что вызывают в мыслях живущих

ломкое благоговение.

А лягушки и не догадываются,

что они родня солнцу,

в только глубоко веруют зорям,

зорям утренним и вечерним.

А еще бродят между трав, и осок,

и болотных лягушек

человеческие мальчишки.

И, как всякая поросль людская,

отличны они от зверей и птиц

воображением сердца.

И оттого-то и возникает в пространстве

между живущим и говорящим

и безначальная боль,

и бесконечное восхищение жизнью.

БАЛЛАДА О ПРЕКРАСНОМ

У метельщицы в подвале

я осталась ночевать,—

в ту пору я писала о цветах —

и синие думы,

как утренний снег,

дымились в словах моих.

Проснулась ночью,—

лампочка в потолке…

Стоит у стены кровать,—

под красным одеялом

старуха сидит:

в кофте зеленой,

в заплатанном платке,

руки, как бурые корни женьшеня,

лежат на красном одеяле.

«Бабушка,—

говорю я,—

а цветы похожи на ребят,

но ребята с возрастом грубеют,

а цветы остаются как были,

и не потому ли люди смотрят долго

в чашечки цветов, о детстве вспоминая?»

Утром —

я в мятежности вставала:

ночью что

метельщице наговорила,

где в стихах ей белых разбираться,

просмеет с подружками меня.

скажет, ненормальная пришла.

Но

вошла тут с улицы старуха,

и в руках у нее букет —

солнечных, желтеющих шаров,

по-крестьянски сжатый в кулаке.

«Вот тебе,—

метельщица сказала,

за твои хорошие слова».

Я взяла цветы —

из глаз слеза упала…

Это новое

решила я.

РИСУНОК

Лежали пашни под снегами…

Казалось, детская рука

нарисовала избы углем

на гребне белого холма,

полоску узкую зари

от клюквы соком провела,

снега мерцаньем оживила

и тени синькой положила.

ИЗ ДЕТСТВА

Я полоскала небо в речке

и на новой лыковой веревке

развесила небо сушиться.

А потом мы овечьи шубы

с отцовской спины надели,

и сел и

в телегу,

и с плугом

поехали в ноле сеять.

Один ноги свесил с телеги

и взбалтывал воздух, как сливки,

а глаза другого глазели

в тележьи щели.

А колеса на оси,

как петушьи очи, вертелись.

Ну, а я посреди телеги,

как в деревянной сказке, сидела.

ВЕСНА

Босоногая роща

всплеснула руками

и разогнала грачей из гнезд.

И природа,

по последнему слову техники,

тонколиственные приборы

расставила у берез.

А прохожий сказал о них,

низко склоняясь:

«Тише, пожалуйста,—

это подснежники…»

«И стоит под кленами скамейка…»

И стоит под кленами скамейка,

на скамье, небес не замечая,

юноша, как тонкий дождик,

пальцы милой женщины руками,

словно струны, тихо задевает.

А в ладонях у нее сирени,

у плеча кружевная пена

и средь тишайших ресниц

обетованная земля, —

на прозрачных лугах

ни забот, ни тревог,—

одно сердце поет

в берестяной рожок

о свершенной любви.

«Отходит равнодушие от сердца…»

Отходит равнодушие от сердца,

когда посмотришь на березовые

листья,

что почку открывают

в середине мая.

К младенчеству весны

с любовью припадая,