Расставшись с подругами в Ленинграде, Катерина Белова выехала в городок, где много лет назад бросила своего ребенка. Находясь в подавленном состоянии, она твердо решила покончить жизнь самоубийством. Катерина долго бродила по городу, стараясь отыскать тот двор со страшной выгребной ямой. Блуждая, она вышла к церкви, стоявшей на окраине города. Церковь была обнесена металлическим забором, сияли на солнце ее позолоченные шеломы, стены слепили белизной.

«Вот где я могу покаяться. В церкви должен быть священник. А потом с чистой душой... потом брошусь в реку или перережу себе вены...».

Она прошла в железные ворота, остановилась перед входом в храм — остановилась, не зная, что будет говорить священнику. Ведь она ни разу в жизни не была в церкви. Подумав, она вошла внутрь, увидела на стенах росписи, залюбовалась ими. Фресковая роспись поразила ее. Она вдруг ощутила себя в каком-то другом мире — мире возвышенном, неземном.

Стояла, исполненная благоговения и неизвестного ей прежде чувства покорности.

«Я грешна!» — шептала она, разглядывая фрески. Неожиданно маленькая дверь внутри церкви отворилась, и она увидела священника, выходящего к ней. Он был в черной рясе, на груди висел блестящий желтизной крест с изображением распятого Христа. Катерина растерялась, посмотрела в пожилое, но чистое, без морщин, лицо священника, окинула взором его длинные, темные волосы и бороду, в которых серебрилась проседь.

- Вы зашли из любопытства или как?

Священник вдруг осекся, увидев ее короткую юбку, из-под которой вызывающе белели красивые ноги, и неприлично открытую грудь с золотой цепочкой на шее.

- Я... я хотела исповедаться, — сбиваясь от растерянности, произнесла Катерина. — И покаяться.

Священник, заметив ее смятение, спросил:

- Вы верующая?

Белова молча мотнула головой и опустила взгляд.

Священник спросил снова:

- Вы крещеная?

- В детстве мама крестила меня.

- Хорошо. Вы действительно желаете исповедаться?

- Да.

Батюшка попросил Катерину следовать за ним. Она покорно шла за священником, с удивлением и трепетом разглядывая прежде неизвестную ей своеобразную красоту храма.

- Сюда, пожалуйста.

Священник свернул влево, прошел к алтарю. Катерина поразилась, когда увидела стену, сплошь покрытую иконами. Она не знала названий икон, но стала разглядывать их с каким-то детским вниманием. Священник понимал ее состояние и не торопил. Минуту она стояла молча, обозревая иконостас, потом вдруг опомнилась и, робко взглянув на священника, подошла ближе. Старый священник подал ей черный платок, чтобы она покрыла голову.

- Скажи, дочь моя, в чем ты хочешь исповедаться?

Голос священника был мягким и располагающим. Катерина не знала, с чего начать, пришла в замешательство. Помедлив, Катерина произнесла первые и самые трудные слова:

- Батюшка, я загубила своего ребенка. Я бросила его...

Священник слушал. Черты его лица не менялись, и ничто не выдавало его состояние. Когда Катерина закончила свою исповедь, в глазах священника она заметила скорбную думу. И Катерине показалось, что батюшка быстрее сочувствовал ей, нежели презирал. Ее удивило отношение священника к ее исповеди. Она полагала, что он гневно осудит ее, но он не затаил в себе ни зла, ни ненависти, он остался странно спокойным. Одна лишь печаль невидимым грузом придавила его чело.

- Грех большой! — сказал он,

Он стал что-то говорить Катерине, но она плохо слышала его, доверчиво кивала священнику, соглашаясь со всем, что он говорил, и чувствовала, что на душе у нее стало легче. Исповедавшись, она избавилась от мыслей, тяготивших ее в последнее время.

«Я раскаялась искренне. Но почему он не презирает меня? Он должен увидеть, что я несчастна. Увидеть и простить. А с прощеньем Божьим мне легче будет покинуть этот постылый мир».

Уходя из церкви, Катерина чувствовала взгляд священника. Она обернулась. Священник перекрестил ее три раза. Вздохнув, Катерина, благодарная батюшке за избавление, вышла из церкви.

Она снова бродила по городу в поисках того страшного двора. Вскоре она вышла на улицу, уже знакомую ей. Она вспомнила, что где-то рядом родильный дом, в котором она рожала; вспомнила, что от роддома шла по этой улице. Ускорила шаг. Неожиданно ее взгляд привлек старый двухэтажный дом.

«Тот самый дом!». Она вошла во двор. «Знакомый деревянный настил выгребной ямы! Те же сараи и деревянные мостки! Здесь!».

Катерина откинула крышку помойки. Дыхание перехватил спазм, слезы затуманили взгляд. Она пыталась вспомнить лицо сына, но не могла. Она не помнила его вовсе. Помнила только шрам на правой щеке, кровь... Бессилие что-либо изменить, беспомощность что-либо сделать, вина, которую невозможно искупить, — все, что у нее сейчас осталось. Сына теперь не вернуть. Он там, в другом мире, в который она придет к нему обязательно. Пусть только стемнеет...

Катерина посмотрела на окна дома. Заметила, что какой-то мужчина лет сорока пяти внимательно наблюдает за ней из окна. Ее встревожило это, и она поспешила покинуть двор. Прошла по мосткам к дому, увидела возле дома новенький автомобиль «Жигули», зачем-то обратила внимание на регистрационный номер «11 — 11». Номер был легко запоминающимся — четыре единицы.

Начался дождь. Сначала редкими крупными каплями, потом обильнее — и пошел, проливной. Сразу стемнело, тучи заволокли небо. Катерина заспешила по улице, не разбирая дороги. Вся вымокла, волосы на голове слиплись и свисали сосульками. Впереди она увидела какой-то мост, замедлила шаг. В эти минуты она хотела вспомнить что-то хорошее из своей жизни, но в голову лезла чепуха. Поднявшись на мост, увидела, что внизу пролегает шоссейная дорога.

«Тем лучше! Разобьюсь сразу, умру без мучений». Она встала у перил на середине моста. Перебирала в памяти лица своих подруг — тех, с кем дружила в школьные годы.

«Где они сейчас?». Вспомнился Колька Шувалов. Теперь она пожалела, что поступила с ним так мерзко... Потом она вспомнила мать и отца, заплакала.

«Мама, если можешь, прости меня».

Белова просила о прощении, сознавая, что через минуту ее жизнь прервется. Ей стало грустно, вся жизнь ее представилась еще более отвратительной, пустой и никчемной.

Дождь немного утих, но продолжал упрямо моросить. Катерина убрала с лица мокрые волосы и вздохнула, готовясь перелезть через перила. Она перекинула одну ногу и вдруг остановилась. Стало страшно. Сидя на перилах в таком положении, она вся затряслась от сознания, что жить осталось последние секунды. Руки ее свело судорогой. Она закрыла глаза, чтобы не смотреть вниз. Когда видишь — трудно выпустить из рук перила... С закрытыми глазами легче...

- Ты что делаешь, сумасшедшая! — услышала она вдруг и открыла глаза.

Выскочив из «Жигулей», к ней бежал мужчина. Подбежав, он схватил ее за руку и втащил обратно. Катерина пыталась вырваться.

- Пустите меня!

- Не пущу! — он стал оттаскивать ее от перил.

- Пусти! Пусти, гад! — кричала она.

- Успокойся, безумная!

Чувствуя, что ей не вырваться из рук мужчины, Катерина стала умолять его:

- Пусти. Ну, пожалуйста! Не мучай меня!

- Да кто же тебя мучает, дурочка?! Мужчина заметил, что Катерина очень красива.

И фигура ее, которую плотно облегало промокшее платье, была удивительно привлекательной.

- Ну, отпущу я тебя, — сказал он. — Ты же опять полезешь! Хочешь разбиться?!

- Не твое дело! — злилась она.

- Нет, не отпущу я тебя. Садись в машину!

- Да отстань ты! — она попыталась вырваться, но не смогла.

Обхватив ее за талию, мужчина поднес Белову к машине, открыл дверцу, затолкнул на сиденье. Пока он обходил машину, Катерина выскочила и побежала... Мужчина поймал ее и снова принес к машине. Катерина заметила знакомый номерной знак автомобиля «11—11». Немного удивилась. Мужчина затолкнул ее в машину на переднее сиденье. Катерина пыталась успокоиться, чувствуя, что этот человек не оставит ее сейчас одну. Мотор завелся, и они поехали. Водитель гнал автомобиль быстро, боясь, вероятно, что Катерина вздумает выпрыгнуть. Но она сидела, не двигаясь, и молчала.