И они в рекордные сроки свернулись и ушли из квартиры, громко хлопнув дверью.

— Ким, забери меня нахуй отсюда.

— Ты знаешь, что у тебя в квартире точно кто-то был?

— Да.

========== 20. “На финишной прямой” ==========

В полупустой класс я входила как победитель. Как человек, который сделал своё дело и преуспел в нём. И именно с таким видом я и кинула трусы учителя прямо Ионе в лицо.

— Лови, извращенка, и больше не приставай ко мне со своими фетишистскими наклонностями. — Брезгливо подёрнула я плечами, представляя, что она будет делать с ними, даже чистыми. Куда катится этот мир?

— Но-но, Громова, — Люба кончиком ручки снимает нижнее белье учителя с головы крашенной блондинки и засовывает его к себе в сумку. Вот это новости! — Это ещё не конец твоего задания! — и она ехидно смотрит на Александра Андреевича, что только что появился в классе и сейчас вольготно развалился на своем стуле, закинув ноги на стол. — Ты должна намекнуть учителю, что была в его доме. Вперёд! Выполнишь это и можешь быть свободна!

Как в замедленной съёмке наблюдала за тем, как её улыбка буквально на секунду превратилась в мстительный оскал, а потом она вновь стала милой и доброжелательной няшкой-зайкой.

Вдохнув полной грудью, собрала все свои силы, остатки самообладания и гордости и дошла до учительского стола, где и замерла с открытым ртом статуей самой себе.

Учитель не отрывал взгляда от глянцевого журнала с дорогими машинами, и сразу было видно — интересно человеку! Чего его отрывать-то от занятия столь увлекательного? И я уже собиралась развернуться и принять наказание, которым, скорее всего, будет групповое избиение со стороны этих идиоток, как учитель резко вскинул голову, заглядывая прямо в глаза испуганной мне:

— Чего тебе, Громова? — И сказал это так требовательно, будто он — большой Босс, а я отвлекаю его от важных дел всякой ерундой. Ответила я первое, что пришло в голову:

— Ты такой милый, когда спишь!

— Откуда ты знаешь? — подозрительно спросил учитель. Я же в шоке от самой себя стояла, хлопала глазами и придумывала разные способы выпутаться из сложившейся ситуации. Нда-а, не комильфо.

— У тебя было окно открыто, я подсмотрела! — выпалила на одном дыхании ему прямо в лицо, чувствуя, как щёки начинают гореть от стыда.

— Но я живу на девятом этаже? — возмутился учитель, но я то слышала эти удивленные и шоковые нотки в его голосе.

— Было сложно, — не стала отрицать очевидного я, посмотрев-таки ему в глаза.

Пару секунд зрительного контакта, и я срываюсь в забег на длительную дистанцию с низкого старта, оставив все принадлежности и вещи в классе.

Такой униженной я себя никогда не чувствовала! Даже когда Инесса при отце открыто била и издевалась, называя никчемной, даже когда меня запирали в тёмном подвале и я орала фальцетом не было такого ощущения, будто меня втоптали в грязь. Конкретно так втоптали. Основательно, я бы даже сказала.

Но ничего уже не изменить, поэтому я, закрыв за собой тяжёлую дверь на заснеженную крышу, но подложив специальную резиновую хрень, чтобы она не захлопнулась, вдохнула холодный воздух полной грудью, тут же набирая в ладони снега и прикладывая к огнём горящим щекам.

Полегчало не то, чтобы сильно, но голову остудило точно, так что я, игнорируя всего лишь свитер на голое тело и только-только сошедшую простуду, плюхнулась спиной в особо заснеженный участок, закрывая глаза и ловя лицом снежинки.

Двадцать девятое декабря было воистину тихим и непередаваемо красивым днём, если бы не одно «но» в виде завалившегося на ту же крышу учителя.

В начале я думала, что он и не увидит меня в силу моей «маскировки» в виде белого свитера, но тёмные джинсы выдавали меня с головой, поэтому, как только его взгляд зацепился за не вписывающийся в общий пейзаж кусочек, учитель, аки атомный ледокол в Северном Ледовитом океане, двинулся ко мне, не особо заботясь о всего лишь чёрной майке на своих плечах. И вид у него был, хочу отметить, довольно угрожающий.

Но я лишь откинулась обратно в снег, направляя пустой взгляд в серое небо, полностью закрашенное облаками.

— Громова, черт тебя дери, это что сейчас было! — Прорычал он, ставя ноги с двух сторон от моей грудной клетки и нависая всем своим немаленьким ростом.

— Вы это о чём? — спросила я, надеясь, что смогу скосить «под дурочку», и он подумает, что всё, что произошло пару минут назад, ему привиделось. В этом случае я смогу всё спихнуть на нервный криз, но нет, учитель, как бы прискорбно это ни было, был полностью здоров и в своем уме:

— Ты заебала, Громова! — Он плюхнулся на колени, усевшись задом мне прямо на живот и зажал обе мои руки в одной своей задирая их над головой. — Ты меня непередаваемо крепко заебала! Ни одна баба в моей жизни не могла позволить себе подобного дерьма в отношении меня: то калечишь, то целуешь, то творишь непонятную хуйню, которую мне потом расхлёбывать! Это я тебе ещё не припомнил, как ты меня в том переулке по самому дорогому приложила. А сейчас мы поговорим, Беатриса! — вздрогнула от своего имени в его исполнении. Непривычно и приятно. — Серьезно поговорим! Но сначала уйдем с этой крыши, потому что я ну охереть как замерз!

И учитель резко встал с меня, утягивая и моё не сопротивляющееся тело за собой в вертикальное положение.

Но только когда мы подошли к двери, я начала истерически хихикать, а когда Саша подергал ручку двери и та, будто ему в насмешку, не открылась, я вообще в голос заржала.

Дело в том, что эта дверь со специальным замком, который можно открыть только изнутри, а вот снаружи сколько ручку не дербань — ничего не выйдет. Хорошо хоть я знала, что Мила, помня мою любовь к холоду, но слабое здоровье, к концу шестого урока придёт меня забрать. Только до этого «конца шестого урока» на морозе в минус тридцать нам придётся высидеть четыре часа. Может, меньше. Но факт остается фактом.

Почему я умолчала, что за нами придут, когда учитель начал буквально волосы на себе рвать, коря себя за тупость, я не знала. Мне просто хотелось посмотреть на него в этой ситуации: как себя поведёт, что сделает, что скажет.

Было, как минимум, забавно, а как максимум, то была месть за те ужасные выходки с его стороны.

— Громова, что нам теперь делать?

— А я откуда знаю? — удивись я. — Мужик тут ты, так что рули ситуацией! — и, гордо прошествовав до старого застеленного клеёнкой дивана, стряхнула неплохой такой слой липкого сырого снега и вольготно уселась на нём, высовывая руки из рукавов и обнимая ими себя для сохранения тепла.

— Она как-нибудь по-другому не открывается? — заистерил мужчина, без остановки дёргая дверь, но уже не так активно и начиная пританцовывать на месте от холода.

— Неа, — радостно откликнулась я и даже улыбнулась, наблюдая за его отчаянием.

— Громова, да почему ты, ёбанный ж ты в рот, такая радостная?

— Всегда мечтала умереть в приятной компании, — я ещё и колени под свитер засунула, сворачиваясь в невообразимый комок. Что было хорошо в этом свитере — он тянулся, причем тянулся так, что мог вместить в себя ещё и учителя, при этом не распустившись на ниточки. — Чем не повод?

— Да что ж ты за человек-то такой? — вот оно, смирение, упало на диван рядом со мной и схватило мёрзнущие плечи ладонями.

— Какой есть. Заползайте, — и приглашающе оттянула край свитера.

— Громова, ты серьёзно? — скептично осмотрел он мой свитер, но всё равно начал стягивать его с меня.

— Э-э, не поняла прикола, — драгоценная одежонка тут же была крепко прижата к телу, а на учителя брошен обескураженный взгляд.

— Громова, ну какая ж ты тупая! — закатил глаза он, всё ещё протягивая ручонки к моему свитерочку. — Просто если ты залезешь ко мне, будет несколько проще, чем мне залезть к тебе, так что не выкобенивайся и снимай кофту.

— Свитер! — обиженно сказала я, но все же приподняла края одежды, оголяя выпирающие бедренные кости, по которым тут же мазнул ветер и побежали мурашки.