Он вышел на улицу и тут же увидел Антонину Сергеевну: она спускалась по крутой тропе от новых домов. На перекрестке они должны были встретиться, а дальше ждал их один общий дощатый путь.
Федя остановился, чтобы не встретиться, пропустить ее. Но знакомый сильный голос сказал ему: «Слабость!» И он зашагал к перекрестку. Антонина Сергеевна уже увидела его и ускорила шаг. Ветер трепал ее мужской плащ. Взглянув ей в лицо, Федор сразу понял: между ними установилось то, что называется «короткие отношения» — доверенность, на которую Федя, как преданный друг, имел неоспоримое право после вчерашнего вальса.
— Доброе утро, Антонина Сергеевна!
— Здравствуйте! — Рука ее заползла под его локоть. — Зовите меня просто Тоней. Долго вчера танцевали? Нам по пути?
— Нет, мне вот… — Он показал на груду бревен посреди пустыря. — Мне туда.
Приветливо поднял руку и, легко соскочив с тротуара, зашагал прочь по темной сырой щепе к бревнам. Там стоял грузовик, и рабочие складывали около бревен новенькие кирпичи. А в стороне из-под земли вылетали пригоршни ржавого сырого песку и ложились все в одно место. Здесь землекопы начали рыть траншею, должно быть, для фундамента.
— Товарищ завклуб! — издалека громко окликнул Федю Степчиков. Он шел по дальней тропе, сутулый, головой вперед. — Завтра прогоняем всю пьесу! Одним куском!
— Да, да! Хорошо! — отозвался Федя, ускоряя шаг.
— С Софьей будем! Софья приехала!
Утренний свет был ярок — никуда не скрыться! Федор огляделся: да, ему предстоял нелегкий день! Другое дело ночь — ночью человек один, даже себя не может увидеть, Но что же сделать? Если уехать? Уехать, уехать надо куда-нибудь совсем! На новом месте никто не будет знать. Он будет там среди дня скрыт лучше, чем здесь среди ночи, будет потихоньку отходить, отходить и, может быть, забудет всю эту историю…
Не успел Федя подойти к бревнам, как увидел Самобаева. Плотник легонько тюкал топором по бревнам, осматривал их со всех сторон. Заметив Федора, он подошел к нему, достал из-за уха цигарку и уселся на свежий сосновый ствол, покрытый словно бы луковой шелухой.
— Садись рядом. Посиди. Что это с тобой? — Он лизнул было цигарку и подозрительно посмотрел на Федю. — Сегодня ты ни о чем не должен думать. Сегодня ты герой. Именинник! Нет здесь человека счастливее тебя!
«О чем это он?» — с досадой подумал Федя и поморщился.
— Хорошо! Весна! — Самобаев закурил и вытянул ноги, отдыхая в клубах едкого махорочного дыма. — Знаешь, на чем сидишь, чудо? Что это за лес? Что за кирпичи? Чего это тут роют? Знаешь, нет? Твой Дом культуры будет!
Федор сразу же встал. Устремил на Самобаева черные глаза.
— Не веришь? Ей-богу! Осенью принимать будешь. Я и сам не верил. А тут вызывают, дают наряд… Да спроси вон у прораба, он в управлении сейчас. Он тебе и планы покажет.
Федя быстро, все быстрее зашагал к управлению. Самобаев что-то крикнул ему вдогонку — фамилию прораба, но Федор уже не слышал. Он побежал по брызгающей щепе, по островкам грязи, прыгая через овражки, промытые талой водой. Все мечты Федора соединились вместе и понесли его, он опять летел, но теперь полет был настоящим, и Федя знал, что этому чувству уже не будет конца.
«Не может быть! Не может быть!» — глубоко ударяло в нем сердце. Он вспрыгнул на тротуар, и доски загрохотали под ним. Чей-то мужской плащ мелькнул мимо него. «Куда?» — окликнул его голос Антонины Сергеевны…
Он взбежал по крыльцу, остановился на миг в коридоре, открыл дверь с надписью «Отдел капитального строительства». Пятнадцать или двадцать голов поднялись от чертежных досок, от белых, синих и розовых листов бумаги, поднялись и опять склонились.
— Прораб… — сказал он, переводя дыхание. — Товарищи, простите… Забыл фамилию. Который будто бы строит…
— Что строит? — спросило несколько веселых молодых голосов. — Ах, Дом культуры? Давно бы так сказал! Прораб ушел. А вам что?
— Это тот самый товарищ. С механического… — осторожно сказал кто-то в глубине комнаты.
И опять поднялись все головы. Загремели стулья. Кто-то пробежал позади столов. «Вам проект? Идите сюда, молодой человек!» Федя сделал несколько шагов. Молодые и пожилые лица с любопытством смотрели на него из-за столов. «Вот», — услышал он, и перед ним, гулко стуча, развернулся лист ватмана. Федя увидел желтоватое бревенчатое здание в два этажа, с крыльями и подъездом, похожим на ту Доску почета, что сделал Самобаев, «Пора. В долгом ящике уже лежал», — услышал Федя. Он только шевельнул пальцами, и его сразу поняли. «Вот план», — и он увидел на новом листе зал со сценой и комнаты вокруг него. Федя тут же разместил в них библиотеку, кружок рисования, певцов, охотников, изобретателей…
Он очнулся, почувствовав любопытные взгляды, направленные на него со всех сторон. Все головы сейчас же опустились к чертежам. Он обернулся, на миг поймал несколько взглядов, но только на миг.
А когда он вышел и закрыл за собой дверь, отдел зашумел, как девятый класс «А», в котором когда-то учился Федя.
Герасим Минаевич собирался в путь. Самобаев уже склеил для него сундучок, выкрасил охрой и поставил сушиться на лавке около окна. К этому сундучку слесари из автобазы сделали замок с секретом, открывающийся без ключа: чтобы открыть его, Герасим Минаевич должен был вспомнить имена трех слесарей и набрать их на подвижных кольцах замка.
Один раз Федя встретил Герасима Минаевича в аккумуляторной. Минаич сидел на черном от окислов столе, свесив ноги, — прощался с электриками. Видел его Федя в карьере у экскаваторщиков и в гараже. А двадцать восьмого апреля, когда дизелист получил расчет, Федор встретил его в столовой. Раздвинув целую батарею пивных кружек, разводя руками, Герасим Минаевич зычным голосом рассказывал внимательным друзьям о своих планах.
— Праздники здесь проведу, — говорил он. Заметил Федю и слегка поклонился ему. — Хочу спектакль посмотреть. Его работу хочу видеть! — Он показал на Федора и погрозил ему. — Федя! Ты не зазнавайся, смотри. Вышел на дорогу и иди. Так держать! Только ради бога не зазнавайся. Помни, что старик Герасим говорил: то самое еще впереди.
Все эти дни у Федора были заполнены самыми интересными делами: он строил планы. В красном уголке около него в любой час дня сидели два или три мечтателя. Советников у Федора было теперь очень много, и папка, где он копил все их предложения, за две недели истрепалась и распухла. В ней уже лежал список технической литературы, составленный тем инженером, у которого был голос студента. Кроме того, в папке были две тетради с надписями «Лекторы» и «Хор», тщательно разработанные планы физкультурных мероприятий и шахматных турниров, план конкурса художников, список охотников, имеющих ружья… Каждый день Федя добавлял к этим планам и спискам что-нибудь новое.
На стене красного уголка около крыльца уже несколько дней висела огромная афиша, извещая всех о том, что тридцатого апреля в красном уголке состоится первомайский вечер с программой: 1. Торжественная часть. 2. Спектакль «Недоросль», поставленный силами драматического коллектива.
В день спектакля с утра Федя подстригся, надел свой костюм и до вечера ходил по красному уголку, помогая бледному Степчикову в его хлопотах. Всех, кто был занят в спектакле, Медведев освободил от работы. Артисты повторяли роли. Портнихи из мастерской орса отглаживали кафтаны и платья старинного покроя, сшитые специально для спектакля по распоряжению управляющего. Монтеры проводили свет к рампе. Плотники стучали молотками на новой сцене и за кулисами.
И вот все готово. Взглянув на. часы, Степчиков вытаскивает стул из дверной ручки у входа. За дверьми — давка. Вот уже зал переполнен, народ сидит на подоконниках, стоит в дверях… Вот и доклад уже окончен, и сцену задернули новым коричневым занавесом. Народу стало еще больше — приехали гости из Суртаихи…
Феде очень хотелось выйти к рампе из складок занавеса и, сложив руки сзади, сказать краткую речь. Но Степчиков, еще больше побледнев, посмотрел на него — и Федя обнял старика: «Андрей Романович! Скажите несколько слов перед началом…» Он убежал со сцены, протиснулся к окну, чтобы не пропустить самую торжественную минуту. И там, сжатый зрителями, в тесноте, он понял, что отныне и навсегда его место будет не на виду, не там, где шумит слава, а в тени, в самой ее глубине, откуда все виднее. С мгновенной ясностью он увидел и оценил все выгоды этого положения. Уйдя в тень, он мог отдаваться своим радостям, не боясь того, что это кому-нибудь покажется нескромным. И сейчас, стоя у окна, он радовался: зал переполнен, дальше некуда! Все смотрят на сцену. Ну, Андрей Романыч, не подкачай!..
