Жар-Птица сердито взглянул на меня, но потом уселся на пол, и наши пламенные лица оказались почти вровень.

– Ты заблудилась? – прошептал он.

– Да, – горячо ответила я.

– Бедные маленькие потеряшки – моя профессия.

Называй меня Фонарь… И не смейся! Я всегда был нежным, милым маленьким огонёчком за стеклом. И никогда не был всепожирающим пламенем. Это твоя участь, твоих соплеменников, вашей армии и проклятой шкатулки.

И его.

Волшебник держал моё перо, когда я влетел в комнату на вершине башни. Я знал, что так будет. Годами чуял недолгие прикосновения его рук, понимал, что он ждёт лишь повода. Лунный свет, бледный и резкий, рассёк его ошейник, когда я вспыхнул на подоконнике. Повод стоял в углу – с округлым брюхом, прикрытым изысканным жёлтым жакетом цвета нарциссов, чьих лепестков коснулись самые первые солнечные лучи. На нём были золотые эполеты, золотые блёстки, золотые пуговицы и золотой пояс. Лацканы обшиты зелёным, таким ярким, что глазам становилось больно; чулки и башмаки с высокими каблуками подобраны в тон. У него на поясе висел тонкий длинный меч в изящных ножнах, украшенных лентами, – дорогой и показной, который сразу демонстрирует, что хозяин не умеет с ним обращаться. Картину дополнял чёрный парик, блестящие пышные кудри которого ниспадали до талии. Лицо он прятал под бальной маской с острыми углами, разрисованной золотыми листьями точно страница манускрипта, и с пучками необычных павлиньих перьев, торчавшими из пустых глазниц; на конце каждого пера сиял фиолетовый глаз. Его рот был маленькой жёсткой щелью.

В руке, затянутой в зелёную перчатку, он держал мешок пряностей, таких сильных и ароматных, что мешок промок насквозь, и комнату заполнил пьянящий запах.

– Слушай внимательно, куропаточка моя. Это Костя с берега Варени. Скоро он станет обладателем твоего пера, ты должен быть хорошим попугайчиком и подчиняться ему так же, как подчинился мне, прилетев сюда, во тьму и холод, оставив такую милую и изящную гусыню оплакивать твой уход.

– Нет нужды злорадствовать, Омир, – сказал Костя. Его голос из-под маски звучал глухо, но всё равно мягко, как угорь, и вкрадчиво. – Это признак дурного вкуса. Я уверен, он и без твоей помощи чувствует себя вполне несчастным. Я заберу его, буду держать в сухости, кормить разными вкусными штуками. Дам ему столько мышей, сколько он сможет съесть, на тарелках из хрусталя и золота. Тебе ведь хотелось бы этого, Фонарь?

Человек в жёлтом жакете положил руку на моё крыло, и под перчаткой что-то зашевелилось. Я вздрогнул, мои перья вспыхнули синим от печали и белым от тревоги. Я ничего не сказал.

Но сделка была заключена, и Волшебник забрал свой мешок пряностей, с наслаждением вдыхая их аромат. Костя с берегов Варени погладил края моих перьев и тихонько вздохнул, подумав о чём-то сокровенном. Его дыхание сделалось взволнованным и хриплым, когда он ощупывал перья. Затем он открыл дверцу большой клетки из слоновой кости и жестом велел мне забраться внутрь.

Что я мог поделать?

Путешествие в Аджанаб было долгим, а до края пустыни лучше добираться по реке. Будучи опытным речным путешественником, Костя арендовал роскошную баржу цвета тыкв и крови. Мою клетку установили на носу, чтобы я наблюдал, как бурлит и пенится зелёная вода реки, текущей с гор. Баржа качалась под моим весом, но держала, не особо жалуясь.

Река оказалась шире, чем я ожидал. Я видел зелёные берега, где летали огоньки-светлячки и тучи москитов. До чего же они были далеки! Вокруг баржи пенилась коричневая вода, полная водорослей. Рядом со мною на палубе находился большой хрустальный кубок, закреплённый на прочной деревянной подставке; в кубке плавала толстенькая золотая рыбка, помахивая вуалевым хвостом. На её чешуйках отсвечивала речная вода, чёрные глаза медленно и вразнобой моргали. Грани хрусталя бросали разноцветные блики на её шкуру.

– Тебе нравится река? – пробулькала она. – Я могу поговорить с шестовиками, если ход недостаточно мягкий.

– Я почти не чувствую, как мы движемся, – хмуро ответил я. – О таком мягком ходе можно лишь мечтать, но я не мечтал, и направляться туда, где заканчивается река, мне совсем не хочется.

– Извини… Такова участь зверей: если мы интересны человеку, он сажает нас в клетку или кубок. Это трагично, но стоит ко всему относиться философски. Река длинная, стекло хрупкое.

Я щёлкнул клювом.

– Аджанаб велик, а клетка крепкая.

Рыба просияла, её чешуйки засветились от удовольствия.

– Ты направляешься в Аджанаб? Я везу тебя туда, куда ведёт река. Как мило! У меня, знаешь ли, есть родня в Аджанабе.

– Рад за тебя. Мне туда не надо. Человек-павлин в жёлтом жакете говорит, что будет меня там кормить мышами. Но, сдаётся мне, человек, желающий кормить птиц мышами, мог бы исполнить желаемое где угодно. Если он везёт меня по реке в город, о котором я раньше почти не слыхал, значит, дело не только в мышах.

– Но река сладкая, как пальмовый сахар! Мне очень нравятся эти холодные горные маршруты. Однако, когда ночь делается совсем синей, я думаю о Варени и её вкусе. – Рыбка лениво развернулась, коснувшись стекла плавниками. – Каждое утро они бросают меня в реку, и я пробую воду. Здесь, высоко в горах, она похожа на замёрзший мох… Я пробую течения и глубину, ловлю направление потока и нахожу безопасный путь; узнаю, начала ли форель нереститься. Потом меня вылавливают и снова помещают в стекло. Я прокладываю курс по вкусам реки.

– Для тебя могли бы подыскать сосуд побольше.

– Люди невнимательны к тем, кто их окружает. Уверена, они считают этот винный кубок большим, как океан, запертый в хрусталь. Но я на этой барже лоцман, без меня они ничего не могут. – Её лицо – то лицо, каким может обладать рыба, – приобрело озорное и лукавое выражение. – Знаешь, когда-то я была драконом.

Я рассмеялся. Мой смех звоном раскатился над быстрой водой.

– Наверное, ты была самым маленьким драконом из тех, что когда-либо хватали девушек за передники.

Рыбка покраснела от гнева:

– Не смейся! Я действительно была драконом! И побольше тебя, кстати.

Я появилась на свет в скрипучем шлюзе на этой самой реке. Всё вышло случайно – вода прибывает и убывает, временами ненасытный водоворот захватывает несколько золотых искр, и кому-то приходится обходиться карманами и воронками у основания стен, покрытых скользкими водорослями. Мы – дети шлюза: мои братья и сёстры, как и я, носят имя Шлюз, что в сезон спаривания приводит к большой путанице.

Горы похожи на согбенные спины стариков, повсюду облака да туманы, и деревья склоняются к воде так низко, что продолжают расти под невысокими волнами, пока речное дно не превратится в переплетение ветвей, что тянутся с противоположных берегов, и их листва колышется в мутной воде. Вода холодна и быстра, и среди скал – где лёд крадётся по песку, сковывая склонённые деревья, так что лишь середина речного русла остаётся свободной для плавания и охоты, – есть один водопад.

Я не знаю точно, где первая золотая рыбка услышала, что этот водопад является чем-то бо́льшим, нежели одной жалкой каплей на поверхности реки. Но слухи среди нас распространяются быстро, такова природа рыб. Какой-то малый с красными плавниками слышал, как об этом шепчет форель, а той рассказала щука, которую убедил броняковый сом, восхитившийся тем, что ему протараторила рыба-барабанщик, знавшая о правдивости угря, что не мог прийти в себя, услышав о приключениях окуня. И все они твердили в один голос, что, если бы золотая рыбка могла прыгнуть над этим водопадом, она превратилась бы в дракона.

Многие из Шлюзов в это не поверили – что за абсурдная идея! Драконы вылупляются из яиц и огня в далёких-предалёких странах, о которых благовоспитанные рыбы слыхом не слыхивали. Кроме того, разве кто-нибудь видел драконов или хотя бы слышал рассказы о дыме или обожжённых девах, опускавших в реку обгорелые волосы, чтобы погасить пламя? С другой стороны, мы, Шлюзы, родились отдельно от других золотых рыбок, отличаемся упрямством и раздражительностью. Лишь я отправилась с золотыми рыбками, родившимися в открытой воде, к подножию водопада, чтобы поглядеть на туман и ревущий низвергающийся поток; подумать о том, как золотая рыбка могла бы так высоко подпрыгнуть, пытался ли кто-то это сделать и ещё о том, каково иметь жесткие зелёные чешуйки вместо мягких золотых. Что чувствуешь, когда выдыхаешь пламя? Ведь можно задохнуться от собственного дыма. Не обжигает ли огонь язык и каков он на вкус? И главным, что интересовало нас, собравшихся в оранжевые, белые и красные группки, была способность летать.