Он развернул листок. Записка написана черной шариковой ручкой, аккуратным, чуть наклонным почерком.
Дорогой Дима!
Не знаю, увижу ли тебя до отъезда в Москву, поэтому решила написать эту записку и отнести т в о и м, чтобы передали тебе.
Дим, мне очень жаль, что т а к получилось. Я виновата перед тобой, потому что я тебя обидела, и обидела — незаслуженно. Я очень испугалась в тот момент. Боялась, что может случиться беда, большая беда. Знаешь, я говорила по телефону с т е м человеком… думаю, ты понимаешь, о ком я. Вчера он приезжал сюда, на Вагонную. Я сказала ему, чтобы он не вздумал кому то МСТИТЬ, не вздумал искать ВИНОВНЫХ. Надеюсь, он меня послушается.
Извини, что так сумбурно пишу. Жаль, что не получилось поговорить, я завтра уезжаю — утренним поездом в Москву. Дима, я никогда не забуду, как ты меня опекал в детстве, словно я была тебе младшей сестренкой. Я тебя люблю… как брата, как одного из самых близких людей. Будешь в столице, позвони мне. Внизу записаны два номера — мой и моей лучшей подруги Юли, через которую можно всегда меня разыскать. Надо будет обязательно встретиться, Дима, поговорить по душам. А то сдавай документы в какой нибудь московский вуз. Какие твои годы, Дим, вся жизнь впереди?!
Не держи на меня обиду, ладно? Я тебя очень люблю. Целую. Анна.
Краснов перечел записку еще раз. Прерывисто вздохнул, сложил, сунул — вместе с «визиткой» — в нагрудный карман рубахи.
«Эх, Аня, Аня, — подумал он про себя. — Знала бы ты, в какое дерьмо я вляпался…
Почище того мордобоя во время пятничной дискотеки, который так тебя напугал. Да и ты, девочка, и ты «сестричка», играешься, кажется, с огнем. Надеюсь, у тебя хватит ума порвать с тем джигитом, что волочится за тобой. Потому что этот Тахир, судя по всему, преопаснейший тип… хотя я и допускаю, что девушки от него без ума».
На какие то мгновения у него защемило сердце. Какая то недосказанность, неопределенность осталась меж ним и Анной. Жаль, что он не смог этим утром съездить на вокзал и посадить ее на поезд. Если бы не это треклятое ночное приключение, он бы непременно проводил бы ее, помог бы с вещами. Может, чего то важное они сказали бы друг другу…
Ведь сутки назад, на Вагонной, возле ее дома, когда Анна приникла к нему, когда встретились — пусть на короткие мгновения — их губы, во всем этом он ощутил нечто большее, чем обычная приязнь между знающими друг друга с раннего детства людьми…
Он затушил окурок, криво усмехнулся.
Не раскатывай губу, Краснов! Ты ничего не можешь предложить таким девушкам, как Анна. У тебя — по большому счету — нет ни образования, ни каких то особенных талантов, помогающих пробиться и занять достойное место в этом жестоком и равнодушном мире.
Так что выброси все эти мысли из головы… хотя бы на время.
К тому же не забывай, что всего в паре десятков шагов отсюда, в доме, в комнате с занавешенным окном, спит другая девушка, которая говорит во сне на каком то непонятном русскому уху языке.
Девушка Дарья, которую именно ты, Димон, привез на хутор своего дяди Федора Татаринцева.
Тимофеевна первой услышала звук автомобильного движка. Краснов затушил сигарету и поспешил за ней. На грунтовке, ведущей от асфальтированного шоссе к хутору, пылил УАЗ, который дядя выкупил у военных, лично подреставрировал, подкрасил и которым он пользовался для передвижения наряду с имеющейся в хозяйстве почти новой тентованной «газелью». Дмитрий вновь почувствовал тревогу: кто его знает, что за новости привез дядя Федор, и что эти новости сулят лично ему, Краснову.
Татаринцев въехал через проем в жердяной ограде во двор. Заглушил двигатель, выбрался наружу. Поправил барсетку, которая висела у него на поясе, потом негромко, но веско сказал:
— Тимофеевна, мечи на стол! Обедать будем! Как там Дарья? Все с ней нормально?
— Спит она, — сказала хозяйка, с тревогой посматривая на Татаринцева. — Ну так что, Федор… накрывать обед?
— Конечно, — скупо усмехнулся тот. — Война войной… а обед по расписанию!
— А ты привез… то, что я заказывала?
— Да, все купил. Строго по списку. Сумка в багажнике… мы сами отнесем в дом!
Тимофеевна ушла в дом, а мужчины остались стоять у машины.
— Значит так, Дмитрий, — улыбка мигом со шла с лица отставного военного. — Я тут кое у кого справки навел… Мимо Выселок, опять же, проезжал — когда в город ехал, и обратно — тоже. Дело, скажу тебе, серьезное… нешутейное! Там несколько строений сгорело. Есть жертвы… пока говорят о троих погибших в перестрелке и одном сгоревшем заживо. Еще несколько человек ранены или имеют серьезные ожоги. Так что хорошего во всем этом — мало…
— Ну так а я о чем, — хмуро отозвался Краснов. — Вот же влип… сам виноват!
— Ладно, казниться потом будешь. Я уже сказал, что хороших новостей мало, за исключением, разве что одной. Я от своего источника узнал, что никого из нападавших задержать не удалось…
Краснов — сам не ожидая от себя такого — перекрестился.
— Вот, вот… — Татаринцев покачал головой. — Если выскочишь из этой истории, обязательно сходи в церковь и поставь свечку!
— А какие версии касательно того ЧП имеются?
— Я всю дорогу держал включенным радио, настроенное на нашу местную УКВ станцию. Новости — каждые полчаса…
— И что говорят? — Краснов уже едва сдерживал себя.
— Единственная версия, которую озвучила пресс служба нашего милицейского главка, звучит так… — Татаринцев отогнал взмахом руки назойливого шмеля, потом продолжил.
— Версия у них такая, Дима: в Выселках минувшей ночью имело место «разбойное нападение». А все случившееся — дело рук преступной группировки, специализирующейся на дорожном рэкете, на нападении на водителей дальнобойщиков…
— Гм… — у Краснова в этот момент слегка отлегло от сердца. — Типа — разбой на дороге, так?
— Да, есть такая версия. Других подробностей разузнать пока не удалось… Кстати, я заезжал к твоим. Как раз за час до моего приезда твой отчим из рейса вернулся. Ну так мы посидели, попили чайку, поговорили…
Краснова бросило в холодный пот.
— Ты, Николаич… надеюсь, ты не выдал меня?
— Я бы тебя не только выдал, но и лично выпорол бы! — сказал Татаринцев. — Всыпал бы как следует, хотя ты уж взрослый парень… кабы в этом был бы хоть какой то толк. Ничего я им не сказал!
— Спасибо, Николаич… Я твой вечный должник!
— Единственно, что я матушку твою предупредил…
— Э э… о чем предупредил?
— Я ей сказал, что ты, племяш, все это время… начиная с субботы, был здесь, на нашем хуторе! Но это так… на самый крайний случай! Сейчас полезно держать язык за зубами! И ты сам заруби себе на носу: ты минувшей ночью никуда и ни с кем не ездил! И ни в чем т а к о м не участвовал! Ясно тебе?! Ты меня хорошо понял?
— Понял, — хмуро сказал Краснов. — А вот что с этой делать? — он кивнул в сторону дома. — Ума не приложу.
— Что нибудь придумаем. Надо погодить, пусть сначала оклемается. Потом посмотрим, что за птица. Я, Дима, на всяк случай и документики твои захватил! — Татаринцев хлопнул ладонью по барсетке, прикрепленной к поясу. — И мобильник — тоже! Но учти… никаких звонков! Никаких «эсмээсок»! Соблюдай полное «радиомолчание»! Это в твоих же интересах…
Он достал с заднего сидения средних размеров сумку и вручил ее племяннику.
— Отнесешь в дом и передашь Тимофеевне! По любому, Димка, ни сегодня, ни завтра я тебя отсюда не отпущу. Побудете покамест здесь; заодно и к этой девице попристальней присмотримся.
Глава 3
Тахир вынужден был задержать в дядином офисе еще на некоторое время: приезжали Мансур Джейкуев и еще один таджик арендатор, чьи дом и уличное кафе были уничтожены огнем пожара. Эти двое пробыли у Сайтиева старшего довольно долго, не менее полутора часов. Тахир не присутствовал при самом разговоре, он находился рядом, в соседнем кабинете, который они с Ильясом делят на двоих. И только после того, как таджики уехали, дядя, перекинувшись несколькими короткими репликами с племянником, велел тому отправляться в Каширский район и лично допросить раненого во время перестрелки в Выселках русского, которого вывезли с места событий и спрятали у надежных людей.
