ты уважала пчел и мир,

мечи лишь в крайности точила,

когда незваный чужестранец

ломал подсолнухи твои.

СКАЗКА

Вы, читатель, право, не стесняйтесь,

чувствуйте себя как дома.

С вашей стороны чудесно,

что в такой метельный вечер

навестить зашли

угрюмого поэта.

Проходите и садитесь к печке.

А чтоб вой трубы

не беспокоил сердце,

я вам сказку расскажу сейчас.

Вот на нашем белом свете

жил-был Вечер с бородою,

в вязаном жилете.

Только как погаснет свет,

так встает с земли седой

одноглазый дед.

А другого глаза — нет.

Этот глаз, как медный таз,

висит на небе один —

называется луной.

Вот такой

знакомый мой!

Раз мы с Вечером вдвоем

поздно по лесу идем.

Видим — дом.

Говорит мне Вечер тихо:

— В большеглазом этом доме

все писатели живут.

Сказки леса стерегут.

Как поймают —

так и в книжку

и в обложку на задвижку!

Сказка в клетке тут как тут,

спрячут, в город увезут,

в магазине продадут.—

И мы с Вечером в печали

головами покачали.

Не сказали мы и слова —

перед нами Сказка снова

очутилась в зипуне

на зеленом пне.

Ну, так вот:

все мы трое —

Я да Сказка,

синий Вечер с бородою —

расспросили у Ворот

тайную дорогу,

к Мишке чай пить все пошли

в теплую берлогу.

Оглянулась я назад —

все писатели сидят.

К Сказке тянутся руками

и капканами стучат.

НОЧЬ НА БАШТАНЕ

(Поэма)

I

Ночь как день,

посредине — баштан столом.

На зеленом столе

букет стоит

дубов могучих и лип.

И артельная чашка небес

опрокинута кверху дном,

и на самом крае ее

месяц ломтиком дыни прилип.

А вокруг — широко:

в обе стороны

руки раскинь,

закричи —

крик взметнется в выси

и повиснет в молчанье.

Ты рукой не возьмешь

ускользающий свод:

не достанешь рукой,

не стряхнешь с высоты

росу мигающих звезд.

И опять ты один —

жизнь да ты.

II

В этот тихий мерцающий чаc

посредине бахчи

расстилала луна холсты.

В этот час бы молчать,

да ударил кто-то

лопатой о ночь.

Зазвенела железом тишь,

и, шепчась, из-под ног

заструился песок.

Тень отбросив

до края земли,

виноградные лозы

огромный старик обрезал.

По его большой голове

скользили седые лучи,

белели в бороде и усах

и синели, как тучи,

в огромных глазницах,

вот он

быстро отбросил резак,

на колени, сгорбившись, встал

и из гущи зеленых жгутов

лиловую гроздь достал.

— Дидусь, ой, дидусь! —

я гляжу и дивлюсь,—

який же вы, дидусь, хитрый! —

Поднял голову дед,

а над ним стоит человек.

На макушке подсолнухом

шляпа сидит,

из-под шляпы на лоб

чуб овсяный навис,

белобрысая бровь коромыслом лежит,

и в глазах от луны

голубые огни.

Дед поднялся с колен,

поглядел и сказал:

— И щоб из тебя чертеня