Я провела там три года и добилась скромных успехов, выведя синецветный лайм, улун-дыню и лимонную макаку, после чего меня отправили в поля вместе с Ядзо-рождённой-на-дне-зимы. Мы должны были вернуться через год и показать свой вариант обычной скромной розы. Ядзо была на год старше меня, но считалась трагической ошибкой. Её первое наставление – гранатовый муравей – выглядело многообещающим, но после своего прибытия она занималась только каталогами. Потому её наказали, выделив в напарники черепаху-новичка, а мне, запряжённой в одну упряжку с загадочным гением, не желавшим работать, осторожно намекнули, что надо трудиться усерднее. От совместных открытий – анчара-рождённого-у-воды и иксоры-рождённой-пламенеющей – нас отделяли десятилетия, а от розы-рождённой-в-ящерице – год или около того.

Ядзо была хорошенькой. Её лицо имело необычный желтовато-зелёный цвет, тонзура выглядела блестящей и чёрной, волосы – растрёпанными, а глаза казались уставшими. В перепонках между её пальцами виднелись дырочки – маленькие точно булавочные уколы. Но я их разглядела. Когда мы вышли из дверей Большого Каппы, вместе со своим мешком я взвалила на себя и её мешок, чтобы ей было полегче. Я уже говорила, что мы неизменно вежливы…

– Ёй-рождённая-вечером, – сказала она, после того как мы некоторое время шли через поля, следуя изгибам реки, протекавшей через центральный зал Большого Каппы и снова выходившей в мир, – как ты считаешь, после того как наша вода выливается, и мы заполняемся вновь, как чаша, которую опустошают утром и наполняют вечером, мы те же самые каппы и милые черепахи, что прежде?

– Не знаю, Ядзо-рождённая-на-дне-зимы, – сказала я, запинаясь. – Я об этом не думала.

– Я выливаю свою воду раз в месяц, с той поры, как вошла в огуречные сокровищницы, – проговорила она негромко и задумчиво, окинув взглядом тёплую воду и парящих над зарослями молочая подёнок.

– Что? – в ужасе воскликнула я. – Зачем ты сотворила подобное с собой? Это ужасно, недопустимо!

– Возможно, это моё наставление самой себе, – только и сказала она.

Дальше мы шли в упрямой тишине, которую не удавалось прогнать. Я снова посмотрела на дырочки в её перепонках, растрёпанные волосы, необычную кожу. И поняла, почему другие каппы не любили Ядзо: она была неопрятной, странной и, возможно, безумной. Но всё-таки я прислушивалась к тому, что она говорила.

А говорила она, что нам следует отправиться в Королевство стеклянных дождей, отдалённый степной край, чьи жители открыли новый способ выискивания ответов на вопросы. В поисках ответов мы направили свои панцири к травяным равнинам, и я каждую ночь благодарила Звёзды за то, что наше путешествие не продлится месяц и мне не придётся быть свидетельницей того, как Ядзо станет калечить себя.

В Королевстве стеклянных дождей и впрямь было много дикой травы. По плоской земле, где она росла, будто проносились волны высокого прилива. Трава была жёлтой и золотой, её стебли – серебристо-серыми, и волны оказались очень красивыми. Долину со всех сторон окружали красные скалы и приземистые холмы с плоскими вершинами, испещрённые вкраплениями бледно-жёлтого камня. Было холодно, небо выглядело высоким и хрупким, вдалеке ясно и резко поблёскивали высокие крыши столицы, черепица которых делала их, э-э, похожими на панцирь черепахи.

Нас приветствовали, если можно так сказать, у ворот местной академии, представлявших собой толстые сухие кедровые двери, украшенные сложным резным орнаментом из переплетавшихся ящериц. Я говорю «если можно так сказать», потому что поначалу мы не были уверены, что кто-то стоит в тени за дверью, пахнувшей сеном, яйцами и старым кедром, отполированной сотнями рук.

– Я слушаю, – сказал голос тихий и нежный, как лапка дрожащего кота на кухонном окне. – Кто хочет войти в дом разведения?

Но там, откуда доносился голос, никого не было. Лишь начинался длинный коридор, заполненный шёпотами и постукиванием когтей о стекло.

– Я Ёй-рождённая-вечером, а это Ядзо-рождённая-на-дне-зимы, мы из Большого Каппы и пришли сюда в поисках ответов, – сказала я, глядя туда, где мог бы находиться собеседник.

Голос зазвучал вновь – дальше, справа от меня:

– Прошу прощения. Я знаю, вы не можете меня видеть, и это сбивает с толку. Меня зовут Острая, я Стеклянная принцесса и хранительница этого дома. Если у вас есть вопросы, именно я выведу ящерицу, которая предоставит ответы.

Как нетрудно предположить, мы были совершенно сбиты с толку.

– Но где ты? Почему мы тебя слышим и ничего не видим?

Раздался негромкий смех, как будто прозвучала старая и не особенно смешная шутка. Я почувствовала на своей руке тяжесть другой руки, прохладной и твёрдой – стеклянной.

– Меня забрал стеклянный дождь.

В наших краях дождь называют стеклянным не от избытка поэтичности. Это не причудливая фигура речи. Когда приходит весна, молодая и зелёная, пахнущая травой, появляются облака – такие белые и чистые, что у них нет запаха. Облака наползают со всех сторон и натягивают свои луки, после чего на нас обрушивается Стеклянный дождь.

Его капли – осколки стекла, с небес будто падает разбитое зеркало. Осколки собираются на траве и срезают её под корень, точно ужасные жёсткие снежинки. Они кричат, когда падают. Вспарывают воздух и отражают свет облаков, мерцают и вспыхивают. После такого дождя под нашими ногами неделями раздаётся хруст и дребезжание. Когда приходят эти облака, матери торопятся спрятать детей под крышами, банкиры запираются в хранилищах, сапожники строят вокруг себя высокие баррикады из башмаков с железными мысками. Все сидят тихо и слушают, как дождь стучит и разбивается на части, ударяясь о черепичные крыши, и падает с карнизов, порождая радугу, какая бывает лишь во время бури.

Меня он застиг снаружи.

Моя мать – Стеклянная королева, и мне не хватит слов, чтобы описать её красоту. Даже будучи ребёнком, я иной раз теряла дар речи, благоговея перед ней, её серебряными волосами и серебряными глазами; ресницами, похожими на сахарную вату; губами – такими красными, что ей завидовали яблоки. В то время она была мастерицей разведения, как я сейчас, и её пальцы постоянно были забинтованы, потому что ящерицы – своенравные существа, склонные к буйству.

В наших краях ящериц немного. Мы их завезли в свою бытность кочевниками; так много поколений назад, что уже нет смысла вспоминать, какая земля была нашей первой родиной. Мы разводили их в тёплых норах, где они радостно ворковали и шипели над бесчисленными кладками яиц. Кто первым заметил символы на спинах ящериц? Как теперь узнать? Женщина, мужчина, ребёнок? Король, королева, нищий, мошенник? На золотой подставке в зале моей матери лежит книга со множеством картинок, нарисованных дорогими алыми чернилами, в которой говорится, что однажды повар в деревянных башмаках искал новый рецепт приготовления капусты. И однажды вечером он сотворил удивительное блюдо для королевского банкета: большие и малые башни из капусты, фаршированной изюмом и козлятиной, с капустными решётками, что перегораживали реки из капусты, тушенной в чёрном вине. Когда повара спросили, как удалось придумать такое чудо, он показал ручную ящерицу со знаками на спине – это был великолепный сложный рецепт, филигранно вырисованный на чешуе. С того дня ящериц начали отбирать и читать. Не у всех на спинах оказались рецепты, многие хранили истории, уравнения, формулы, пророческие высказывания и законы, о которых мы никогда не слышали. Целое поколение стало одержимо надписями на ящерицах.

А потом выяснилось, что ящериц можно скрещивать и получать новые и удивительные надписи. Если ящерицу, на которой записан способ создания красивой медной ложки, сводили с хранителем новой технологии по добыче олова, они откладывали яйца, из которых вылуплялись жирные детёныши с описанием, как выковать бронзовый меч, со схемой бурения на воду или эпической поэмой о безнадёжно влюблённых друг в друга статуях из бронзы и олова, стоящих по разные стороны площади. Так в Стеклянной стране родилось Исчисление ящериц.