- Я мечтал заполучить тебя. Давно, еще в юности. Невинного ангела, что сжигал бы мне кровь и нервные окончания и смеялся... и убегал... и возвращался бы... и снова все сжигал.

- Я не сжигаю, я восстанавливаю тебя, Фрэнсис. Иначе мне оставалось бы целовать пепел, – я сделал то, что давненько хотел – запечатлел длинный поцелуй между его бровей, в месте, где морщины никогда не исчезали, только углублялись, когда он задумывался или злился. Но ему они добавляют прелести, вот что странно. – Подаришь мне удовольствие любоваться тобой утром крепко спящим, а не сбежавшим по своим мегаважным генеральским делам?

- А что ты подаришь мне взамен?

- Я уйду домой, а потом вернусь.

- Почему?

- По-моему, для тебя это уже не тайна – ты нужен мне. Я давно перестал чувствовать себя пленником, но я... зависим теперь так же, как и ты, Фрэнк. Когда я спрашивал: «Хочешь вмазаться?» – я ни черта еще не понимал, что игла наркотика обоюдоострая. Потребность отдаваться тебе, и как можно полнее, растет... и крепнет. И все же я стараюсь запереть ее и не выпускать. Но она рвется, бллин, да все во мне рвется наружу, к тебе, – я уткнулся лицом в подушку и в его волосы. Сбившееся дыхание Конрада защекотало ухо.

- И будешь возвращаться каждый раз?

- Да, – пробурчал я всё в ту же подушку. – Пока тебе не надоест.

Он смеется, тихо так, довольно... и осторожно приподнимает меня, проникая... Опять без подготовки, но я уже разорван, плевать... и за время, пока я гулял нагишом, его член, истомившись от похоти, весь истек смазкой, и это приятная, долгожданная боль. Да... я тоже неплохо помучил тебя, Фрэнсис. Повернул голову посмотреть и убедиться в этом, но он прикрыл глаза, и, кажется, забыл обо всех недавних страданиях. Вошел глубже, выгибая меня под нужным углом, глубже, еще... в кровь и во что-то, что заставляет меня выгибаться сильнее и вскрикивать. Погрузился полностью... и я снова сижу, как будто бы просто обхватив его бедра. Со стороны выглядит вполне невинно... Только внутри все горит, обливаясь свежей кровью, и узким кольцом едва регенерировавших мышц сжимается в нетерпении вокруг его члена. Первое движение медленное и плавное, но я не хочу привыкать и не надо меня щадить, хочу почувствовать... нет, не грубость и садизм, а силу. Тихо застонал и положил ладони на его живот. Мой генерал... великолепные мышцы под нежной кожей, они дрогнули от этого прикосновения. И он сжал мою талию, резко подаваясь вверх, до упора... чтобы я ощутил его горячее присутствие еще полнее. Господи, я, наверно, конченная, достойная презрения тварь. Но я прощаю ему всё только за то, как мастерски он умеет делать эти богопротивные и омерзительно приятные вещи. Когда хочет... по-особенному. Трахает меня, насаживает на себя, раз за разом задевая одну сладкую чувствительную точку внутри, она ноет и расширяется, расползаясь пятном крови и удовольствия, заставляя меня трепетать от грязных ощущений, но кое-как сдерживаться, не показывать фельдмаршалу всё... А еще он улыбается с закрытыми глазами, лаская нежными и внимательными пальцами мой неловко задравшийся член, а потом засовывая их, запачканные, мне в рот. Я подобного секса всю жизнь хотел, сам того не ведая? Он приносит наслаждение так властно и безжалостно, словно опять насилует меня... но я подчиняюсь каждому движению, став неотъемлемой частью жестокого ритма, послушно подаюсь навстречу, каждый его грубый толчок превращается в мой исступленный вскрик, и с каждой секундой кайф лишь усиливается. Задыхаюсь и сосу его мокрые, остро пахнущие пальцы, снова и снова поднимаясь и опускаясь на длинный разгоряченный член, бесстыдно раскрытый им окончательно, растянутый, как шлюха, каждым стоном показывая, как глубоко он достал, и как скоро я кончу... Ненавижу себя. Но мне нравится, Фрэнсис, безумно нравится, продолжай, я хочу, чтобы ты наполнил меня спермой, своим противно пахнущим семенем... в смеси с моей кровью оно особенно гадкое... наполнил и повторил всё еще раз.

*

~~~ Δ Я не помню день своего рождения. Я не имею понятия о собственном существовании. Я не отвечу на вопрос, что значит – быть серафимом. Я не бесцелен, наоборот... но я не нахожу целей в том стройном механизме жизни, что создал Бог, и частью которого Он создал меня. Я не Его сторонник, сколько себя помню, я высмеивал Его планы, а потом просто ушел. Переметнулся к врагу, стал предателем, это правда. Но сердца я не имел, душа моя не горела, я не стремился ни пасть, ни возвыситься, я был солдатом-наемником, ни больше, ни меньше. И мне все равно, на чьей стороне сражаться. И Бог, и Люцифер оставались для меня загадочными тактиками и стратегами в большой и нелепой войне, что растянулась в бесконечность. Я же был пехотой, стрелявшей туда, куда укажут.

Мне все еще плевать, кто из них победит. Я пришел на землю, я отдал огромную силу, а взамен получил средства, чтобы наполнить пустоту внутри себя. Я занимался саморазрушением, и меня ни капли не волновало, что произойдет, когда я уничтожу последний нетронутый наркотиками кусочек своего разума. Деструкция делает свое дело слишком медленно. Я успел забыть, к какому жуткому завершению цикла веду себя.

Но сегодня я вспомнил.

Сегодня я пробудился и нащупал внутри километры колючей проволоки. Каждый ее шип обращен стальным острием к маленькому шевелящемуся комку из крови, плоти и астральных лохмотьев, что у меня еще остались. И это он, биологический насос, пригнал меня в самый глухой и скорбный час ночи, в комнату, где спит человек, познакомивший меня с болью. Его ресницы подрагивают во сне... вслед за ними дрожит сердце. Но с каждым таким движением шипы, что ощетинились всего лишь в миллиметре от него, вонзаются... и я дергаюсь. Я словно умираю. И никто не в силах мне помочь. До рассвета... Δ ~~~

Дезерэтт бесшумно соскочил с подоконника и прошел к кровати... легким, скользящим шагом, который ему не принадлежал. Сел на пол, сложив длинные ноги по-турецки. Тонкое белоснежное лицо, что также принадлежало не ему, оказалось вровень с лицом спящего. Ксавьер лежал на боку, безмятежно дыша во сне, удовлетворенный своим властолюбивым любовником дважды. Кровь и сперма на его стройных ногах высохли до светло-бурых пятен, запах выветрился в ночной воздух, осталась природная сладость золотистых волос и фарфорово-бледной кожи. Фрэнсис прижимался к нему сзади, ревниво обнимая сильными руками за талию, не отпуская даже сейчас, когда добыча полностью сдалась... И, в отличие от Кси, он не спал. Расширенными глазами фельдмаршал смотрел на незваного гостя. Никто не произнес ни слова.

Серафим улыбался. Конрад сжимал золотоволосого малыша крепче, забыв, что может разбудить. Неизвестно, о чем он думал, но определенно боялся, что Ксавьера отнимут... именно сейчас, когда они с грехом пополам все-таки наладили отношения. Дэз продолжал смотреть на них, с тем невозможным выражением, от которого у Фрэнсиса взмокли ладони, и он нарушил тишину.

- Кто ты?

Серафим исчез. В его планы не входило представляться раньше времени. Риск разоблачения тоже был. Хотя Фрэнк никогда не видел Ангела... все равно. Темптер не велел являться до восхода солнца. А он пришел лишь потому, что хотел подготовиться. Увидеть еще раз белокурого подопечного, внушить в себя уверенность, побороть тоску, побороть ревность... вид обнаженного фельдмаршала не способствовал ничему из перечисленного. Но он постарается абстрагировать свое сознание от естества Ангела, не плакать, не кричать... заморозить себя и глупую мешанину чувств, что вызвали эти двое. Их хотелось убить, их хотелось трахнуть... обоих. Но он не должен, Господи, он должен вжиться в свою роль, это так трудно, ведь Энджи абсолютно на него не похож.

~~~ Δ Четыре часа. Каких-то сраных четыре часа осталось! Я справлюсь. Я не имею права на ошибку. Асмодей... я поквитаюсь с тобой за эту муку позже. Хотя кому как не тебе – знать... и чувствовать... все, что почувствовал сейчас я. Δ ~~~

Пьяной походкой серафим вышел на обочину дороги и поймал такси.