и сына нет,

и в сердце даже корня нет,

все уголь, уголь,

да зола,

да разбомбленная земля.

Я примирилась с вами,

асфальтовые улицы,

и пред бетонными этажами

смирилась я,

и город приняла в себя,

чтоб снова быть.

Я благодарна людям,

что их так много,

что вновь могу

средь них найти себе друзей.

И равнодушные потоки

переулков

вливают человечьи зыби

в массивы теплых площадей.

1945

«В толпе весною осененный…»

В толпе,

весною осененный,

прошел нарядный гражданин —

весь цвета стали,

сам блондин,

лицо с капканьими зубами,

а вместо глаз —

хорьки сидят,

и из ресниц, как из травы,—

косятся в сторону поживы.

О СЕБЕ В БУДУЩЕМ

Будет холм надо мной,

как над всеми,

хорошо бы

на краю села…

Крестик небольшой

в ногах поставить

в честь того,

что русская была.

ЛИСТЬЯ СМОРОДИНЫ

«Листья смородины!

Смородины листья!

В наших листьях ягоды,

красные смородины,

и ягодка поменьше,

и еще — побольше,

и еще раз больше,

и еще раз больше,

алые, прозрачные,

как дождины в радуге,

на стеблях сидят.

Листья смородины!

Кому смородины листья?»

И женщины, прекрасней пчел

с оранжевыми талиями, проходят,

и очарованно подходят

к корзинам ягод —

с сердцем птиц,

и птичьим оком

ряд обводят.

А я — солдат

и еще — поэт,

а может, студент я —

и тоже поэт,

а может, еще кто-нибудь

из всех,

населяющих звездный мир,

мимо красных ягод иду

и несу на ладони хлеб.

А над городом — высоко,

а над зданьями — широко.

Холмы сиятельных цветов

бросают вызов

бледному закату,

на площади

перчатку лилий уронив.

«Листья смородины!

Кому смородины листья?»

«Дом, в котором я живу…»

Дом, в котором я живу,—

полутерем,

полудом.

И ступень одним концом

погрузилась в прах времен.

На ступени меж расселин

фиолетовый лишайник.

И растет вокруг поляна,

и колодец между трав.

Звездным небом у колодца

бочки полные стоят.

А я

приезжаю из Москвы

усталая.

Никак не привыкну

к бетонам,

асфальтам.

А здесь под ногами

и стебли и травы.

По скошенным травам

шла я недавно

и вдруг разглядела,

до этого раза

была как слепая

и мимо ходила.

А кто-то

до страшности щедрый

полотна созданий оставил:

одуванчика лист,

мысообразный и бледно-зеленый,

лежал на трехлистнике

темно-зеленого клевера.

И от дикой моркови

перисто-хрупкие листья

чуть колыхались

на фоне желто-огнистой ромашки.

УТРО

Выходят из зданий

рабочие люди,

одетые прочно:

в брезенты и сукна,

в сапогах на гвоздях,

с инструментом в руках.

И от лиц после сна

веет влажностью трав.