В помойке?! Да как же он там оказался?
Мало что ли извергов на свете? Бросил его кто-то. Задушить хотели, тряпку забили в рот, чтоб задохся.
Да как же так, - ужаснулась старуха, - да разве можно так с дитем-то?!
Молодежь нынче распустилась! Ишь что творят, зверства какие. Иные бабы стали хуже сук! Сношаются по углам, а потом детей разбрасывают, стервы.
Разве баба бросила?
Не мужик же! Чай, баба рожает. Видно по мальцу, из роддома недавно. Видать только-только родила.
Ксения склонилась над ребенком, осматривая.
Живой хоть?
Живой! Кажись, дышит.
И не плачет вовсе. Боже ты мой, какая негодница бросила кровинушку!
Старик грудным теплом подул на руки малыша.
Замерз он, пальчики, вишь, синие. Может, водкой растереть?
Теплой водицы надо. Отойди, Федор, дай-ка мне, не мужиково это дело. Принеси водки, да воду приготовь теплую. В тазу. Да поторопись!
Старик навел в тазике теплой воды, принес большое махровое полотенце, чистую простыню, чтобы завернуть ребенка, и вдруг услышал младенческий плач. Сначала – тихое сопение, как будто немощное, потом – громче, громче… Радостное волнение охватило старика. «Что, ожил, кутенок?! Ори, малый, ори!». Он улыбнулся, нагнулся к малышу, стал ласково гладить его тело, согревая и как бы пробуждая дитя к новой жизни.
Погоди, не мешай, Федор! Дай разотру его хорошенько.
Он не задохнется запахом водки? – беспокоился дед.
Не задохнется.
Бабка завернула ребенка в простыню, принесла в кухню к печке, где на табуретке стоял тазик с теплой водой. От печки еще шел добрый жар.
Печка живо из тебя всю хворь вытянет. Русская печка самолучшая целительница.
Помыв младенцу голову и смыв кровь с лица, она со страхом увидела, что рана на щеке глубокая, тянущаяся от подбородка к виску, словно рубленая.
Глянь Федор, как его покалечили. И как таких людей земля носит!
Старик еще раз осмотрел рану, покачал головой:
Судить таких надо! Расстреливать! Может, «скорую» вызвать?
Как ее вызвать? Телефона нет во всем доме.
Постелив на кровати чистую простыню, Федор позвал жену, чтобы несла ребенка. Ксения принесла его, завернутого в махровое полотенце; насухо вытерла тело, положила, обвязала, хорошо запеленала. Затем завернула малыша в байковое одеяло и села рядом. Малыш только было успокоился, вопрошающе смотрел на морщинистое лицо старухи, но вскоре его глаза стали дремотно закрываться, и он вдруг снова заплакал, широко раскрыв рот.
Есть, поди, хочет! Как же это я?! – опомнилась Ксения. – Федор, молочка бы ему.
Она взяла ребенка на руки и стала качать, успокаивать, но малыш не унимался – плакал, начинал захлебываться слюной и кашлять.
Вскипятив в кружке молоко, и немного охладив, дед перелил его в бутылку, натянул на горлышко соску и принес Ксении. Старуха поднесла соску к губам малыша. Ребенок, ухватив ее, стал жадно сосать, тяжело и часто дыша носом. Вскоре он расслабил губы и, зевнув, вяло повернул голову на бок. Глаза блаженно закрылись, и он, ровно и тихо посапывая, заснул на руках старой женщины.
Дед Федор довольный, пробормотал:
Успокоился.
Уснул. Отнесу его к себе на кровать.
Федор вспомнил, что старуха хотела утром печь пироги.
Ксения, у тебя тесто на печи, поплывет скоро, не зевай. Когда встанешь стряпать?
Что ты беспокоишься? Полежу часок – другой и встану. Еще четырех нет. Придет Павел с женой, угостим пирогами, поспею ко времени.
Старик вздохнул, сказал с сожалением:
У Пашки у нашего детей нет. Не народила ему Светка. А им обоим считай уж по сорок лет. Сладят ли еще?
Светлана моложе Павла будет. Ну что же тут поделаешь, коли Бог не дал.
Нам старикам, негоже без внуков, - дед Федор понуро опустил голову.
ГЛАВА 3
Утром в кухне крепко пахло душистыми пирогами. Старуха застелила стол скатертью, разложила на блюде порезанную, густо дымящуюся ковригу. Старик принес горячий самовар, установил на середине стола и помог Ксении достать из печи последние противни с пирогами.
Пришли Павел и Светлана. Поздоровавшись, дед попросил говорить потише и не шуметь
Ну, отец, - улыбнулся Павел, - пироги готовы?
Готовы-готовы, снимайте пальто, проходите в кухню. Только не шумите.
А что такое, папа? – удивилась Светлана Андреевна,- белокурая красивая женщина с веселыми голубыми глазами, всегда называвшая свекра папой.
Погодь немного, узнаешь, - хмуро сказал Федор. - Садитесь за стол.
Светлана, любившая всякие тайны, первой прошла в кухню, оставив наедине мужа и свекра.
Вы на машине приехали? – спросил Федор.
Да, машина во дворе. Через часик нужно выйти погреть мотор, морозно сегодня.
Светлана Андреевна уже пробовала пироги, делая изумленное лицо, театрально закатывая глаза и охая от удовольствия.
Чудесные капустники! Попробуй Паша. Не пирожки, а объеденье.
Сейчас, только руки сполосну.
И Павел Федорович отошел к рукомойнику. Светлана с удовольствием съела еще кусочек пирога и вдруг, как бы опомнившись, спросила:
А где мама? У соседки?
В комнате она, сейчас придет.
Папа, ты о чем собирался сказать?
Светлана Андреевна неожиданно замолчала, услышав из соседней комнаты детский плач. Откинув рукой русые волосы, опустившиеся на лоб, удивленно взглянула на деда..
Что это, папа?
Ксения возится там с ребенком.
С каким ребенком?
Приперло ночью старуху, родила, - с грубой иронией ответил старик.
Ну что за шутки, папа!
И Светлана прошла в комнату бабки Ксении.
Помыв руки, к деду вышел Павел Федорович, с интересом посмотрел на комнату, откуда все яснее раздавался плач ребенка.
Квартирантку с ребенком пустили?
Куда мы ее пустим? – усмехнулся дед. – У нас всего-то две комнаты.
Павел испытующе разглядывал отцовское лицо.
Если не квартирантка, чей же ребенок?
Говорю, старуха ночью принесла, - снова съязвил старик.
Брось шутить, отец!
Полные губы Павла Федоровича расплылись в широкой улыбке, серые глаза задорно блестели.
Что, девка там, какая?
Тебе бы только о девках думать! – и дед Федор покачал головой. – Баба своя под боком, а ты о девках. Говорю, старуха там с ребенком.
Из комнаты послышался удивленный голос Светланы Андреевны. Она вышла в кухню с ребенком на руках, бережно его прижимая. Ксения с волнением следила за руками Светланы, боясь, что она нечаянно, чего доброго, уронит малыша. Светлана совершенно не умела нянчить детей.
Смотри, Паша, кто тут у нас! – сказала Светлана, показывая ребенка. – А царапина на щеке до свадьбы заживет. Правда, карапуз!
Увидев дитя, Павел Федорович выпрямился. Он был высок и широк в плечах. Недоуменно посмотрел на деда, затем на Ксению.
Чей же малыш?
Дед Федор устало опустился на табурет.
Ксения, - сказал он, - неси бутылку! Давай сначала выпьем по стаканчику водки. Вот выпью и расскажу все. Без водки не могу.
Ксения ушла в другую комнату. Светлана Андреевна присела рядом с дедом, прижимая к себе ребенка. Малыш доверчиво смотрел широко открытыми блестящими глазами, изредка поводя ими по сторонам.
Вошла Ксения, поставила на стол поллитровку, присела. Дед открыл бутылку, разлил водку по стопкам.
Будем здоровы! – он опрокинул стопку в рот.
Пожалуй, еще, - наполнил второй раз и молча выпил.
Хватит, Федя, погоди, не все сразу, - остановила Ксения мужа, заметив, что дед вновь посматривает на бутылку.
А я налью!
И он налил третью стопку, выпил, вытер рот рукавом рубахи.
Вот теперь можно и рассказать, - дед потянулся за пирогом. – Сижу я, значит, ночью возле печи и вдруг, слышу, баба где-то кричит. Подошел к окну. Никого. Почудилось, думаю. А у самого на душе дурное, неладное что-то. Мало ли теперь шпаны разной бродит, может, бьют какую женщину. Оделся, вышел – никого нет. Двор пустой, тишина кругом. Стал мимо помойки проходить, гляжу, крышка откинута, внутри белеет что-то, шевелится…
