- Нет! – он изумленно потряс головой. – Но это был самый последний аргумент, и я надеялся, что хоть он тебя остановит.

- Зря, – генерал грустновато улыбнулся. – Из нас двоих дурак все-таки ты. Идем.

- Тебе очень больно? – робко спросил Блак, снова обвивая его талию, но совсем по-другому. Нежно, с огромным трепетом. – Прости, я... больше, чем дурак.

- Ты про руку? Я ее не чувствую, честно говоря. Будем считать, что ее нет.

Блэкхарт скрипнул зубами. Он не простит себе этого, не простит... Фрэнк поцеловал его в сухие губы, не отказавшись от удовольствия слегка полизать их, посасывая и прикусывая... и заставить длинный член друга еще немножечко пострадать и понервничать. Потом дошел, как ни в чем не бывало, к выходу.

- Мы готовы, – вполголоса доложил Фрэнсис.

Ксавьер молча уцепился за его локоть, и вся четверка двинулась по разбитой дороге туда, где догорал самый большой пожар.

====== LII. Open rates ======

Part3: Trinity fields

По стене полз паук. Крохотный и заморенный, он, должно быть, попал в подвал по ошибке.

- Тут нет еды для тебя, малютка, слишком сыро и холодно.

Тонкая и красивая, но ужасно грязная рука смахнула паучка со стенки и отправила в рот. Тот, кто с легким хрустом прожевал его и проглотил, лег на спину и снова застыл неподвижно.

Сквозь потолок просачивается вода... и ржавыми каплями шлепается на пересохший язык.

- Эрик?

Но Эрик не отвечает. Он ловит скудную влагу, терпеливо ожидая, пока вода снова накопится и упадет вниз под собственной тяжестью. Его губы потрескались и почернели, покрылись сухой и крошащейся кровавой пленкой. Но он не может себе позволить потратить жидкость на них. Да и зачем их оживлять? Он умрет от жажды... намного раньше, чем от голода или чего-либо другого.

- Эрик, у нас есть вода. И много снеди. Тебе нужно сказать мистеру Скампу всего два слова...

- Иди в задницу, Вельд, – прошептал Эрик меланхолично, но достаточно громко, чтобы его услышали в соседней камере. – И комариным прихвостням передай, что я имел их матерей в зад.

- Чего ты боишься? Это совсем не больно! – елейным голосом пропел мэр. – Кто-то раз в день присасывается к горлу, ну и немного кружится голова. Никто не заставляет тебя становиться вампиром и воевать с солдатами Конрада, спи да ешь день-деньской в камере, пока бои закончатся, и Скамп возьмет город.

Мускулы на лице Эрика напряглись при упоминании отца.

- Ты с ними заодно, – прошипел юноша, машинально сжимая кулаки. – Почему ты здесь? Почему не пьянствуешь вместе с победителями? Не приняли в семейство с новообращенными детишками? Какая жалость. Ты им не нужен. Ты не рожден в Сандре Льюне, в тебе нет хищной Луны, ночной силы и ядовитости, ты всего-навсего человек. Жалкий, опустившийся и трусливый. Ты продался упырям, искупав в крови весь город, в крови моих братьев и сестер! Но вампиры презирают тебя не меньше, чем мы, твоя роль почти доиграна. Ты в клетке. Сидишь, с упоением набивая пузо отвратительной человечьей едой из полуфабрикатов, и продолжаешь тешиться глупой надеждой, что угроза миновала, и твоя мерзкая шкура останется цела. Жирный ублюдок...

- Заткнись!

- Вальдемар Свонг, не смей затыкать мне рот! И меня тошнит от зловония, которое распространяет твоя немытая плоть.

- Заткнись, щенок, заткнись!

- От тебя скоро избавятся, не волнуйся, – Эрик широко улыбнулся. Из трещинок на его губах выступила новая кровь, но он справился с желанием облизать ее и поймал языком еще одну каплю воды. Они падали все реже и реже. Быть может, на первом этаже кто-то обнаружил течь и обмотал тряпками прохудившийся кран...

А может, кто-то лежал, прижавшись ухом к залитому полу, и подслушивал. А когда Эрик надолго умолк, убежал в зал заседаний мэрии, где с удобствами расположился некто мистер Скамп, и всё до последнего слова ему пересказал.

- Освальд, юнец сдохнет, но не согласится. Зачем тебе его предательство? Дешевле силком напоить его кровью или зарезать к чертовой матери. Тем более, от него мало что осталось.

- Насильно обращенный в вампира, Эрик с яростью берсеркера растерзает всех нас и будет таков. Пусть тебя не вводит в заблуждение его худоба и кажущееся бездействие, ему хватит силы и отчаяния расшвырять и развеять по ветру целую армию. И убить его я не могу. Мы еще не выиграли эту войну. И пока фельдмаршал где-то поблизости, никто из нас не почувствует себя в полной безопасности.

- Фельдмаршал? Разве он в Сандре Льюне? Я видел только полковника Альберто... его удивленные глаза за миг до того, как ваши пташки прокусили ему глотку.

- Фрэнсис придет за сыном, тупица. Безоружный и лишенный большей части своих вояк. Мы ждем его с распростертыми объятьями.

- А если он приведет с собой подкрепление?

- Исключено. Но на случай каких-нибудь подвохов и непредвиденных провалов, Эрик – единственное, что у нас есть, чтобы остановить генерала и его неистовый гнев.

*

- Как тебе пришла в голову эта идея?

- Мне стукнуло двадцать два, я был глуп и бесстрашен, получил в распоряжение группу таких же, как я, молодых и амбициозных ученых. И разрешил им любые эксперименты. А еще я был одержим желанием получить наследника. Не подумай, что я такой основательный, семейный человек, беспокоившийся о будущем, вовсе нет. Причина, по которой я хотел зачать сына как можно скорее, в общем-то, банальна – это моя семья и традиции, мой род, прервать который было не то чтобы страшным позором, а... скорее, моветон, дикость несусветная... несмываемое пятно на репутации. Вообще ты уже понял, дурное, то есть не вписывающееся в рамки высших кругов, поведение категорически возбранялось: на меня смотрели бы косо, признали отщепенцем и в конце концов выперли бы из нашей аристократической общины. Вот так... жил я под давлением, и старшие родственники не позволили отвертеться от ранней женитьбы. Но я сам, разгульная жизнь, которую я вел, и постоянные военные баталии, в которые ввязывался под малейшим предлогом, угрожали оставить мою жену вдовой. Поэтому супружеский долг я выполнял с некоторым остервенением, а в итоге получил... дочь. Минерва серьезно пошатнула уверенность в собственной мужской силе, а возникшие у нее после родов проблемы со здоровьем грозили совсем поставить крест на моем потомстве. Мной были недовольны. Очень недовольны. И я отдался в руки биологов. Параллельно с их изысканиями я фантазировал о мире, который хочу подарить своему сыну. О жизни, настоящей, необыкновенной, яркой и запоминающейся. Короче, антагонизм великосветской скуки и владычества километрового списка правил этикета, с которыми я промаялся всё детство. Я ненавидел вставать по утрам в точно заданное время, одеваться в одну и ту же одежду, лопать один и тот же завтрак и уезжать в школу. Изо дня в день все повторялось, базовые уроки и факультативные занятия – сначала музыка и фехтование, затем верховая езда, стрелковое огнестрельное и холодное оружие, плаванье, всякая прочая ерунда... После школы – самый престижный университет страны, первые выходы в свет и завязывание деловых знакомств, все под строгим контролем – ледяными оценивающими взглядами отца и маменьки. Это было нужно. Но это было нудно, до оскомины на зубах. Ночью, пережив все учебные пары, званные обеды, ужины и коктейли, я уезжал в стрип-бары и дискоклубы и избавлялся от своей тщательной привитой родителями правильности и опрятности. Я наверстывал упущенное, кидаясь из крайности в крайность, из грязи в грязь как ненормальный. Черт возьми, ведь я до пятнадцати лет ложился спать ровно в 22:00! Без права засидеться перед сном даже на десять минут. И я... знаю, Ксюня, звучит глупо, но я просто решил подарить сыну ночь. Ту самую, которой так не хватало мне. Ту, что манила, завлекала и обещала мне гору неизведанных ранее ощущений, какие-то совсем другие знания о жизни и людях... – Фрэнсис понизил голос. – Тебя. Тебя она мне обещала и вот, наконец, дала.