердо проговорил:

— Не спилите, Самойлов. Хватит, и так полрощи вокруг без нужды погубили по вашей бесхозяйственности!

Мгновенье-другое пораженный прораб не мог вымолвить словечка. А потом, чертыхаясь, снова заорал:

— А кто мне запретит? Я тут хозяин!

Крепко сжимая в руке ветошь, Серега все так же спокойно ответил:

— Мы, рабочие, не позволим! Потому что мы тоже здесь хозяева!

Женька, стоявший рядом с Серегой, со страхом подумал, что прораб сейчас бросится на шофера с кулаками, но тот, круто повернувшись, зашагал поспешно к складу, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу.

Осторожный, сдержанный Анисим, только что подъехавший с теми же панелями, осуждающе промолвил, подходя к Сереге:

— Зря ты с бирюком связался. Он тебе это припомнит.

Разжимая побелевшие губы, Серега упрямо тряхнул головой:

— Волков бояться — в лес не ходить. А по Самойлову и еще кое по кому давно тюрьма плачет.

В душе Женька был согласен с тихим неприметным Анисимом. «Не стоило Сереге из-за березки ссору заводить с прорабом. У нас лесу-то вокруг… ого-го сколько!»

Серега положил под сиденье ветошь, взял Женьку за руку.

— Саня, я пошел, — бросил он через плечо сменщику.

И они с Женькой направились неспешно к дороге. Молчали. Долго молчали. Потом Женька, с тревогой заглядывая Сереге в глаза, спросил:

— А он правда… может тебе напакостить?

— Кто? — рассеянно переспросил шофер.

— Ну, этот… бегемот прораб?

Серега вдруг улыбнулся. Улыбнулся необыкновенно лучисто. И сказал успокаивающе:

— Пожалуй, поперхнется.

Немного погодя Женька осторожно объявил:

— А к Жадиным утрось милиция наведывалась. Интересовались, откуда у них появилась машина кирпича и цемент.

Серега промолчал.

Спустились под яр, намереваясь искупаться в Усе, как где-то рядом, за кустами ветельника, послышались частые всхлипывания.

Вскоре на тропу вышел, согнувшись в три погибели, Петька Свищев.

— Ты чего ревешь? — спросил Серега мальчишку, расстегивая ворот гимнастерки.

Петька гнусаво захныкал:

— Бра-бра-братишка пропа-ал. У-утоп Валька.

— Как утоп? — всполошился Серега. — Да ты не хлюпай, а толком расскажи.

— Он с соседскими девчонками без спросу убежал на речку. — Петька грязным кулаком размазал по лисьей мордочке липкие слезы и снова чуть не захлебнулся удушливым ревом. — Те… те змеехвостки уж домой пришлепали, а Вальки… а Вальки моего нет, — через силу сдерживая слезы, продолжал он. — Говорят, Вальку какие-то тетеньки к себе поманили. Тетеньки тоже купались. Врут, чай, дурешки. Боятся сказать, что Валька утоп. Вернутся с работы отец с матерью… они шкуру с меня спустят. А во всем Санька Жадин… он во всем виноват!

Петька опять заревел, так и не досказав, какая вина Саньки Жадина в этой истории.

— Ситуация, — протянул раздумчиво Серега.

— А какие тетеньки купались? Девчонки тебе не сказывали? — спросил он чуть погодя Петьку. — Ну, перестань же коровой реветь!

— Ска-азывали… ненашенские тетеньки. Да они все врут с перепугу, язычницы эти!

— Ты вдоль всего берега прошел? И тетенек никаких не видел?

— Нет. — Петька помотал головой. — Ни тетенек, ни Вальки. Даже бельишко Валькино кто-то спор.

Серега подумал и сказал:

— Пойдем с нами.

И они сызнова полезли на кручу, теперь уже втроем.

Вальку, прехорошенького толстячка лет четырех, обнаружили в общежитии строителей в одной из комнат молоденьких девчонок, окончивших по весне ремесленное училище.

Малец сидел на столе и, болтая ногами, лакомился дешевыми карамельками, потешая легкомысленных хозяек комнаты забавным своим говором.

Подталкивая вперед Петьку, Серега от порога сказал:

— Твой братишка?

— Мой.

А Валька, завидев Петьку, с восторгом закричал:

— Пе-эть, хочешь, я тебе конфетку дам?

Мрачный Петька многообещающе протянул:

— Я тебе… ремня дома дам! Будешь потом помнить…

— Ишь, сердитый какой, — остановил Серега Петьку. — А ты радуйся.

И строго оглядел притихших хозяек комнаты — долговязых девчонок с огрубевшими мосластыми руками.

— Кто ж так легкомысленно поступает? Вы ведь не маленькие. Вот как шпаклюетесь! Увели пацана, а его брат ищет, думал, утонул.

Девчонки покраснели. Одна же из них, чуть побойчее, вскинув гордо голову с тугими кудряшками, покривила накрашенными губами:

— Зачем же эдакие страсти? Мы сами собирались отвести малыша в деревню.

Бережно сняв со стола Вальку, Серега почему-то не сразу опустил его на пол.

— А ты кто? — поднимая на шофера светлые, с рыжиночкой глаза, спросил незаробевший малец. — Не моги и думать: я тебе свои конфеты не дам!