– Не переживай, – сказал он. – Ты у меня молодец.
Татьяна, вздохнув, слегка улыбнулась в ответ. В то время, пока все отвлеклись, никто, кажется, не услышал (за исключением Настасьи) очередной колкий комментарий Евгена:
– Случайная смерть во время тренировки. Какой четкий, какой изящный план. Гарантированное алиби всем.
У Насти хватило терпения, чтобы промолчать.
Слава отодвинул одну из массивных штор, смотря в окно: по грязноватому стеклу барабанили упругие капли. Немного вдалеке, скорее ощутимой, чем видимой, стояла темная стена Кленового леса. Долина до него превратилась в одно сплошное болото.
– Как же мы будем возвращаться? Дождь идет только сильнее. Антон-Антон… – Славик покачал головой.
– Извините, я не хотел, – смущенно сказал Антон. – Я и не предполагал, что вызову ливень такой силы. Думал – он немного покапает, и всё…
– Да и Таня все ещё не очень хорошо себя чувствует, – заметил Бирюк. – Что же нам, в такую погоду на руках её нести что ли?
– Как насчёт того, чтобы провести эту ночь в замке? – неожиданно предложила им Сильфида.
Друзья начали переглядываться, обдумывая столь заманчивый и немного внезапный вариант, пожимали плечами, и, наконец, Антон произнёс:
– Ну, в принципе… наверное, мы все были бы не против. Да? – обратился он к друзьям.
Большинство согласно закивали головами.
– Только как же нам быть с родителями? – немного обеспокоенно спросил Слава. – Разумеется, мы все уже взрослые молодые люди – это понятное дело, но всё-таки не хотелось бы получить нагоняй из-за того, что меня не было дома всю ночь. Вот если бы я предупредил их об этом заранее – тогда и вопросов бы никаких не возникло.
– Моя мама сегодня ночью как раз будет на дежурстве, – начала рассуждать вслух Малиновская, – так что, если мы успеем вернуться завтра до двух часов дня, то она ничего и не заметит даже.
Флавиус утверждающе ей кивнул – мол, само собой, к двум часам они уже все будут дома.
– Итак, у кого могут возникнуть проблемы с ночевкой? – спросила Сильфида.
– У меня и у Семёна, – сказал Славик. – Не то чтобы родители нас не отпустили – просто нужно их предупредить, – напомнил он.
Бирюк сказал немного неуверенно:
– Главное, чтобы моим или Таниным родителям не пришло в голову позвонить нам на ночь глядя. Если они узнают, что мы вдвоем ночевали не дома, тогда, конечно, будут неприятности.
– Жаль, что здесь не ловит мобильная связь, – посетовал Антон. – Просто позвонили бы всем – и все дела.
– Что такое «мобильная связь»? – с интересом спросил Флавиус.
– Кратко объяснить не получится, а подробный рассказ займет, боюсь, слишком много времени…
– В таком случае, может быть, не рассказывать вообще? – скептически произнес Евген.
– Значит, так, – все посмотрели на Сильфиду, – озвученные затруднения я беру на себя. Будьте уверены – этой ночью родители даже не заметят вашего отсутствия.
– Эй, я надеюсь, с ними все будет в порядке? – обеспокоенно спросил Слава.
– Абсолютно, – кивнула Сильфида. – Флавиус, распорядись, пожалуйста, чтобы дварфы приготовили ужин и застелили остальные постели. Проследи, чтобы каждому было удобно и комфортно. Я отправляюсь в их мир. Буду после полуночи, – и Бессмертная быстро покинула спальню.
Непредвиденный ужин в стенах замка прошёл просто замечательно: дварфы накрыли им стол в Румынском чертоге и принесли множество разнообразных блюд на любой, даже самый привередливый вкус. Друзья трапезничали не только в компании Флавиуса, но и решившего присоединиться к ним Алексиса. Флавиус за столом много разговаривал и много шутил – кажется, в отсутствии Сильфиды он вел себя как мальчишка, оставшийся без присмотра старших. Алексис же, напротив, говорил мало, был как всегда серьёзен и оттого немного величественен. Ребята уже привыкли к такому его поведению – это вовсе не означало, что Алексис угрюм или у него плохое настроение – просто воин Нифльхейма и Хранитель чертогов Маханаксара всегда сохранял твердость духа и невозмутимое спокойствие.
Бирюк с Таней спускаться к ужину не стали – Таня, разумеется, по причине плохого самочувствия, а Бирюк остался с нею на всякий случай, если его девушке вдруг неожиданно снова станет плохо, поэтому еду им принесли прямо в комнату.
За разговорами и сытным ужином незаметно пролетел остаток вечера. Дождь за окнами немного поутих, и черная ночь укутывала в свои объятия тонкие, как иглы, слегка серебрящиеся в темноте башни Нифльхейма. Тем временем дварфы всем застелили кровати в остальных спальнях.
Так как у каждого была предусмотрена своя комната, Малиновской поначалу не слишком понравилось, что она должна будет провести свою первую ночь в замке совершенно одна. Честно говоря, было немного страшновато – сейчас она бы предпочла что-то вроде пионерского лагеря, когда все девочки ночуют в одной комнате, а все мальчики – в другой. Да и вообще, одно дело, когда ты ложишься спать хоть и одна, но в своей собственной квартире, где все знакомо, мило и уютно, и совсем другое – пытаться уснуть в огромной кровати, на которой может поместиться ещё человек пять, а спальня настолько большая, что по ней гуляют сквозняки и ты с трудом видишь в полутьме окружающие стены.
Пока дварфы зажигали им свечи на длинных витых канделябрах, сделанных в виде древесных крон, все ещё долго ходили друг к другу из спальни в спальню, разглядывая, как и кого устроили, у кого лучше обстановка и вид из окна. Так как все помещения находились на одном этаже и располагались достаточно высоко, практически у всех открывался чудесный вид на Рябиновую долину. Спальня Антона оказалась угловой, и у него – единственного – из окон была видна не только залитая луной равнина, но и одинокий, седоглавый пик Расстегайны – высочайшей вершины Зеркальных гор. Комната Семёна была, наоборот, ближе всех остальных вмурована в плечо горного склона, и он немного недовольно бурчал, что у него не видно ничего, кроме каменных осыпей горы и едва заметной тропы среди кряжей (как раз той, по которой они поднимались к Ивонну), но ему, по большому счёту, было всё равно.
Евгений не переставал возмущаться нахальству Бирюка, который – как он считал – под предлогом плохого самочувствия Татьяны остался ночевать вместе с ней. Сам он, очевидно, тоже хотел провести эту ночь со своей возлюбленной, но Настасья в достаточно жесткой форме посоветовала ему «не слоняться по замку, а закрыть рот и лечь у себя в спальне». Евген обиделся и ушёл спать самым первым из всех.
Время давно перевалило за полночь, и понемногу, один за другим, все оставшиеся на ночь в замке друзья уснули. Догорели оплывшие свечи, растекшись в витых канделябрах лужицами застывшего воска, и Нифльхейм погрузился в абсолютную, недвижимую тишину, какая бывает лишь в сумерках глухих лесов и чащоб, где никогда ещё не ступала нога человека. Тихо было в коридорах и залах, в величественных чертогах и уютных спальнях, где под теплыми одеялами на пуховых подушках спали, погрузившись в глубокие таинства сонного царства, юные бессмертные, где спала и Мария, видя запутанные и странные сны...
Человеку городскому трудно будет понять, каково это, когда тебя окружает абсолютная, не тревожимая никем тишина: не слышно уличного шума и гудков автомобилей, не лают собаки и не кричат прохожие, не гремит мусоровоз, приехавший поутру забирать переполненные контейнеры, и даже не стучатся в стенку беспокойные, вечно чем-то недовольные соседи. Потому что здесь соседей нет. И машин нет. И автострад. И не громоздятся, налезая друг на друга, бесконечные городские кварталы. И много-много чего нет ещё, хотя без всего этого уже не представляет своей жизни большинство прогрессивного человечества. Но стали ли оно, человечество, от этого счастливее? Жизнь стала удобнее и комфортнее – о да – но прибавилось ли нам счастья от технического прогресса? Мы так спешим в погоне за ним, стараясь не отстать от остальных и не замечая, как медленно и в то же время неумолимо быстро убегает наша злосчастная и скоротечная жизнь, как пропущенный сквозь пальцы мелкий речной песок. Как сказанное неосторожно слово. Как летящая в выстреле пуля. И безжалостное время, растраченное попусту, все обращает в тлен и тьму…
