шарманку зробила,
поешь, як музыка.
Кто таков?
— Я для счастья пишу
картину, дидусь,
ну, а просто —
художник я, дед.
И имя мое Иван Поледуб.
— Ишь ты, какой ежак,
а я думал, так,
за овощью влез,—
ну и конец:
запер бы я тебя…
И, пригладив чуб пятерней,
улыбаясь, сказал:
— Ну что ж,
будем знакомы,
коли пришлось:
сторож колхозный Хтодось.
— Дидусь! Где ты там?
Вечерять иди!
И старик просиял, как луч,
расправил пушистый ус.
— Слышь, Одарка зовет.
Идем!
III
Прозрачным дождем
висел виноград на стеблях.
В этот час бы молчать,
да посыпался яблочный град,
и, как яблоки, сыпался смех:
«Ой, ничь моя, ничь!»
И в ночь
из-за тучи ветвей
выходила луна.
Нет! Не луна, то Одарка,
откинув охапку листвы,
посреди тишины встала,
корзину с фруктами
наземь поставила,
запела:
«Ой, мамо, мамо,
за свою дытыну,
за свою дивчину
не журись».
— Ну, хлопец,
ишь!
IV
И арбуз, как вечернее солнце,
на коленях у деда лежал.
Дед Хтодось ножом отрезал
розовые ломти
с кристаллами инея.
Пахло луком,
продымленной кашей,
и вокруг за столом
люди, бросая большие тени,
сидели на старых пнях.
Взволнованный художник встал.
— И чем благодарить
за ужин должен я?
Где я возьму такую ночь,
чтоб угостить вас всех
таким наваристым борщом
с петрушкой, салом, чесноком
и с запахом ночных цветов,
с оркестром звонких соловьев?
Я напишу, Одарка, ваш портрет…—
Одарка голову склонила
на загорелую ладонь,
от синих глаз
очей не отводила.
V
— Послушайте, диты мои,
о старом счастье.
Вон, глядите, в долине,
будто ложкой
кто землю мял!
Ну так вот, там,
говорят старики,
преогромнейшей глубины
стояла вода
и лежало озеро
«Воловье око»
тысячи лет,
чистое, как слеза.
Да лихие пришли времена:
с турками билась моя Украина.
Золотая пушка у турка была,
золотыми ядрами пушка дралась.
И лежало в поле казачьих голов,
как на нашем баштане лежит кавунов.
И решили пушку казаки взять,
и была бы пушка в казачьих руках,
да сломалась ось в колесе,
и скатилась пушка в озерную топь,
и осталась пушка на дне сиять.
Множество лет прошло,
и я родился на свет,
вырос и парубком стал.
А кругом тьма была…
И я слеп,
и слепая родня моя,
и на тысячи верст
кругом слепота.
И ходила из уст в уста
про турецкую пушку молва,
что на дне
«Воловьего ока» лежит,
золотым мерцаньем
сердце мутит.
Каждому хотелось
пушку достать.
Каждому хотелось богатым стать.
И ходили слепцы
с заступом счастья искать,
золотые клады копать…
VI
Старик вздохнул,
и облаками дум
окуталось лицо,