- Вполне возможно. А зачем он вам?
- Вы врач?
- Смотря что вы хотите лечить, – он широко улыбнулся. – Обычно меня вызывают, когда другие лекарства уже не помогают.
- Меня прислал Ксавьер Санктери...
- Так что ж вы сразу не сказали?! Едем, только саквояж с инструментами возьму, – он загремел ключами, потом достал из-за зеркала прихожей плоский чемоданчик.
- Разве психологам нужны инструменты?
- О... – врач таинственно поднял глаза к потолку и незаметно выбросил из чемоданчика визитную карточку на имя Джонатана Бакстера. – Еще как нужны.
====== XXXIX. Johnny B ======
| Part 2: Tale of foe |
Кто поверит, что я лежу, свернувшись в ежовый клубок боли, в углу комнаты, которую уже почти могу назвать своей, и рыдаю? Стараюсь плакать как можно тише, не потому, что кто-то услышит – в доме никого нет – а потому, что ненавижу звуки собственной истерики.
Любой человек, кто увидел бы меня сейчас, решил бы, что я дебил, ревущий непонятно из-за чего. Ведь где причина, правда? У меня есть прекрасная работа, жирный счет в банке, всесильный любовник и широчайший выбор развлечений, только пальцем ткнуть и озвучить, чего хочется. На меня наконец-то обратила внимание Женщина, я избавился от надоедливых родственников, наступит завтра – и я смогу поехать, куда мне вздумается, хоть на край земли. Я носферату, мои чувства обострены так, как не снилось рядовому человеку, я испытываю радость, страдание и наслаждение стократ усиленными, даже наркотики не подарят подобное... а у меня это есть, данное ни за что, вместе с харизмой вампира. Я должен быть самым счастливым в мире, но...
Я лежу калачиком, позорно всхлипывая и заливая кровью пол. Одно имя, одно лицо, один образ... он перечеркивает все, что я имею. И в нем, только в нем одном заключен заветный рай небесный, джекпот, священный Грааль или сокровища инков... неважно, как это назвать. Я готов крикнуть это каждому встречному, прямо в ухо, чтоб дошло! Или даже на лоб приклеить табличку с надписью. И да, опять только глупости на ум приходят. Я идиот, слабак... и неудачник ко всему. Только я мог променять мечту на обладание всем остальным миром, получив который, обнаружил, что мир какой-то убогий и неправильный и совсем мне не подходит. И в нем чего-то не хватает... Господи, ну почему Ты позволил мне вырасти жалким безмозглым посмешищем?
Двадцать четыре часа прошло с тех пор, как я был захвачен в плен и пошел ко дну... утонул в водовороте нового сумасшествия. Пережил холод, голод, чужую страсть и чужую ярость, свой страх, восторг, похоть и триумф. Но теперь все это улеглось в душе, ровным слоем, нещадно перемолотое мозгом в однородную пыль. И ко мне пришло одиночество, укутало ветхим покрывалом тоски, уложило в свой саркофаг и унесло куда-то, где пустота простирается на восток и запад, без границ, где сами стороны света утрачены, а времени нет вообще, оно не значит ничего. И меня засасывает туда все глубже... как в зыбучие пески, с каждой выкатившейся слезой... и с каждым новым вздохом. Я не знаю, что сделать, чтобы прекратить это. То есть знаю, но боюсь. Боюсь, что прокричу это вслух слишком громко... и слушаю нарастание жалобного шепота внутри. Как будто во мне остался маленький мальчик, покинутый всеми, заблудившийся в темноте... и это его слова, его обращение.
Ты выше Бога для меня. В свой смертный час я помолюсь тебе, но не Ему. Знаю, что молитву не примешь, знаю, что отбросишь меня, и в ужасном смехе твоем я не услышу ни скорби, ни сожалений. Твой лик страшнее целого сонма бесов. Но я отброшу страх. В день моего суда, я знаю, пощады не будет. Я трепещу, в надежде на последнее чудо. Ищу в твоем сердце милосердие... и не нахожу сердца. Над головой уже занесен меч. Но я не верю в эту смерть. Я не поверю в эту боль, в опустошение и в ненависть. Ведь я видел твои глаза... до того, как они превратились в твердый камень и обледенели. Я помню их тепло, я помню свет. Я помню, как погасил его... но я раскаялся. Тысячу раз и еще столько же проклял себя и обвинил. И казнил. И я исправил бы все... будь у меня хоть один шанс, хоть один твой благосклонный взгляд. Ты дашь мне его? Ведь, в сущности, я уже мертв. И душу мою пожрал огонь, выпил яд, высушил ветер преисподней. Пусть только и в моем воображении... но я уже наказан. Я прошу снисхождения. Смилостивься надо мной. Я недостоин, но я один такой, кто заслужил твою любовь... кто был так глуп, что выбросил ее, а теперь ищет, ползая по земле, ищет незрячими глазами и плачет... потому что не находит. Как далеко мне пришлось убежать от тебя, чтобы понять, что мне ничего не нужно... и потерять дорогу назад. Как мне вернуться?! Как мне тебя вернуть? А как найти?! Если ты меня не ищешь! Ангел!
Ангел... АНГЕЛ!!!
СПАСИ...
Рыдания иссякли. Обессиленный, Ксавьер незаметно для себя провалился в сон, как был, на полу, испачкав золотистые волосы в луже плохо сворачивавшейся крови. Примерно через час в таком виде его нашел Блак, прибывший в сопровождении врача, и переложил в постель.
*
- Что за кислая мина?
- Солнце садится. И я подумал, что ты зря обнадежил меня, Мод. Обманул и не придешь.
- Я не настолько сволочь, милый мастер, – демон расправил полы длинного плаща и с ловкостью фокусника вытащил оттуда черно-серебряный гроб. – Хотя, бесспорно, ты мыслишь в правильном направлении. Куда поставить можно?
Хэлл засуетился, в мгновение ока расчистив свой основной рабочий стол от мусора и инструментов, и с поклоном отошел в сторонку. Его оранжевые глаза разгорались в нетерпении.
Темптер понимающе улыбнулся, водрузил гроб, выросший вдруг вдвое, на предложенное место и жестом предложил мастеру самому его открыть. Инженер оробел, минуту потоптался, собрав зачем-то все дреды в хвостик, вытер вспотевшие руки и...
- Может, ты меня разыгрываешь? Принес в гробу кирпичи...
- Ага, цемент и известь, замуровывать тебя буду под землей окончательно. Открывай уже.
Солнечный мальчик отодвинул крышку и зажмурился, дополнительно защитив лицо выставленным вперед локтем. Ничего, однако, не произошло – только Асмодей покрутил пальцем у виска. Покраснев от стыда за свою трусость, Хэлл локоть все равно не убрал, встал на цыпочки и заглянул сбоку. На алой шелковой подушке разметалась пышная копна волос, и ему пришлось вытянуть шею, чтобы увидеть – в лице Энджи ни кровинки, кожа будто лаком покрыта... или воском. В жизни мастера было достаточное количество покойников, однако сын Моди, судя по внешнему виду, не имел с ними ничего общего. Сказать это вслух инженер не осмелился и понадеялся, что демон прочитал его недоумение без слов. И демон не разочаровал:
- Ты прав, на труп мой сладкий первенец не похож. Его тело не поддастся разложению никогда. В нем гуляют мнимые частицы... застряли светящиеся волокна из рубища, в котором путешествует землей Святой дух.
- М-м-м... я не привык к библейской фантастике, Мод. А ты, наверное, любишь являться ученым в страшных снах и демотивировать? Можешь дать хоть какое-то, самое хилое научное обоснование? Это ведь белок, а еще кости... нет, я не понимаю.
- Пожалуйста, вот тебе биология. Стандартный генотип в его ДНК замещен почти наполовину, и еще настолько же деформирован Нежитью. Не спрашивай, что именно замещает – хотя если тебе хватит таланта и усердия, ты сам это узнаешь, пока Эндж тут. Кроме того, двойная спираль стадартной ДНК у него крепко сцеплена с нитью еще четырех нуклеиновых кислот, полученных от меня. С рождения, естественно.
- Симбиоз?
- Ну, наверное, Хэлл, я не вникал в такие тонкости. Воскреснув, Ангел лишится последних крупиц человеческого «я»... то есть вернется из ада измененным фактически до неузнаваемости. Он и до этого носил слабое сходство с рабами, – Асмодей фыркнул, – а теперь, после сожжения души в огне, будет наводить собой ужас. Хотя, не исключаю, и восхищение вселять. Кто знает.
- Ты знаешь, – Хэлл достал из надцатого кармана своего комбинезона черепаховый гребень, драгоценно блеснувший золотом, и боязливо провел по волосам юного вампира. – А его тело что-нибудь чувствует? Запомнит, отложит в подсознании, где был, с кем был и что с ним делали?
