- Ничего, что без белья? – отчаянно спрашиваю я, неизвестно на что надеясь. – Боюсь, ты не захочешь потом носить свои джинсы.

- Глупости, я не брезгливый. Кроме того, после моего двухнедельного заключения им одна дорога – на помойку.

- Спасибо, что уточнил. Теперь я точно их не надену.

- Еще как наденешь, – он нависает надо мной. И кстати, снова удерживает за руку. – Зачем ты трогал хвост?

- Может, я больше не увижу голых маанцев. И никогда не узнаю, какие они на ощупь, – продолжаю играть с огнем и наслаждаться его сдвинутыми бровями.

- И какие же?

- Я успел дотянуться только до хвоста. Продолжаю гадать.

- Одевайся.

Одеваюсь, одеваюсь... недовольно косясь на его растрескавшиеся губы. Он постоянно облизывает их, и они сохнут, и сохнут, и болят, и... снова трескаются.

- Отлично выглядишь, удав.

- Обойдемся без комментариев, Эрик.

В его тряпках тепло, и они приятно пахнут. Как ни странно. Пахнут немытым мужским телом, кровью и потом, стоило бы уточнить. Я не извращенец, я... наверное, псих. На голове у него вороны свили гнездо, под глазами синячищи, от полос грязи на шее меня, патологического чистюлю, передергивает, но мне хочется наброситься на него и сжать, сминая ребра, выгнуть назад, сломив сопротивление, заставить выгнуться силой, если ему не хочется... я чувствую, мне наплевать, чего ему хочется или не хочется. Он притягивает меня, как ребенка – чертова коробка леденцов, и я не кричу об этом только потому, что задохнулся и потерял голос.

- Я нашел Джульетту, дочурка Свонга красит ногти в спальне у Освальда и, по-моему, чувствует себя там прекрасно. А жену мэра убили вчера, поэтому... – Дезерэтт вдруг заметил, что я в подвале не один, и заткнулся на полуслове. Появился он довольно эффектно, проступив из крошащегося бетонного потолка, и его лицо было похоже на барельеф, двигались только губы. Если бы не знакомые очертания микросхемы во лбу, я б его не признал и, так же как Эрик, сел бы с открытым ртом. – Я помешал?

- Это союзные войска, милый, не бойся, – выдал я внезапно, обращаясь к маанцу, и поманил серафима спуститься к нам. Он был полностью каменным, пока не коснулся пола, а когда вернулся в плоть, красные волосы меня почему-то ослепили. И не только меня.

- Ты тоже так умеешь?! – у Эрика настолько широко раскрыты глаза, что я смеяться не могу. Бедный мальчик... ну и как мне сопротивляться желанию обнять тебя, когда ты растерян и беззащитен?!

- Нет, что ты, я столько не выпью и не выкурю, – подмигнул Дезерэтту, чтобы он не вздумал объясняться. Не хватало огорошивать Эрика россказнями о пекле и тамошних неадекватных жителях. – Дэз, где генерал-фельдмаршал?

- Болтает с Освальдом наверху, – падший ангел с любопытством заглянул в камеры. – Седьмое солнце ада!

- Я попросил! Не выдавай, бллин, свою чертову натуру!

- Извини, не сдержался. Это же Вельд, кто о нем так хорошо позаботился?

- Он был предателем, – скромно заметил Эрик, найдя силы встать и выдержать взгляд расплавленных глаз серафима. Почти выдержал.

- А ты?

- Я люблю вкус воды больше, чем вкус крови. Нет, я не предатель.

Я бы с этим поспорил... но молчу, намеренно трогая прокушенное плечо. Эрик покраснел. Но Дезерэтт ничего не понимает, его заинтересовывают другие детали.

- Где ты взял эту одежду? Джинсы тебе длинноваты.

- Долго рассказывать, – уклончиво ответил я, хватая юношу за рукав. – Дэз, ты не мог бы разведать, как там Фрэнсис? Убить пару вампиров, чтоб не мешали нам заскочить к нему на чаепитие? Ну, я не знаю... придумай сам еще что-нибудь, чем занять себя минут десять-пятнадцать.

- Без проблем, – серафим маслено улыбается, бочком отступая к лестнице. – А ты времени даром не терял.

- Что... что все это значит?

Эрик великолепен в военной форме, надо отдать ему должное. То ли гены Фрэнсиса, то ли его собственная выправка, но он стоит так ровно, словно ему к спине привязали эталонный метр. Как тебе объяснить, милый, мое поведение? Если я сам не вникаю в смысл всего, что делаю.

- Иди сюда, – мой тон резок и холодноват, а маанец подозрителен и враждебно настроен.

- Что ты задумал, белый удав? – он идет через весь подвал к слуховому окну, спотыкаясь, потому что я не слишком забочусь, успевает он за мной или нет.

- Вылезай, – стекло в окошке было разбито до нас, я вытряхнул из рамы последние осколки.

- Нет, ты должен объяснить...

- Ни хрена ты не поймешь! – я вне себя... от злости, странной, иррациональной злости, проявившейся внезапно, но она так сильна, она просто душит меня, я едва не плачу. Я... пожираем тоской, сильнее, чем прежде, и я ненавижу себя и то, что должен совершить.

- Удав...

- Я не удав! Меня зовут Ксавьер!

- О-о, спаситель¹, – его прекрасные голубые глаза светятся вызовом. – Значит, ты все-таки сунулся, куда не просили. Ты убьешь меня, не правда ли? Вот только узнать бы... чем я тебе мешаю?

- Убирайся куда хочешь. Или разыщи своего отца и скажи ему, что я сошел с ума, – я плюнул в окно на землю, находившуюся вровень с глазами, и пожалел о пистолете Фрэнсиса, оставшемся в сброшенной наверху одежде. Он бы сейчас очень пригодился.

- Почему ты так ведешь себя в моем присутствии? – он придвинулся ко мне и взял за обе руки. Поднял их вверх, описав неровную дугу, наклоняется, требовательно заглядывая в глаза. Ты ничего не прочтешь в них, мальчик, наученный горьким опытом, я не выставляю напоказ свои мысли и настроения. – Почему ты колешь меня? И ненавидишь. Я ничего плохого не сделал. И я хочу спасти свой немногочисленный народ.

- Потому что я урод! Я был бы рад, если бы ты предал расу, я был бы просто счастлив убить тебя! Или притащить к Фрэнку, чтобы он убил тебя сам, я был бы на вершине блаженства, избавившись от соблазна, от головной боли, от жутких видений, от... – я плотно сомкнул веки, не в состоянии больше видеть это лицо так близко от себя. – Господи, только молчи, не отвечай ничего. И уходи. Уйди же, не мучай меня!

Он подтянулся, залезая в окно, и побежал по тропинке. Земля под его ногами была густо пропитана кровью и дождем. А я стоял и стоял, не желая открывать глаза, и слушал, как затихают вдали быстрые шаги, и молил Бога о пробуждении... уже довольно-таки иллюзорном, потому что сам не верил, что от такого долгого кошмара можно проснуться. Я бы стоял еще, и пришли бы вампиры и укокошили бы меня, легко, как младенца в колыбели, и я, наверное, был бы даже не против. Но вернулся Дезерэтт, шестикрылый демон, которому не нужны были мои слова, чтобы уразуметь смысл этого одинокого стояния у разбитого слухового окна. Он забрал меня в мощные объятья и вынес из подвала. А я жался к его груди и плакал... и хотел спать. И таки поддался сну, слишком измученный борьбой с собой, я заснул и забил на всё, что будет со мной потом.

~~~ Δ Малыш не различает, где любовь, а где верность. Думает, что это одно и то же. Он отпустил Эрика, но Эрик вернется к нему. Все возвращаются к нему, даже мертвые... потому что он – Спаситель. Он сам не знает и мне не поверит, но кое-кто другой дал подсказку... Δ ~~~

Комментарий к

LIII

. Wicked moon ¹ Эрик толсто намекает на созвучие слов – Ksavier и savior (англ.)

====== LIV. Palaver ======

Part3: Trinity fields

/mirror of mind – Erick/

Я мало знаю своего отца.

Сначала, когда мы виделись, он приносил игрушки и забирал кровь на анализы.

Потом, когда мы виделись, он приносил одежду, книги и журналы... и опять забирал у меня кровь для анализов.

В последнее время, когда мы виделись, он приносил технику и оружие. А кровь брал его адъютант. Видимо, заслужил такое доверие. Я был расстроен, но скрывал это. Часы наших свиданий постоянно сокращались. Раз в неделю, раз в две, раз в месяц, затем и того реже. Забывал ли он обо мне? Любил какого-то другого сына? Родился ли у него третий ребенок? Я слышал о сестре, хоть и очень мало, и она меня не волновала, никогда.