1939 г. Ветреный день По гулкой мостовой несется ветер, Приплясывает, кружится, звенит, Но только вот влюбленные да дети Смогли его искусство оценить. Взлетают занавески, скачут ветви, Барахтаются тени на стене, И ветер, верно, счастлив, Что на свете Есть столько парусов и простыней. И фыркает, и пристает к прохожим, Сбивается с мазурки на трепак, И, верно, счастлив оттого, что может Все волосы на свете растрепать. И задыхаюсь в праздничной игре я, Бегу, а солнце жалит, как слепень, Да вслед нам машут крыльями деревья, Как гуси, захотевшие взлететь. Ночной экспресс Ночной экспресс бессонным оком Проглянет хмуро и помчит, Хлестнув струей горящих окон По черной спутанной ночи, И задохнется, и погонит, Закинув голову, сопя, Швыряя вверх и вниз вагоны, За стыком стыки, и опять С досады взвоет и без счета Листает полустанки, стык За стыком, стык за стыком, к черту Послав постылые посты… Мосты ударам грудь подставят, Чтоб на секунду прорыдать И сгинуть в темени… И стая Бросает сразу провода. И — в тучи, и в шальном размахе Им ужас леденит висок, И сосны — в стороны, и в страхе, Чтоб не попасть под колесо… И ночь бежит в траве по пояс, Скорей, но вот белеет мгла — И ночь бросается под поезд, Когда уже изнемогла… И как же мне, дорогой мчась с ним Под ошалелою луной, Не захлебнуться этим счастьем, Апрелем, ширью и весной… «Как лес восстановить по пням…» Как лес восстановить по пням? Где слово, чтоб поднять умерших? Составы, стоны, суетня, Пурга да кислый хлеб промерзший. Четвертый день вагон ползет. Проходим сутки еле-еле. На невысоких сопках лед Да раскоряченные ели. А сверху колкий снег валит. Ребята спят, ползет вагон. В печурке огонек юлит. Сидишь и смотришь на огонь. Так час пройдет, так ночь пройдет. Пора б заре сквозь темноту — Да нет вот, не светает тут… Ползут часы. Ползет вагон. Сидишь и смотришь на огонь. Но только голову нагни, Закрой глаза, накройся сном — В глазах огни, огни, огни, И тени в воздухе лесном. «Снова вижу солнечные ели я…»
Снова вижу солнечные ели я… Мысль неуловима и странна… За окном качается Карелия — Белая сосновая страна. Край мой чистый! Небо твое синее, Ясные озерные глаза! Дай мне силу, дай мне слово сильное И не требуй, чтоб вернул назад. Вырежу то слово на коре ли я Или так раздам по сторонам… За окном качается Карелия — Белая сосновая страна. Петрозаводск, 1939 г. Франсуа Вийон В век, возникающий нежданно В сухой, отравленной траве, С костра кричащий, как Джордано: Но все равно ведь! — Вот твой век! Твой век ударов и зазубрин, Монахов за стеной сырой, Твой век разобран и зазубрен… Но на пути профессоров Ты встал широкоскулой школой… Твой мир, летящий и косой, Разбит, раздроблен и расколот, Как на полотнах Пикассо. Но кто поймет необходимость Твоих скитаний по земле? По кто постигнет запах дыма, Как дар встающего во мгле? Лишь тот, кто смог в ночи от града Прикрыться стужей, как тряпьем, — Лишь тот поймет твои баллады, О мэтр Франсуа Вийон! …И мир не тот, что богом навран, Обрушивался на квартал, Летел, как ветер, из-за Гавра, Свистел, орал и клокотал. Ты ветру этому поверил, Порывом угли глаз раздул, И вышвырнул из кельи двери, И жадно выбежал в грозу, И с криком в мир, огнем прорытый, И капли крупные ловил, И клялся тучам, как открытью, Как случаю и как любви. И, резко раздувая ноздри, Бежал, пожаром упоен… Но кто поймет, чем дышат грозы, О мэтр Франсуа Вийон! 1939 г. «А если скажет нам война: „Пора“…» А если скажет нам война: «Пора», Отложим недописанные книги, Махнем: «Прощайте» — гулким стенам институтов И поспешим по взбудораженным дорогам, Сменив слегка потрепанную кепку На шлем бойца, на кожанку пилота И на бескозырку моряка. |
